– Когда войдешь, то попросишь проводить тебя за третий столик. Если спросят, то назови свое имя. Веди себя, как мы договорились. Когда концерт закончится, подойдешь к исполнителю и будешь слово в слово повторять мои слова. Улыбайся и веди себя естественно, будто говоришь на знакомом тебе языке.
– Ты знаешь ригальский язык? – удивился Ванька.
– И ещё пять, но сейчас не время об этом говорить, – осадила Ивана Настя, – иди и не бойся. Я с тобой!
Всё сложилось приблизительно так, как и говорила подруга. Иван сидел за столиком у импровизированной эстрады и, напустив на себя скучающий вид, поглядывал по сторонам. Присутствовавшие гости уделили Ванькиной персоне не меньшее внимание, чем иноземному гостю, распевавшему песни под аккомпанемент мандолины. За соседним столом сидела нарядная девица с рыжеватыми волосами, собранными на макушке в гребень с массивной золотой заколкой. Она бегло оглядывала Ивана, стараясь не встречаться с ним взглядом. Богатая публика почти не притрагивалась к закускам. Исключением был лысый с бородкой господин, который постоянно заглатывал большие куски пищи, расставленной на его столе, совершенно не интересуясь тем, что происходило вокруг, но даже он несколько раз взглянул на Ваньку, оторвавшись от тарелок с едой. Выступление подходило к концу, когда раздался голос Насти:
– Вот эта рыженькая, которая с тебя глаз не сводит, и есть наша Прасковья. А тот вечно голодный лысачок – Муть. Ты на гребне успеха. Ещё немного, и рыбка сама заплывет в твой кукан. Только умоляю, не вздумай мне отвечать. Сосредоточься и слушай.
Ригальский музыкант, исполнявший свои песни на незнакомом мелодичном языке, закончил своё выступление длинной распевной нотой, затихшей вместе с тонким дребезжащим звуком мандолины. Он поклонился в пол под жидкие хлопки публики, вышедшей из ступора, а Иван, одёрнув свой шикарный камзол, направился к нему.
– Hai una bella voce. Canti magnificamente1, – повторил Иван Настины слова, стараясь сохранить улыбку на лице.
– Sono felice che ti piacciano le mie canzoni2, – ответил пораженный музыкант.
– Purfroppo non ci sono intenditori del tuo talento3, – продолжил Ванька.
– Ma ho molti soldi4, – с улыбкой ответил певец.
– Le buone canzoni costano bene5, – улыбнулся в ответ Иван.
– Grazie, mi commuovo6, – расплылся в улыбке музыкант.
– Abbi cura di te7, – пожелал Ванька и, по команде Насти, пошёл к своему столу.
– Ci provero. A presto8, – крикнул певец вслед Ивану.
Присутствовавшие с открытыми ртами наблюдали за диалогом, и стоило Ваньке подойти к своему столу, как раздался шквал аплодисментов, адресованных единственному знатоку ригалянского языка.
– Оказывается, можно не иметь никаких талантов, а просто выучить язык, чтобы тебя превознесли до небес. Интересно! – услышал Иван Настин голос.
– Что ты ему сказал? О, прошу прощения. Мы, кажется, не знакомы. Меня зовут Прасковья, но можно и Параскева, – подскочила к Ваньке рыжая девица.
– Меня зовут Иван, я здесь проездом. Мы с сестрой путешествуем по свету в поисках новых ощущений и неожиданных открытий. А музыканту я сказал, что неплохо бы ему выучить омутляндский язык для более полного взаимопонимания с публикой. Надеюсь, Прасковья, ты разделяешь такое мнение? – ответил Иван, слегка поклонившись.
– К большому сожалению, к нам нечасто наведываются иноземные таланты, а своих мы не вырастили пока. Вот и приходится иногда слушать песни, слов которых не понимаешь. Мой отец обещал открыть школу искусств, но пока у него руки не доходят.
– А кто твой отец? Прошу заранее простить, если задал бестактный вопрос.