Что здесь положено делать? Молчать, держать лицо и вжимать пальцы в ладони, чтобы не вздумали к тебе подбираться.
– Вот под эту, – ты указываешь на первую в списке песню: Maroon 5 – «Animals», – я представляю, как я перед тобой танцую. Ну, знаешь, в рубашке, нижнем белье и носках. А ты сидишь на диване и пытаешься сдержать улыбку. Так, как ты это обычно делаешь.
Моей реакции ты не ждешь. Жмешь на «play» – и на спинку сиденья. Прикрываешь глаза – и все. Слушаешь музыку. Расслабился и отдыхаешь. Как будто все нормально, как будто едешь по делам, с конкретной точкой назначения. Словно не преследователь, который умудрился втереться жертве в доверие. Будто своими словами не оглушил по-своему метко.
Рубашка, нижнее белье, носки. У меня достает воображения и не достает самодисциплины. Я уже все вижу. Свое убежище дома. Стену в кирпичах и красках, старый бежевый диван в пестрых цветах и подаренную Кори музыкальную колонку.
Песню ты выбрал… специфическую. И текст там местами… специфический. Я закрываю глаза на пару строчек, можно же? Там в темноте первые шаги.
Считаю:
раз – тесно. Значит, есть стены.
два – тепло. Значит, есть отопление.
три – начинает пробиваться свет впереди. Значит, есть электричество.
четыре – внутри – живот это или грудь? – щекотно и сладко страшно. Значит, рядом ты.
Чем дальше по темному коридору, тем громче музыка. Вот эта… специфическая.
Я попадаю в убежище. Теперь свет повсюду, пахнет твоим одеколоном и ванилином. Привычные стены из голого белого кирпича и по каждому резиновыми мячами – ноты. Я сижу на диване, подобрав ноги, и опираюсь на колено подбородком. Смотрю, как ты нелепо скачешь по комнате на фоне моей разукрашенной стены. В белой рубашке, нижнем белье и носках. Я должен был представить, что рубашка распахнута? Что белье цветом как черника? Темное индиго с черной резинкой и фирменной надписью.
Я же знаю все твои детали. И когда задирается лонгслив, обнажая пояс джинсов или джоггеров, я вижу линию нижнего белья. Знаю, где ты его покупаешь. Это глаза, у них такой дар. Смотреть. Замечать. Видеть.
Ты танцуешь так же глупо, как поешь, хотя умеешь лучше. Я тебе об этом и говорю с дивана. Перекрикивая солиста. А ты очень комичный. Улыбку сдержать все сложнее и сложнее. У меня там волосы цвета счастья. И одежда с запахом древесных объятий. Голубая футболка с короткими рукавами. Видны все татуировки и нет браслетов. Что я там такое?
Топчусь на пороге того коридора, подглядываю за вами. Незаметный. Пугливый. Недоверчивый. А уходить не хочу. Хочу смотреть. За тем, как ты изображаешь пальцами когти и клацаешь зубами. Сплошь и рядом – безвкусная пошлятина. И я бы за ней наблюдал вечность. Ту самую. Вечность.
Знаешь это дезориентирующее ощущение легкого шока и непонимания, когда кто-то неожиданно тянет тебя за капюшон назад? Я чувствую то же самое, когда заканчивается музыка. Только тяжелее. Меня дергают назад совсем не дружелюбные руки. Резко, грубо, высокомерно. В темный коридор, а следом – в автобус. Когда распахиваю глаза, ты меня ждешь и по эту сторону. Смотришь в глаза, развернувшись, высматриваешь тот самый коридор, щупаешь ручки дверей, ищешь ту самую.
Вечность?
– Это все? – Делаю вид, что под контролем. Я и каждая часть меня.
– За кого ты меня принимаешь? – Смешно фыркаешь. – Поехали дальше? – И снова поворачиваешь ко мне экран: John Martin – «Anywhere for you». – Вот под эту представляю, что мы на велосипедах. Едем от твоего дома в Хингаме до университета. Или наоборот. Но не на учебу, а чтобы потом в «Калифорнию» и ты уплетал свое любимое ореховое пирожное.