Малейшее чувство вины разрушит его оборонительную стену: нарциссическое извращение позволяет ему противостоять риску поражения. Если Ги Жорж и способен видеть в другом человеке собрата, это точно не относится к его жертве и не происходит в миг преступления.
В эту минуту пассивность превращается в активность, страдание – в наслаждение, беспомощность – во всемогущество. Субъекту больше не угрожает разрушение, он разрушает сам. Он больше ни от кого не зависит и полностью подчиняет себе жертву, держа ее в своей власти. Отныне он не хрупкое, отвергнутое существо, но некто всемогущий, несокрушимый и бессмертный. Эта сверхзащита позволяет использовать жертву для восстановления внутренней целостности и укрепления механизма расщепления «Я». Самовлюбленный извращенец использует окружающих, особенно своих жертв, как домашнюю утварь. Он может без раздумий убить их, а затем избавиться, как от мусора.
Довольно быстро он осознает, что за первым убийством неминуемо последует следующий акт насилия, который завершится кровопролитием.
– Сначала кровь пугала меня, потом я привык и больше ничего не чувствовал.
По словам Ги Жоржа, два или три раза он колебался, прежде чем лишить жертву жизни. Но навязчивая идея, во власти которой он находился, оказывалась сильнее.
При воспоминании об убитых молодых женщинах Ги Жорж хранит ледяное спокойствие. Он начинает со слов:
– Буду честен, я ничего не ощущаю. Сказав, что испытываю жалость, я бы солгал.
Зато Ги Жорж кипит от ярости, когда я расспрашиваю его о сбежавшей девушке. Внезапно ему становится трудно контролировать себя, он взрывается:
– Она наговорила целую кучу вранья, она солгала!
В его голосе одновременно звучат ненависть и презрение. С одной стороны, она победила в жестокой первобытной схватке, спасая свою жизнь. С другой стороны, в его заявлениях содержится разоблачение: он не из тех, кто неуязвим. Его защитные механизмы под угрозой. Здание колеблется.
Совершенно очевидно, что Ги Жорж относится к категории организованных серийных убийц. Он психопат, находящийся во власти архаичного защитного механизма, который направлен на поддержание целостности «Я» посредством уничтожения другого человека. У него нет другого способа бороться с тревогой, лежащей в основе распада. Именно об этом теоретизирует психиатр Клод Балье, говоря о стремлении «прибегнуть к преступному действию», которое позволяет использовать расщепление как средство выживания, как барьер против угрозы небытия.
Какая-то часть субъекта действует без его ведома, но, как ни парадоксально, у него есть определенная власть над ней. Он не охвачен бредом: в поле зрения возникает полицейский – он прячется, рядом люди, – он воздерживается от нападения. Весь процесс убийства достаточно организован и остается под контролем. Например, иногда, пытаясь бороться с повторением преступных действий, Ги Жорж оставался с друзьями и не выходил на улицу ночью, а время от времени он отправлялся в деревню, где, по его словам, «побуждения» отступали. Им принимаются меры предосторожности. Совершенно очевидно: это не поведение душевнобольного, страдающего от бредового расстройства, которому невозможно сопротивляться. При определенных обстоятельствах угроза краха – это не психическое заболевание.
Об изнасиловании и его осуществлении Ги Жорж говорит без смущения и с некоторой вульгарностью, но когда речь заходит об убийстве, он озадачен и не берет на себя ответственность за произошедшее. Система защиты базируется на двух уровнях: один практический, объективный и рациональный – не попасться; другой находится в ведении бессознательного, и глубинный мотив убийства ускользает от него. Одной из функций убийства может быть устранение следов изнасилования. Это похоже на самоуничтожающееся сообщение. Речь идет о том, что психоаналитики называют отменой: это механизм, назначение которого сделать так, будто ничего не произошло. Перед нами одна из бессознательных пружин в динамике повторения: ничего не было, поэтому я могу начать все сначала. Ги Жорж использует поразительное объяснение: «Казалось, все куда-то испарилось». Все случившееся стиралось до такой степени, что в результате он вообще не вспоминал о своих злодеяниях. Он знал, что Зверя Бастилии ищут, но не испытывал по этому поводу гордости, граничащей с манией величия. Как раз наоборот. С одной стороны, он беспокоился о том, что его схватят; с другой – усиленное напоминание о реальности, которую ему удалось затушевать, оживляло в нем тревогу. Внезапно он видит на экране поступки, которым следует оставаться в секрете, в том числе и для него самого:
– Я был в панике, – признается он. – Я зависал. Впадал в ступор, когда видел все это дерьмо!
Это полная противоположность голливудской легенде: Ги Жорж не убивает, чтобы о нем говорили. Он прячется.
Двоичная классификация убийц, делящая их на «организованных» и «дезорганизованных» полезна полицейским, которые выслеживают преступников такого рода. Но психиатр сталкивается с куда более сложной личностью. Отсюда целесообразность более усовершенствованной модели, такой, как трехполюсник с переменным утяжелением. Несмотря на то что в личности Ги Жоржа явно присутствует психопатическая доминанта, повторюсь: у подобных ему преступников всегда наличествует доля психопатии, доля извращений, доля скрытого беспокойства по поводу обращения в ничто и организация защиты, сосредоточенной на расщеплении.
Эта нарциссическая извращенная установка также построена для того, чтобы оградить субъекта от психотического крушения или от невыносимого депрессивного расстройства. Серийные преступные действия – это конечное следствие нарциссического извращения. Их функция заключается в усилении механизма расщепления «Я». У меня по-прежнему нет сомнений в том, что у каждого убийства есть своя характерная особенность в зависимости от обстоятельств, места, непредвиденных случайностей и реакции жертвы. И все же я спросил Ги Жоржа, заметил ли он миг перехода к преступлению, своего рода триггер? В итоге мы не нашли «кнопку запуска двигателя». Такое существует только в голливудских фильмах: знаковая дата, вызывающая воспоминание, и – хоп! – убийца убивает. В данном случае этого не происходит. Иногда он был в бегах и находился в состоянии неустойчивого равновесия, иногда был одинок, а иногда – в процессе романтических отношений, иногда он пил алкоголь и курил коноплю, а иногда оставался трезвым! Я склоняюсь, скорее, к сложному сочетанию возможностей: состояние ожидания, наличие свободного времени, благоприятное место. По стечению обстоятельств в этих условиях появляется женщина, и вот вам вспышка. Взаимодействие между его внутренним состоянием и тем, что он замечает во взгляде и силуэте незнакомки, превращает ее в добычу.
Во время нападения Ги Жорж избегает смотреть жертве в глаза. А когда все кончено, даже не может вспомнить ее лица. Конечно, жертва не «ничто», иначе зачем ему нападать? Даже если он этого не подозревает, она становится средоточием всех его проекций, но все, что происходит, должно быть полностью вычеркнуто из памяти.
Безразличие у Ги Жоржа преобладает над ненавистью. Признать ненависть, которая является проявлением человеческого и направлена на чью-то личность, значит вытащить на поверхность причину этого чувства, а также обнаружить собственные былые страдания и нанесенный вред. Весь защитный процесс нарциссического извращения как раз и состоит в том, чтобы стереть эту первопричину. Я спрашиваю его:
– Что вы испытываете к своим жертвам?