В кузове грузовика стоит трактор. Его капот заботливо прикрыт теплой попонкой. Край попонки шевелит ветер.
Зимние березы не менее привлекательны, чем летние. Пожалуй, они даже изящнее, чем летние, – виден весь тонкий рисунок их ветвей.
Церковь в Терийоках полностью восстановлена. Какая она красотка! Медные купола и подзоры потемнели, и от этого стены кажутся ослепительно белыми. Как белый лебедь стоит она на пригорке в окружении заснеженных сосен и елей. А золотые кресты вознеслись высоко-высоко в голубовато-серое, полупрозрачное небо.
Около церкви две веселые девицы, хохоча, толкают друг друга в снег. Одна из них падает, смешно задрав ноги. Хохот усиливается.
Магия прибрежного шоссе. Оно волнует меня даже больше, чем само море. Почему?
Шум прибрежных деревьев. Дыхание морского зимнего ветра. Комки снега, падающие с ветвей.
Некий клуб под смешным названием – «Водоканал». Небольшой зал полон – свободных мест совсем нет. На сцене стол, накрытый зеленой скатертью. За столом я, Аркадий Драгомощенко и трое неизвестных мне молодых московских поэтов. Первым начинает Аркадий, потом – я, после – москвичи. Я читаю неопубликованное. Две девушки подносят мне цветы. Кто-то просит поставить автограф на книжке.
Жил я, терпеливо стиснув зубы, и годами ждал чуда. Кое-чего я дождался, но это не чудо. Живу дальше, по-прежнему стиснув зубы, но уже ничего не жду. Ждать надоело.
Молодой, очень левый режиссер Сокуров. Два фильма. Первый – «Элегия» – о Шаляпине. Красиво сделано и впечатляет. Неизвестные документальные кадры. Свежий и смелый взгляд на щекотливые «шаляпинские проблемы». Второй – экстравагантная экранизация пьесы Бернарда Шоу «Дом, где разбиваются сердца». Эффектные детали, но в целом весьма эклектично и по-ученически.
После просмотра выступал автор. Держался очень уверенно Разоблачал и пророчествовал. Говорил о грядущем неминуемом триумфе отечественного кинематографа.
Второй раз «Солярис» Тарковского. Впечатление сильнейшее. (В первый раз оно было так себе.) Всё почти безукоризненно. Хорошо и в общем, и в мелочах. И то, что в кадре, и то, что за кадром. Умно и человечно.
Нет никакой тайны смерти. Все, что когда-то родилось, должно умереть. Загадочно только рождение. Загадочна сама жизнь. Таинственно бытие.
Вполне случайно купил в магазине открытку. На ней воспроизведена картина неизвестного мне живописца Вяйне Биометера (?) «Стрелок из лука».
На берегу спокойного и, как видно, глубокого пруда, опустившись на колено, стройный обнаженный юноша натягивает тетиву лука. Рядом с юношей цветущий розовый куст. Пруд зелено-голубой, бирюзовый. Тело юноши белое, как бы мраморное. Камни у берега серые. А розы желтые, чайные. Утонченно-благородная гамма. Почему пруд так неподвижен? Почему юноша обнажен? В кого он стреляет? И где это все – на грешной земле или в садах Эдема? Тут же припомнился «Вечер» Клингера.
150 лет со дня смерти Пушкина. Статьи, концерты, поэтические вечера, теле- и радиопередачи.
Официальная версия – Пушкина погубили Николай I и придворная «чернь». Официальная, но не единственная.
В журнале «Ленинград» (№ 13–14, 1944 год) некий Б. Казанский утверждает, что русского гения погубили немцы (для 44-го года эта версия была очень своевременной).
И правда: Бенкендорф – немец, Дубельт – немец, Нессельроде – немец. Дантеса судили немцы, оттого и приговор был мягок! После дуэли Данзас стал искать врача. Все врачи были немцами, и ни одного не оказалось дома, все они, мерзавцы, в это время обедали (неспроста!) Наконец нашелся хирург Задлер – типичнейший немец. Что касается Арендта, то этот «фриц» просто-напросто убил гения по заданию Николая. Последний, как известно, тоже был германцем – в его жилах было лишь несколько капель русской крови. Таким образом, в 1837 году немцы нанесли России первый удар.
Все своеобразное в искусстве вызывает неприязнь у массового потребителя. Всякое проявление незаурядности раздражает и озлобляет заурядного человека. История мировой культуры – это история непрерывной борьбы художников за право быть незаурядным.
Пришел в гости. Ко мне подсели двое – молодая женщина и молодой мужчина. Женщина стала говорить, что стихи мои однообразны и потому их скучно читать. А мужчина сказал, что это не стихи, а проза.