– Последний автобус еще не проходил?
– Давно уже прошел, – сказала она. – Какие теперь автобусы – три часа ночи.
– Неужели три! – удивился незнакомец и торопливо зашагал прочь.
– Я замерзла и хочу спать, – сказала она.
– А мне не холодно и спать мне неохота, – отозвался я.
По небу все летели на восток лоскутья серебристых облаков. Звезды отважно ныряли в них, но вскоре выныривали, а после снова ныряли.
– Редкостная ночь! – сказал я.
– Редкостная, – согласилась она. – Они принесли это с собою.
– Зачем вам это все? – спросил я.
– Надо! – ответила она и даже не засмеялась.
«Странные какие, – подумал я. – С ними нельзя хлопать ушами, с ними нельзя слюни распускать. И ворон считать с ними не следует».
В последние два месяца чуть ли не каждый день я говорю себе: «Вот теперь можно и умереть! Вот теперь мне ничего больше не надо!»
Наверное, это и есть настоящая жизнь, ты твердишь себе ежедневно: «Вот теперь можно и умереть».
Встреча с Лито Клуба на Полтавской. Слушали уважительно и, кажется, увлеченно.
«Трудно ли писать верлибром?»
«Почему вы стали писать верлибром?»
«А вы не боитесь того, что многие ваших стихов не поймут?»
«А вам не кажется странным, что все современные поэты избегают верлибра?»
Высказывались:
«Это очень интересные стихи, очень своеобразные стихи».