И река тогда, если верить рассказам старших, была шире и гораздо чище, мужики рыбу ловили, да помногу, бабы стирали белье. Деревня вытянулась вдоль реки, и бани были чуть ли не у всех ее жителей…

Тане было пятнадцать, когда насмерть угорел отец. Выпил, как всегда под вечер, да и заснул прямо на мокрой скамейке, там, где мылся, ― банька топилась по-черному, заслонку надо было открыть вовремя…

Мать с того времени плохая стала, пила много даже по их, деревенским, меркам. Не прошло и года, как опустилась совсем, на старуху грязную похожа стала, а ведь еще и сорока лет не стукнуло.

Как уж умудрилась Таня доучиться в школе, она и сама теперь понять не могла, ведь голодала часто, да и носить было нечего. Соседи помогали, конечно, но у них своих бед полно, не богачи, картошки под весну ведро-другое подбрасывали, хлеба там, а вот с одеждой совсем плохо было ― у них мальчишки подрастали, помоложе Тани. Другая бы совсем отчаялась в обносках, а она ― нет, ничего, характер хороший достался, независтливый, мягкий.

Девочка училась, как могла, терпела материны выходки, притаскивала ее домой, когда та засыпала где-нибудь на улице, мыла в баньке, укладывала спать.

После школы Таня растерялась: работы в их поселке почти что и нет, но выручила учительница, которая пристроила ее к своей родственнице в библиотеку, в райцентр. Ездить, конечно, далековато, и зарплата крошечная, но девушка была рада ― работа чистая, спокойная, а книги читать Таня любила с раннего детства.

Чтение по-прежнему оставалось главным ее занятием. Таня делала все, что велела ей Валентина Михайловна, заведующая библиотекой, еще и полы намывала, и окна ― трудно, что ли? ― но народ в райцентре книг почти и не читал, так что посетителей было мало, а времени много ― бери себе любые книжки ― и читай. Кроме работы и забот о пьющей матери, в жизни девушки ничего не было ― молодых мужчин в их краях мало: кто посмышленей, уезжал в поисках работы в другие места, кто поплоше, спивался за компанию со старшими, очень быстро.

Время от времени в родной деревне играли свадьбы, но все реже, и новые семьи очень быстро становились такими же, как другие, ― с криками, пьяными драками, больными детьми. Но Тане и такого счастья не досталось ― она была скромной и не слишком красивой девушкой.

Однажды Валентина Михайловна послала Таню в местный приют ― отдать несколько списанных детских книжек. Приют располагался недалеко, в половине дома, другую половину которого занимал детский сад. Была уже глубокая осень, под ногами похрустывал первый, тонкий лед на лужах, Таня поеживалась в своем всесезонном пальтишке и мечтала поскорее добраться до приюта, чтобы согреться, а может быть, и выпить горячего чаю. В помещении, где сидели дети, было очень холодно, почти как на улице. Женщины, которые присматривали за сиротами, сказали, что топят они углем, а уголь кончился, когда привезут ― неизвестно. Чаю, правда, дали, сказали «спасибо» за книжки, да и простились. Но Таня с тех пор стала приходить туда часто. Может быть, ей просто некуда было больше идти в свои свободные дни, не о ком заботиться, а может быть, глядя на абсолютную неприкаянность здешних ребятишек, ей казалась не такой уж плохой своя собственная жизнь… Кто знает?

Няньки не были против ее присутствия, ведь девушка читала малышам, разговаривала с ними, выводила на прогулки.

Детей было человек двенадцать, иногда меньше, иногда больше. Только пятеро числились сиротами, у остальных имелись матери, но пьющие. Иногда они забирали своих детей домой, но вскоре возвращали сами или их приводили соседи, ― как только начинался очередной запой.

Зимой здесь почти всегда бывало холодно, обогревались, как могли. Однажды зашла с проверкой какая-то чиновница и ужаснулась, увидев голые провода, подведенные к самодельным батареям в спальне мальчиков, рядом с их головами. Наслала пожарных, проверяющих, те стращали, но больше для порядка: всем было понятно, что детей девать в их городишке некуда и что уголь для отопления тоже никто не купит. Отстали.

Прошло несколько лет. В столице, если верить старенькому библиотечному телевизору, происходили события, менялись главные лица, а здесь, в родной глуши, изменений было мало, вот разве что на соседней улице починили и открыли маленькую церковь, а в библиотеке появился выделенный по какой-то программе компьютер. Ему не были рады: пользоваться никто не умел, а только боялись теперь очень, как бы не забрались воры, не украли дорогую вещь. Все свободное время Таня по-прежнему проводила в приюте. Там она и нашла своего ребенка.

Наверное, она взяла его из жалости, поскольку очень уж он был плох даже на фоне общего неблагополучия. Мальчик был из потомственных приютских: здесь выросли и его мать, и его бабушка. Не то чтобы приют существовал очень давно, просто бабушка своего первенца родила в шестнадцать, и мама и вовсе малолеткой начала «взрослую» жизнь: и пятнадцати не было, когда приютские няньки заметили ее беременность…

Появившегося младенца юная мамаша практически сразу тоже оставила в приюте, а сама ушла восвояси, имя, правда, ребенку успела дать ― Артур, наверное, это имя запало в голову в те времена, когда Таня читала и ей тоже разные исторические книжки. Это ненашенское, жесткое имя совсем не шло слабому белобрысому мальчику. К двум годам он еще совсем не говорил и неуверенно стоял на ногах, все больше ползал по истертому до нитяной основы приютскому паласу. Таня, а за ней и все другие обитатели дома стали звать его Алешей.

Практически он вырос у нее на руках. Таня меняла ему подгузники, вытирала вечные сопли, гладила по белобрысой голове. Он хватал ее пальцы своими маленькими влажными ручками и пытался вставать на ненадежные ноги. Он один сумел вызывать у Тани ту жалость, которая заставляет действовать.

Таня оформила опеку и забрала ребенка к себе в деревню, справедливо рассудив, что на воздухе и на овощах с огорода мальчик пойдет на поправку. Мать пьяно ругалась, но молодая женщина неожиданно проявила твердость и не согласилась вернуть ребенка в приют.

В столице, как раз в это время, озаботились демографической проблемой, обещали повысить детские пособия, призывали россиян рожать побольше детей. То и дело показывали фильмы про хороших людей, которые вырастили своих, да еще и чужих ребятишек. Деревенские, у кого телевизоры были, очень переживали, глядя такие передачи, даже плакали ― трогательные встречались сюжеты. А однажды увидели сюжет про Таню. Дело было так: какая-то столичная программа искала «свежие» истории в глубинке, редакторы звонили в разные города, узнавали, нет ли интересных сюжетов. Кто-то из местных коллег вспомнил, что из приюта недавно одна бедная женщина взяла на воспитание больного малыша. Не подойдет? Из Москвы пришел заказ на съемки, и Таню заставили ходить перед камерой с ребенком на руках, играть с ним во дворе, что-то говорить о причинах своего поступка. Она ходила и говорила, как могла, чувствуя неудобство и неуместность свою в этом чужом шумном мире. А вскоре ее с мальчиком пригласили на ток-шоу в столицу, где красивая ведущая сказала ей много ласковых слов и подарила подарки: телевизор и видеокамеру ― снимать на память ребенка.

Лучше бы этого события в Таниной жизни не было. Почему-то все деревенские решили, что Таня стала богачкой. К ней ходили за деньгами взаймы, обижались всерьез, получая отказ. Таня и рада была бы дать соседям денег, но телевизор и ненужную камеру хорошо продать не удалось ― за сущие копейки пристроила по случаю. Но никто не верил, говорили, что разбогатела и зазналась, не помнит добра, забыла, как ее саму кормили в детстве.

Совсем не стало жизни с матерью: та требовала денег на выпивку ― и откуда здоровье столько лет пить? ― дралась, ругалась, обижала малыша. Тане пришлось оставить работу в райцентре, ведь с собой ребенка каждый день возить не будешь, а оставить не с кем. Это еще больше укрепило односельчан во мнении, что деньги есть: вот и работу бросила, не надо теперь горбатиться…