Своего голоса я не узнала. Хриплый, низкий, точно нахлебалась дыма от костра:

— Вещь его. Дайте…

— Что? Какую? — Мелкий подскочил первым, но что делать дальше, не знал.

— Любую. Что-то, что ему дорого. Из сумок достаньте…

Что ж так долго-то! Сумки — вот они. Прямо под ногами. Среди них и та, с которой не расставался в пути рыжий. Отмычки, рубаха, да хоть платок носовой — всё пойдёт, к чему он хоть малость привязался. Но Морис, едва распустивший горловину торбы, вдруг потупился.

— Что дорого? Слыш, ногастая…

Ох, как же тяжко! Как жжётся, рвётся на волю призванная магия, готовая выжечь разум нерасторопной ведунки!

— Морис! Не тяни, дай уже хоть что-то!

— Да нечего! — он перевернул сумку, напоказ тряханул. Посыпалась одежда, мелкие монетки, клочки каких-то бумаг. — Здесь нет ничего, что было бы ему дорого! Он вор, ногастая! Мы ни к чему не привязываемся!

И я ведь поняла это ещё в Холмищах. Неужели надеялась, что ошибусь, что друзья знают рыжего лучше, что они сделают легкомысленного авантюриста хоть немного понятнее, раскроют его тайны?

Ошиблась.

Вот и всё. Он вор. Он ни к чему не привязывается. Зря призвала, впустую молила четырёх богов. Теперь поплачусь…

— Привязываемся! — Мелкий подхватил карлика, потрепал так, что у того едва голова не оторвалась. — Привязываемся!

— М-м-м-м-мелки-и-и-ий! — стучал зубами коротышка. — Пр-р-р-р-рекр-р-р-рати меня тр-р-р-р…

Но горняка распирало от догадки:

— Да привязываемся же! — он подскочил, не выпуская коротышку, подкинул в воздух и ловко поймал, перевернув, правда, вверх тормашками. И прямо в этой неудобоваримой позе Морис заткнулся на полуслове и хлопнул себя ладонью по лбу, мол, как, дурак, сам не догадался!

Только я не спешила вздыхать от облегчения.

— Не хотите поделиться?

Мори, продолжая висеть вниз головой скрестил руки на груди. Едко поинтересовался:

— А ты не догадываешься?