В тишине мой разум возвращался к тем же вопросам, на которые спустя двадцать лет я так и не ответила. Почему свет погас как раз в тот момент, когда я вернулась в хижину? Мика был одним из тех, кто настраивал систему, в том числе и таймер. Почему Симона не прикрепила к Дхану страховку? Почему никто не удержал его от прыжка в темноте и без подготовки? Почему Ловиса отправила меня обратно в дом именно в этот момент? Неужели Дхан заподозрил неладное и именно поэтому не пошел в первый раз? Связано ли со страхом то, что я видела на групповой фотографии?
Дело в том, что у двоих из них был очень сильный мотив желать смерти Дхану.
В таком случае Симона и Кларк просто стояли рядом? Пара невинных людей, как абсолютное доказательство того, что ничего тайного не произошло. И всё же… Единственная ночь, которую Кларк и Дхан провели вместе, закончилась ничем. Я не замечала, чтобы Кларк стыдился произошедшего. Он гордился зарубками на спинке своей кровати. Возможно, о случившемся пожалел Дхан, и это вызвало раскол между лучшими друзьями.
Если бы Симона восприняла свое нежелательное состояние как вину Дхана, это могло бы, в крайнем случае, подтолкнуть ее к действию. Но сговариваться убить его таким ужасно жестоким способом? Я знала этих людей двадцать лет, и моя теория не имела никакого смысла. Самый главный вопрос из всех: где тело Дхана? Всё, что у нас было, – это заверения Мики, что его так и не нашли. Что они с ним сделали?
Я открыла глаза и покачала головой. Слишком много сыра и слишком богатое воображение. Я допила свой чай и поставила чашку на сушилку. Выглянула в темноту и дальше по дороге заметила свет, который немного меня утешил. Я не помнила, чтобы видела какое-то жилье по пути сюда, но была рада узнать, что это место не такое уж изолированное, как казалось поначалу.
В моей комнате воняло фондю, поэтому я собрала одежду, которая была на мне, и вышвырнула ее наружу. Вернувшись в постель, я сделала маленький кармашек в пуховом одеяле для своих замерзших ног и заставила себя уснуть. Стороннице теорий заговора Гаэль вполне может понадобиться шапочка из фольги.
Мика, сегодня
Я прагматик. Я имею дело с фактами. Причина моего успеха – я осознаю, что факты открыты для интерпретации. То, во что верит один, может быть фальшивкой для другого. Вся моя работа связана с контекстом. Это может показаться вам старомодным, но в моем офисе мы до сих пор используем старую мантру «контекст решает всё».
Мое восприятие реальности два десятилетия назад серьезно пострадало, и мне пришлось долгое время упорно бороться, чтобы признать, насколько искаженными были мои взгляды. Это заставляет меня подвергать всё сомнению и искать людей, чье мнение противоречит моему. Мне нужно тестировать, проверять, откалибровывать – и постоянно поддерживать сбалансированную точку зрения.
Инстинкт – это как иметь друга, которому доверяешь. Ты не видишь доказательств; возможно, просто не можешь увидеть. Но ты доверяешь этому голосу. Этот внутренний голос гарантирует, что прикроет тебе спину. А потом в один прекрасный день он подводит. Это может потрясти твое мировоззрение и заставить усомниться во всём, во что ты когда-либо верил.
Многие европейские языки и культуры придают особое значение числу три, будь то Святая Троица, три ведьмы, «англичанин, ирландец и шотландец заходят в бар», «хороших вещей бывает по три», постучать три раза или «учиться, учиться и еще раз учиться». Концепция трио также существует, когда речь заходит о невезении. Новое тысячелетие наносило один удар за другим. Трагическая смерть друга, за которую я считал себя частично ответственным. Потеря моего трастового фонда и, следовательно, моего привилегированного положения. Хуже всего – разрыв отношений, которые, как мне казалось, будут длиться всю жизнь. Ничего из этого не произошло бы, если бы не моя собственная недальновидность. Моему инстинкту нельзя было доверять.
И всё же, даже несмотря на предательство, мой инстинкт не сдавался. Именно поэтому я сделал приложение для перевода и вернул все потерянные деньги в десятикратном размере. Я вряд ли забуду усвоенный урок. Слушай свой инстинкт. Затем тестируй, проверяй, калибруй и уточняй, пока интуиция не станет теорией, а теория – практикой. Только тогда я смогу почтить ее своим доверием.
Некое внутреннее чувство беспокоило меня с той самой минуты, как мы договорились о том, что 2019 год встретим в альпийском шале. Я проанализировал свой дискомфорт. Может быть, дело в близости к Женеве, которая имела такое значение для каждого из нас. Может быть, дело в уединении высоко в горах, вдали от других людей. А может быть, дело просто в том, что там будут снег, холод и лед. Где бы мы ни встречались в канун Нового года, мы искали тепло и море или город, настолько оживленный, что и не замечаешь холода. Это смешно, если подумать. По отдельности мы часто проводили зимние каникулы, катаясь на коньках, лыжах, сноуборде или даже останавливаясь в иглу. Но, собираясь вместе, мы избегали льда.
Прежде чем мы поехали в горы, мне было приятно провести некоторое время с Гаэль и Ловисой. Гаэль, как и я, прагматик. Ловиса убедила себя, что у нее тоже есть чисто практическая точка зрения. Это не так. По большому счету, она – туго сплетенный комок эмоций, защищающий только себя. Это отчасти моя вина. Мы были настолько убеждены, что наша связь никогда не разорвется, что нас обоих сильно потряс факт, что она может не только разорваться, но и никогда не восстановиться.
Никто не знал, что мы пытались завести ребенка. Наш договор заключался в том, чтобы ничего не говорить, пока Ловиса не пройдет первый триместр. Только тогда мы сообщим новость и начнем воплощать планы, которые мы вынашивали для своего идеального будущего. Все ответы на неизбежные вопросы типа «Ты не слишком молод?», «Как ты справишься?» и «Ты уверен в этом?» уже были подготовлены. Мы были родственными душами и никогда никого не смогли бы полюбить так, как любили друг друга.
Но у Ловисы случился выкидыш – один, два, три раза, и каждый раз мы переживали горе наедине друг с другом. Звучит странно, но положительный тест на беременность как будто пьянил меня. Я был одурманен оптимизмом, непобедим и жизнерадостен в видении нашего будущего. Затем из ванной выходила мать моего почти ребенка с бледным лицом, красными глазами и качала головой. Вот тогда начиналось похмелье.
Ее цикл, который мы оба знали лучше, чем учебное расписание, означал, что она будет фертильна в течение последних нескольких дней года. Это было похоже на знак. Мы бы занимались любовью в моей родной стране и зачали бы ребенка в последние дни 1999 года или в ярком новом начале тысячелетия. Я восстановил бы свое финансовое положение, мы бы выпустились еще до рождения ребенка и начали бы нашу жизнь как молодая семья, полная надежд и счастья.
Из всего, что произошло впоследствии, тот факт, что Ловиса организовала прерывание беременности Симоны, ранил сильнее всего. Некоторые вещи я никогда не смогу простить.
Я до сих пор храню в сердце любовь к Ловисе. Она признала, что наши мечты превратились в дым, и никогда не пыталась их восстановить. Я надеюсь, что она счастлива.
Хотя мы быстро добрались, проехав через Францию и вернувшись в Швейцарию со стороны Альп, Симона прибыла в шале раньше нас. Худший вариант развития событий. Если я и знаю кого-то, кто не может быть один, так это Симона. К тому моменту, как мы приехали, она уже была вся на нервах. Как обычно, Гаэль закатила глаза, я сменил тему, а Ловиса приняла на себя роль мамы-наседки. Моя смутная неприязнь к шале уменьшилась, когда я прочувствовал масштаб и атмосферу этого места. Кухня огромная, с отдельной обеденной зоной и массивным деревянным столом в центре. В гостиной – длинные кожаные диваны, коврики из овчины, деревянные балки, камин размером с автомобиль «Смарт». Там легко разместились бы двадцать человек.