— Эмиль!

Он поднял взгляд и увидел меня на вершине лестницы.

Застыл.

Он должен был видеть ребенка! Я прижимала его к себе так бережно, что никаких сомнений не должно остаться, кого именно я держу в руках.

— Эмиль! Уходи!

Глядя по ноги, я сделала несколько осторожных шагов, спускаясь пониже. Надеялась, так он лучше увидит нас и догадается уйти. А потом испугалась: вдруг он не может. За ним наблюдает полиция. Вдруг ему запретили уходить? Вдруг он обязан стоять там, пока не разрешат шевельнуться — он больше не принадлежит себе.

Я взволнованно дышала, глядя на него сквозь толпу, и расстояние между нами казалось огромным.

Позади Эмиля возникла темная тень. Мужчина шел мимо и не привлек бы внимания, но неожиданно остановился напротив, вкинул руку, удлиненную из-за длинного ствола и глушителя… Время замерло. Несколько секунд я стояла и смотрела на них, прижав сына к груди, а затем заорала, присев:

— Эмиль! Эми-и-ль!

Малыш всхлипнул и разревелся.

— Эмиль! — я зашаталась на верхних ступенях.

Не верила, что так нагло — на глазах у полиции и прохожих, Бессонов пошлет убийцу. Эмиль дернулся и обернулся.

Выстрел я не услышала.

Он просто упал. Сумка вывалилась из руки, перевернулась, стрелок бросился бежать, зацепил ее ногой, и доллары полетели на грязный гранит… Через двадцать метров стрелка сбили на землю правоохранители, и, уложив лицом вниз, надели наручники.

Он не сопротивлялся, лишь несколько раз выкрикнул:

— Я смертник!

Публика не сразу поняла, что произошло. Но когда Эмиль рухнул, как подкошенный, люди завизжали и бросились врассыпную. Толпа отхлынула от Эмиля, как волна от скалы: он лежал, раскинув ноги, на костюме расплывалось красное пятно. Кто-то подбежал к нему…

У меня помутилось перед глазами. Охватила такая слабость, что я испугалась упасть. Слабость в руках, в ногах… Ко мне подошли и попытались взять ребенка. Я не отдала, и начала медленно, очень медленно спускаться — ступенька за ступенькой. Главное не упасть. Когда я ступила на мощеную набережную, от напряжения болело все тело. Ноги заплетались, пока я шла к Эмилю под звуки сирен полиции и скорой помощи.

Малыш заревел сильнее, словно ему передалась всеобщая тревога. Обошла зевак и правоохранителей, глядя, как за ними мелькает тело в сером окровавленном костюме на земле. Он был жив — дышал, но не издавал ни звука.

— Эмиль… — выдохнула, наклоняясь к изголовью, и его накрыла моя тень.