Когда-то, в далекие, детские годы, я, насмотревшись исторических боевиков, изготовил себе самодельный лук. На мое счастье, упражнения с ним не закончились ничьими выбитыми глазами, или, еще более серьезными потерями. Это увлечение продолжалось не очень долго – но приобретенные навыки, как ни странно, остались. Тогда я смастерил все сам – в том числе, и стрелы. Я долго не мог понять, как приделывать к ним наконечники, но, увидев в музее поржавевшие остатки, в не менее древнем колчане, догадался… Разумеется, настоящих мне отлить не удалось – я использовал обычные гвозди. Я плющил их слегка, отпиливал покороче и в таком виде вставлял в древко. Острие держалось и даже не выпадало после нескольких выстрелов. Но оно очень легко вынималось из мишени, так как не обладало нужными для того формами. Сейчас этот вариант не годился. Кроме того, я хотел, чтобы мои стрелы были по настоящему убойными – так, что бы я мог поразить ими, действительно крупную цель. То, что звери не пустились за нами в погоню, еще ничего не значило. Рано или поздно, мы все равно должны были встретиться, и я желал быть готовым к этой встрече заблаговременно…

Детские ли навыки, или врожденный талант – но буквально с первых выстрелов, мои стрелы стали попадать в мишень. Если учесть, что дерево, служившее для этого, находилось на расстоянии тридцати шагов, а сам круг, вырезанный из нескольких сбитых досок, не превышал размеров крышки от большой кастрюли – это было неплохо. Для наконечников я вновь использовал гвозди – те самые, которые обнаружил в подсобке. Я пересчитал их – всех вместе, как ровных, так и слегка изогнутых, оказалось двести восемьдесят штук. Мне этого могло хватить надолго. Но, все же, это было не то. Мне нужны были более подходящие наконечники, способные не только пробить густой мех и толстую шкуру, но и удержаться в теле животного. Пока я мог рассчитывать только на то, что стрела, пущенная моей рукой, может пробить врага чуть ли не насквозь. В этом сомнений не возникало – они пробивали мишень, не то, что за тридцать – за пятьдесят шагов. Далее я не старался – не был уверен, в том, что попаду. Технология укрепления гвоздей, была такой же, как и с ножом на копье. Я вырезал в тростинке отверстие, вставлял гвоздь без шляпки, которую предварительно обрубал, все щедро намазывал клеем и заматывал тоненькой бечевой. Наконечник держался как влитый. Вместо перьев использовались жесткие кусочки пластика. На это пошло несколько ящиков, как раз отлитых из этого материала. Для самих же стрел – то же ящики, но уже из дощечек. Я выбирал самые длинные – нашлось несколько, вполне пригодных для изготовления древка. Из футляра, слегка его переделав, я смастерил колчан – теперь мои стрелы помещались в аккуратном хранилище и не путались при вынимании. Всего помещалось почти сорок штук. Вполне достаточно, чтобы держать на расстоянии любого, кто попытается покуситься на нас, или на наше имущество.

Если с луком все было ясно – я тренировался с утра до вечера, и очень быстро стал достигать неплохих результатов – то с мечом намного сложнее. Он находился у меня на спине, и я легко мог выхватить его… и не более того. Нигде и никогда мне не приходилось учиться столь сложному делу, как фехтование. И уже, вряд ли, кто ни будь, мог меня этому научить. Но и оставлять такое замечательное оружие дома я не мог – одна только мысль, что оно со мной, уже наполняла меня уверенностью и уважением к самому себе. И все же – я старался, припоминая хоть какие ни будь приемы, проводить бой с тенью или воображаемым противником.

Большой топор был заменен маленьким – я решил не оставаться совсем без топора, так как тот всегда мог понадобиться при рубке дров в походе. Нести его было намного удобнее и легче. Кроме того, набив руку в метании, я легко мог всадить его почти с любого положения, во что угодно – как индейский томагавк. Остался дома и большой нож – хватало одного, более узкого и остро заточенного, висевшего у меня на груди. Теперь я совсем стал походить на варвара – одетый, словно по последней моде тех времен, и вооруженный, пожалуй, даже лучше, чем они. Брился я один раз в неделю, а то и реже. Скоблить быстро отраставшую щетину было трудно, да и нечем – одноразовые станки быстро выходили из строя, а заниматься этим в походах – не с руки. Но, когда я был дома, в подвале, то старался всегда иметь опрятный вид. Мне уже следовало чем-то заменить свою одежду – зимний вариант не годился, для более усиливающегося, весеннего тепла. Лучше всего, конечно, подошла бы кожа – но вот ее, как раз, на складе не было. Среди множества различных, плотных и легких тканей, попадались всякие – от искусственного меха и до очень тонкого ситца. Все это было хорошо… если бы не отсутствие швейной машинки. Я с вздохом чинил порванные вещи, и мечтал о том, что, когда ни будь, все-таки отыщу склад готовой одежды.

Да, я полагал, что это уже весна – хотя, если считать по календарю – до нее оставался еще один месяц. Но уж больно все в округе, говорило о том что, то состояние, в котором находился город, как-то, не вяжется, с зимой… Мне не сиделось. Мы провели в подвале несколько суток – и я опять начал маяться в этих стенах, и искать выход своей энергии. Но отправляться больше на ту сторону я не хотел – не нарываться же самому на неприятности. Я натянул возле наших тропинок несколько хитрых проволочек – и, если бы, кто ни будь, решился подойти незаметно, звон пустых банок поднял нас даже среди ночи. Но еще больше я полагался на чутье верного пса, и свое собственное, уже проверенное временем. Мне еще раз захотелось проверить, что же я видел на юге. Что это за скалы, или горы, просвечивали сквозь темные тучи на горизонте? Я не боялся заблудиться – со мной был пес, и теперь можно было отважиться на предприятие, которое раньше, заведомо, могло окончиться плохо. После того, как я прошелся вдоль русла реки, я примерно представлял себе расположение всего края – и нанес его на карту. В отличие от города, где белых пятен осталось мало, там они изобиловали. Единственная изученная линия – берег реки. И то – только до речного порта и разрушенной станции, где я встретил мать щенка…

Заготовив в подвале очередной запас топлива – всегда так делал, прежде чем куда либо отправиться, я пересмотрел мешок. Щенок, привыкший к обычному рациону, уже не так приставал – он тоже, будто понимал, что отъедаться будет дома, а не в походах. Но все равно – длительные вылазки требовали многое нести на себе. Мне пришлось переделать лямки таким образом, чтобы я всегда мог скинуть мешок и схватить оружие. После едва не случившегося столкновения, с неведомым мне врагом, я не хотел быть застигнутым врасплох. Я все реже старался брать консервы, стараясь заменить их сухим мясом и лепешкам – они были легче и занимали примерно столько же места, как и первые. Зато последние были сытнее. Порой, одной мне хватало на весь день. Норма щенка составляла две банки в день – утром и вечером. Из расчета на десять дней – двадцать штук. Этого должно было хватить, чтобы дойти до скал, и вернуться обратно. Но – при очень быстром темпе. Кроме этого, я создавал тайники в городе, по всем направлениям – найти их, не зная конкретного места, было невозможно. А мы могли воспользоваться ими в любой момент, случись вдруг остаться без доступа в подвал, или, задержавшись в дороге.

Заготовка дров столь сильно закалила мои мышцы, что я орудовал топором так, будто с ним родился. У меня не было пилы, и все бревна приходилось рубить. Это было трудно, и отнимало много времени – но, научившись хорошо затачивать лезвие, я практически всегда справлялся с любым стволом. Почти все, которые валялись возле холма, уже были переработаны и перетасканы внутрь, заняв целую секцию.

Погода нам благоприятствовала. Странная, то теплая, то, наоборот, перемежаемая ледяным ветром. Тем не менее, она больше не пугала меня неожиданными порывами налетающих ливней, или града. По календарному – была зима. Но, от настоящей зимы, в ней было очень мало, скорее – очень затянувшаяся осень. Зато часто стали повторяться грозы. Огненные шквалы, на небосводе, прорезали его до самой земли, и даже сопровождались взрывами! Я полагал, что в месте удара молнии, находились выходы газа – и они взлетали вместе с горами земли. Мой щенок тогда испуганно забивался в ноги, и лишь когда все кончалось, высовывал свою мордочку – Мол, страшно, хозяин! Но, видя, что я, спокойно смотрю вдаль, успокаивался, и уже храбро выбирался наружу. Пес вообще, очень поражал меня своей способностью понимать почти все мои слова – возможно, по интонации, с какой они произносились. Достаточно было дать ему команду, несколько раз ее продублировать – и он догадывался, что от него требуется. Так я научил его самому необходимому – Сидеть! Рядом! Ко мне! Ползком! Тихо… И, разумеется – Взять! Последняя команда исполнялась особенно рьяно – щенок с такой бешеной энергией и напускной яростью начинал рвать, смотанный в рулон ковер, что от него летели клочья. Когти щенка не уступали по длине его клыкам – а зубы обещали, со временем, вырасти во что-то, очень серьезное. Я как-то подумал о том, что когти придется ему обрезать – что-то слышал об этом. Но, увидев однажды, как он втягивает их внутрь подушечек, опешил и сел на месте. Ни одна собака в мире не умеет втягивать когти – это я хорошо помнил! На это способны только кошачьи… Но он, что бы там ни было – пес! Вместе со способностью вздыбливать шерсть, это было второе, что заставляло меня посматривать в сторону щенка с некоторым недоверием…

Бродить с ним, было не в пример веселее, чем одному, когда я мог разговаривать только сам с собою. Нет, конечно, щенок не поддерживал моих случайных реплик или тирад, но его мохнатая мордочка весьма красноречиво реагировала на мои слова и жесты. Он отлично понимал все команды и, довольно, послушно их выполнял – даже, если ему не очень того хотелось. Щенок немного подрос – хотя, может быть, мне это только казалось. Он и так был довольно крупным – как все представители больших пород. Щенок безоговорочно признавал меня вожаком нашей маленькой компании, и мне ни разу не приходилось на него кричать или сердиться. В черных бусинках светился такой недюжинный ум и понимание, что временами мне становилось не по себе.

Унылый ландшафт местности почти не менялся – а ведь мы были в пути уже третий день. Скалы, к которым мы стремились, уже виднелись вдалеке, и я рассчитывал дойти до них к исходу четвертых суток. Земля, изрытая рытвинами и ямами, изобиловавшими возле города, стала несколько ровнее. Возможно, ее сгладили нескончаемые ливни, которых так много было в первые дни. А может, толчки не затронули так сильно именно эту область, что позволило мне идти по ней с гораздо большей скоростью.

Щенок отбегал в сторону, рылся в попадающихся земляных кучах, что-то откапывал, бросал или приносил мне. Так он приволок книжку без переплета, мокрую и насквозь покрытую плесенью. Осколок фарфоровой чашки с сохранившимся фрагментом рисунка. А однажды – ручные часы из драгоценного металла, покрытые сияющими камешками… Они были изувечены ударом, сплющившим все их внутренности, и, в отличие от моих, идти они уже не могли. Я подержал их в руке, подумав, как много могли бы они значить для их владельца, каким мерилом жизненного благополучия и богатства могли бы быть… И выбросил. Прочь. Золото больше не играло привычной ценности. Зачем оно нужно в этом мире, где куда дороже становился рыболовный крючок или кожаный ремень? Я даже и не думал, что, если встречу людей, это может мне понадобиться. Нет, на такие сокровища уже ничего нельзя купить…

Вечером мы устроились на ночевку. Я насобирал в округе всяческого хлама и разжег костер. Приноровившись высекать искры из случайно обнаруженного кремня, я теперь пользовался им, сберегая драгоценные спички. И, хоть последних у меня еще было немало – почти ящик, в подвале, но новый способ казался мне более подходящим и экономичным. Когда ни будь, придется придумать способ получше… И я, и щенок любили сидеть возле огня, наблюдая, как язычки пламени подогревают наш ужин. Вот и сейчас, пес облизывался, предвкушая, как я вытащу банку из золы, и вскрою ее острым ножом. Я же развлекался тем, что доводил до кондиции острие ножа – оно уже спасло меня однажды, и я не забывал заботиться о том, чтобы оно было в норме. Хотелось, когда ни будь, наточить его так, что бы лезвием можно было побриться – но такого мастерства я пока еще не достиг.

Тьма сгущалась. Наступающие сумерки отбрасывали причудливые тени по ближайшим холмам и буграм, падали вниз от изломанных деревьев, занесенных сюда чудовищными силами урагана. Иногда срывался ветер, чаще дующий с востока. После того, как северный, почти перестал напоминать о себе, вместе с ним закончилось и самое холодное время. Что южный, что восточный – несли с собой тепло. Пес приподнял голову и стал втягивать воздух широкими ноздрями. Ветер нес запахи, неразличимые для меня, но понятные моему спутнику. Он принялся глухо ворчать, иногда вздыбливая шерсть – запахи ему не нравились. Потом он успокоился и опять положил голову на лапы. В его зрачках тоже сверкали огоньки, отражаясь от костра. Уши щенка слегка подергивались, продолжая чутко реагировать на еле слышные звуки, доносящиеся издалека. Где-то на севере, оранжевыми сполохами, черную серость неба прорезали молнии. Они не сопровождались раскатами, возвещающими о наступлении дождя – мы могли продолжать нашу ночевку дальше, не заботясь об укрытии. На всякий случай я нес с собой и тент – рассчитывать, что мы сможем спрятаться посреди голой степи, было безосновательно. Вообще, дождей становилось все меньше, и они были слабее. Хотя, до настоящего тепла еще было довольно долго – если верить моему настенному календарю. Но стоило ли ему верить? Он отражал только привычное расписание смен времен года. А какое расписание существовало сейчас? По каким законам будет происходить смена сезонов на земле? И будет ли? Что считать зимой, что – осенью? До сих пор, сквозь мрачную взвесь, ставшую лишь немного светлее и выше, ни разу не проглядывало солнце. Я уже отвык от него…

Мы лежали, подставляя теплу костра, то один, то другой бок. Пес внимал моим речам, изредка постукивая о землю своим хвостом. Он был единственным, кто мог утолить мою жажду общения. И, возможно, именно такой собеседник, все понимающий и не спорящий ни с чем, был нужен мне тогда. Банки после ужина я бросил в костер. Это в силу старой привычки, не оставлять после себя ничего, что могло загрязнить природу. Обгорев, банка должна была рассыпаться, а кусочки жести очень скоро превратились бы в прах. Я научился такому способу давно, когда ходил в горы. Как давно это было… Словно в иной жизни. А может, это и было – в иной жизни. Только эта начиналась как-то не так. Ночь постепенно сходила на нет. Смену времени я узнавал скорее интуитивно, чем, глядя на небо. На нем вряд ли можно было вообще что-либо увидеть – то свинцово-стальное, то серое, то буро-коричневое – ни одного светлого тона. Ветер иссушил землю – даже редкие следы от давно прошедших ливней, в виде скоплений стоячей воды, теперь испарились. Хорошо, что я тащил на себе несколько фляг – нам бы хватило их, чтобы дойти до скал, где я рассчитывал пополнить запасы. Ну, а если нет – придется очень жестко экономить на обратном пути.

Забросав остатки костра землей, я поправил снаряжение, и кивнул псу:

– Хорошо тебе… Я таскай, а ты – лопай. Вот, навьючу как ишака, узнаешь, что почем.

Пес забегал вперед, поджидая меня на склонах, разведывал все интересные, с его точки зрения, места, и недовольно повизгивал, если я слишком медленно поднимался на очередной пригорок. Неожиданно он звонко залаял, устремившись в одну из ближайших впадин.

– Что такое?

Я вскарабкался наверх. Впадина была больших размеров – не меньше стадиона, если такое сравнение было допустимо. Что-то раздражало, мешало сосредоточиться и внимательно осмотреть местность. Я ни как не мог понять, что? До тех пор, пока щенок, весело лая, не стал подпрыгивать и пытаться поймать что-то зубами. Я застыл на месте, позабыв опустить занесенную для следующего шага ногу.

– Ты что, каши объелся?