Композитор совсем не пил, но произносил тосты. Главреж пил умеренно, а я пил больше всех, но почти не пьянел. Напротив меня сидела «основная» Наташа. Она смотрела на меня и улыбалась. А я смотрел на нее и тоже улыбался.

– Я предлагаю тост за автора либретто! – сказал Витя. – Успех спектакля на пятьдесят процентов зависит от литературы. Из дрянных текстов не выжмешь ничего путного. У нас были отличные тесты – настоящая поэзия. Так выпьем же за нашего поэта!

Долг платежом красен, и потому я встал и произнес ответный тост в честь композитора. Какие еще были тосты, я не помню.

Было уже за полночь, когда Витя привез меня домой на своей машине. По дороге мы говорили о будущей нашей совместной работе. Нам казалось, что мы уже никогда не расстанемся.

Наконец машина въехала во двор и остановилась у подъезда. Витя выключил мотор.

Мы сидели в полумраке и молчали. Мне не хотелось выходить, а композитору Вите не хотелось ехать дальше.

– Ну как Ниночка? – спросил вдруг Витя.

– Какая Ниночка? – спросил я в свою очередь.

– Она с тобой целовалась на сцене.

– А-а-а, Ниночка! – протянул я и увидел в лобовом стекле перед собою улыбающуюся Наташу.

– Смешно, – сказал композитор.

– Что смешно? – поинтересовался я.

– Смешно, что я в эту затею не верил. Твоя поэма не для этого театра – совсем другой жанр.

Витя повернулся ко мне и уселся поудобнее, положив локоть на спинку кресла.

– Когда я тебя увидел, я подумал: «Полный завал! С ним мы никогда не сработаемся». И вот поди ж ты! Мы с тобой создали шедевр. А у Ниночки, между прочим, красивые плечи. Покатые. Такие теперь редкость, как мебель павловских времен.

По лестнице я поднимался не торопясь и долго бренчал ключами у двери квартиры. Не снимая пальто, я сел в прихожей на стул и сладко вытянул ноги. Надо мною висела афиша моего спектакля. Впервые в жизни я был по-настоящему счастлив.

Два раза в неделю я посещал театр. Шел премьерный медовый месяц. После каждого представления я вместе с главрежем, композитором и главным дирижером выходил на сцену, а после всякий раз меня кто-то обнимал, целовал, тормошил, благодарил и поздравлял.

В газетах стали появляться рецензии. Они были хвалебные, иногда даже восторженные. Но в одной было написано, что спектакль удался, несмотря на довольно слабое либретто начинающего поэта. «Было бы лучше, – писал критик, – если бы этот трагический сюжет был разработан более опытным литератором».

– Плюньте, – сказала мне завлит, – мало ли кретинов на этом свете!

Я плюнул, но на душе все-таки остался неприятный осадок.