— Дыа! — растянул довольную лыбу Мелкий, страстно обнимая ноги друга.

— Никаких идей.

— Да есть тут она наглая, невыносимая ногастая баба…

Догадалась. Воры ни к чему не привязываются. Но, возможно, они привязываются не к вещам, а к людям? Сварливым карликам, добродушным бугаям… одиноким ведункам?

Я нерешительно сжала рукоять ножа. А если не сработает? Если Мори ошибся? Если я не так поняла его шутку, а ребята меня ещё и на смех поднимут?

Нет. Не те вопросы. Вопрос есть только один. Самый важный. И ответ на него я боюсь узнать так же сильно, как утонуть в удушающей горячей магии.

Правда ли он…

Я чиркнула лезвием по раскрытой ладони. Рисунок на столе впитал капли, как пересохшая земля впитала бы крупные горошины дождя. Одно невыносимо растянувшееся мгновение не происходило ничего. А потом изображение полыхнуло золотом, засияло полуденным солнцем, вспыхнуло… и исчезло, оставив после себя лишь тонкие полоски пепла.

Позади что-то с грохотом упало. Я обернулась: Мелкий выронил коротышку и, тыча пальцем в стол, открывал рот, но всё не мог подобрать подходящих слов.

— Это… Это… Это было…

— Больно! — потёр ушибленные места Морис.

— Это было круто! — нашёлся, наконец, горняк.

Жар отступал, сменяясь ознобом. На этот раз я победила. Я осталась, а сила вновь отступила, затаившись под сердцем. Вытерла лоб рукавом:

— О нет! Это было не круто. «Круто» начнётся теперь.

На своём веку я похоронила не одного мужа. Над некоторыми даже напоказ рыдала, к вящему удовольствию сердобольных старушек. Но к этому трауру готовилась с особой тщательностью.

Пришлось потерпеть до рассвета, чтобы до охранников дошло: пленник не просто заткнулся (слава богам!), а помер (тоже, в общем-то, радость). За это время мы успели и подремать, хоть и не слишком крепко, и поесть, воспользовавшись вынужденным гостеприимством Полоза. Я же ещё и принарядилась.

Из найденного ассортимента лучше всего на мне смотрелся чёрный балахон, который я ненавязчиво подвязала поясом, дабы продемонстрировать, что вдова не только безутешна, но ещё стройна и свободна. На волосы накинула подобие чёрного платка, подрисовала угольками синяки под глаза от недосыпа и выплаканных слёз, добавила лохматости торчащим из-под косынки прядям и, непрестанно хлюпая простуженным носом, отправилась страдать.

Мелкий и Морис сопровождали меня в качестве верных друзей и соратников, вот только ржали они совсем не траурно, когда я горестно заламывала руки.

Как удалось выяснить Мелкому у лояльных родственников, казни горняки обыкновенно проводили по утрам, на потеху всему племени. Расправу планировалась учинить прямо возле места заключения (а чего далеко ходить?) путём устрашения до потери пульса либо, если первое не сработает, кулаков. Забава эта в последнее время случалась нечасто, так что собралось всё селение. Стоило немалых трудов протолкаться в первые ряды, но, из уважения к беде, нас всё же пропустили.

— Ой, горе-то како-о-о-ое! — басом завыл горняк. — На кого ж ты нас поки-и-и-инул?!