Какое-то время мы жили на два города, а затем вновь прикипели к Ростову.

Старые активы Эмиль продал. Реклама и сеть супермаркетов, которые он создал с нуля, хорошо нас кормили. Миллионы лежали на счету, дожидаясь случая. Постепенно наша история поросла быльём. Как Эмиль и обещал, наши имена исчезли из новостей и с журнальных разворотов. Нас забыли. Антон до сих пор разыскивался за бойню в «Фантоме». Как-то Эмиль обмолвился, что тот живет за границей. И мне даже кажется, он знает, где именно, просто не хочет говорить, чтобы не подвести товарища. Мы все еще под контролем полиции и так будет долго. Эмиль регулярно помогал его матери деньгами.

Моя мама вернулась домой, иногда мы перезванивались, обходя в разговорах острые углы. И больше не поднимали тему криминального прошлого моего мужа.

Что поделать, он такой, какой есть. И он мой.

Помню, Андрей сказал: он ценит то, что у него теперь есть. Я видела: Эмиль переосмыслил жизнь. Когда у тебя двое детей и шанс начать с чистого листа, а на кладбище стоит памятник с твоим именем — это тебя меняет.

Он до безумия обожал дочь, с удовольствием возился с сыном. Играл, гулял, когда было время. Кажется, к детям он был даже больше привязан, чем я. Зря он переживал, когда я в первый раз забеременела. Он был хорошим отцом. Мне кажется, именно семьи ему не хватало. Когда мы встретились, ему было сорок и у Эмиля было все, кроме любви. С ним спали, хотели за него замуж, но не любили просто так, без условий.

Андрей исчез из нашей жизни и из наших разговоров. Только однажды кое-что о нем напомнило.

Я гуляла с дочкой, пока Эмиль возил сына к логопеду, поработать над нашей хромающей «р-р-р». Осень, холод, было ощущение какой-то пустоты. Такое бывает в ноябре, когда деревья облетели, а снег еще не выпал. Все серое, промозглое вокруг, с чувством тоски и одиночества. Я пыталась взбодриться, кутаясь в палантин, улыбалась дочке, и вдруг меня пробрал озноб. Это какое-то материнское чувство, обостренный инстинкт: у меня появилось ощущение, что за нами следят. Я взяла ее на руки и огляделась. Дочка что-то восторженно запищала в ухо, а я озиралась, не понимая, что так меня обеспокоило, и была сама не своя, пока не вернулся Эмиль.

А вечером пришли люди в форме. Я думала, к Эмилю… но они пришли ко мне. Муж встревожился, попытался меня оградить от правоохранителей, но я взяла его за руку, поцеловала и спокойно ответила на вопросы, когда поняла, зачем они пришли. Нет, меня ничего не связывает с Андреем Ремисовым. Было когда-то, но уже нет. Они спросили — что именно было, и я ответила как можно спокойнее: короткий роман, три года назад. Больше связь не поддерживаем. Эмиль вышел из себя, а я была достаточно тверда, и нас оставили в покое.

Все было ясно без слов.

Я задумчиво пялилась в пустоту, сопоставляя факты, пока Эмиль лихорадочно звонил в охранное агентство. А затем положила руку ему на плечо. Не волнуйся, сказала я, и рассказала, что чувствовала днем. Он больше не придет. Что хотел — он увидел. Нашу дочку. Тебе не о чем волноваться. Как две капли воды, она похожа на тебя.

День рождения Эмиля мы отметили на террасе пентхауса. Ему исполнилось сорок пять. Мы посидели с бутылочкой вина, затем я, укрывшись пледом, лежала у него на коленях. Луна в облачной дымке была похожа на тусклую лампу. Он бережно гладил мне волосы и виски, а я смотрела в ночное небо и думала, как люблю его.

А в декабре с Эмиля сняли браслет. И мы стали свободны.