И опять его слова кажутся мне искренними. Каждый раз я слышу от убийц примерно одно и то же. Исключение составляют те, кто, подобно Фурнире, имеет ответ на любые вопросы, словно все видит и знает.
Алегре не питает ненависти к жертвам. В его душе царит безразличие. Ненависть не в мыслях, она воплощается в поступке. И психопатология это исчерпывающе объясняет. С одной стороны, учитывая идеализацию матери, крайняя неприязнь рискует быть привязанной к ее образу. Но подобное категорически отвергается. С другой стороны, признать подобное чувство – значит допустить в себе присутствие человеческого. Согласиться, что ты страдал, – значит осознать связь между ненавистью и первоначальной травмой и, следовательно, мучиться снова. Это противоречило бы главному девизу нарциссического извращения: ранее пережитые травмирующие события находятся на расстоянии световых лет от того, что совершается сегодня. То, что толкает Алегре на убийство, немедленно стирается до следующего раза. Таким образом, он может начать все сначала.
Таким образом, Патриса Алегре следует отнести к категории организованных серийных убийц-психопатов. Но не все психопаты совершают столь ужасающие поступки. Почему же это делает он?
Осознать масштаб смертоносной деятельности Алегре можно, лишь уяснив реальность его ранних дезорганизующих травм. Их отголоски мы находим в способах перехода к преступлению.
Что может быть более человечным, чем двойственность чувств? Но Алегре подобное не дано постичь. Это особенно заметно, когда он описывает родительские образы: идеализированная мать – воплощение добра – и нелюбимый, однозначно плохой отец. На мой взгляд, убийства, совершенные Патрисом Алегре, указывают не на крайнюю неприязнь к женщинам вообще, а на разрыв между возвеличиванием матери и бессознательной ненавистью, которую он к ней испытывает. Это перемещенное матереубийство.
Я говорю ему:
– Судя по собранным материалам, иногда мать демонстрировала в вашем присутствии исключительно грубое сексуальное поведение.
Он отвечает так, будто мой вопрос подразумевает рассуждение о морали и не касается того факта, что эта женщина вовлекала собственного ребенка в сексуальные действия.
– Я не осуждаю ее, ведь я поступал так же! – и тут же добавляет: – Да, мама изменяла отцу, но она делала это, потому что он ходил на сторону.
Любая критика в ее адрес просто немыслима; он защищает мать, что называется, до последней капли крови. По всей вероятности, эта идеализация выступает чем-то вроде крепостной стены, которую он выстроил, спасаясь от распада личности. Все это позволяет связать дезорганизующие травмы с той ролью, которую он, возможно, сыграл в отношениях между родителями. Рано повзрослевший в физическом плане, Патрис превратился в сообщника матери, которая покупала молчание сына, скрывая свои внебрачные похождения. Ее любовники также иногда давали подростку деньги. Изменяя мужу практически на глазах ребенка, эта женщина вечно пребывала в нетрезвом состоянии. Впоследствии Патрис также будет совершать преступления под воздействием алкоголя или наркотиков. Масштаб кровосмесительного элемента налицо. Когда Алегре задумывает убийство отца, это происходит не в символическом плане. Он действительно намеревается это сделать! Мы выходим за пределы фантазии и попадаем в сферу реального действия, находимся не на территории эдипова комплекса, а в области инцеста.
Рассказ Алегре выходит далеко за рамки отношений, характерных для эдипова комплекса. Кстати, они подразумевали бы некоторую двойственность чувств по отношению к матери и отцу. Он же на сто процентов любит ее и на сто процентов ненавидит его. Расщепление родительских образов карикатурное. Попутно заметим, что он насилует и убивает представительниц того пола, к которому, согласно его утверждению, испытывает безусловную любовь!
Своим скромным вкладом в изучение клинического состояния серийных убийц я считаю обнаружение следующей общей черты: все эти индивиды пережили крайне травматические эпизоды, и почти каждый из них идеализирует материнский образ. Если картина выглядит несколько иначе, то мать они все равно защищают, а идеализация перемещается в сторону третьего лица женского пола. Речь идет не о преступлениях на почве крайне негативного отношения к матери. Перед нами расщепленная ненависть, не подкрепленная словами или образами. Ненависть действенна. Она не ограничивается мыслями. Несмотря на то что я запрещаю себе высказывать малейшие оценочные суждения о его родителях, не следует путать то, какими Патрис представляет их, и то, кем они являются на самом деле. Например, известно, что месье Алегре избежал тюремного заключения, воспользовавшись связями. Патрис не сын монстра, просто он путает свои защитные искажения с реальностью. Мать же обожала своего ребенка, но, выпив лишнего, не могла держать себя в руках. Соответственно, в преступных эпизодах Патриса присутствует опьянение и царит праздничная атмосфера.
Функция изнасилования, сопровождаемого убийством, заключается в удовлетворении кровосмесительного желания и одновременно в отмене этого отвратительного действа. Это двойное значение парадоксально только внешне: бессознательное не отвечает рациональной логике.
Переворачивая картину мира с ног на голову, беспомощный ребенок, напуганный материнскими стонами, охваченный волнением, которое он не может ни выразить словами, ни даже осмыслить, становится взрослым – всемогущим и наводящим ужас. Он заглушает стоны, удушая своих жертв, когда они уже полуживы, но еще не умерли. В это критическое мгновение, когда совершается преступление, Алегре останавливает время. Он проникает в свою бессознательную жертву, что сводит на нет любой риск возмездия: это уже не женщина, способная дать отпор, но безобидный предмет, находящийся в полной его власти. Единственная выжившая жертва пришла в себя и, судя по всему, разорвала цепочку преступных деяний, заговорив с ним.
По словам Алегре, он становился жестоким, только если женщины отказывались от полноценного полового акта. Это сбивало с толку: ведь только что его флирт принимался благосклонно! Может, он убил их не потому, что услышал «нет», а поскольку они рискнули сказать «да»? Моя гипотеза состоит в следующем: в роковой миг Алегре ставил жертву в такое положение, что она отказывалась от связи с ним, сочтя ее слишком пугающей. По моему мнению, он насиловал и убивал не вследствие вспышки ненависти, которая возникала из-за того, что девушки уклонялись от его заигрываний. Ему хотелось избежать осознанной связи между жертвой и импульсивной матерью, ведь такая связь призывала одновременно к слиянию и разрушению. В то же время «нормальные» сексуальные отношения угрожали бы безумной идеализации материнского образа с риском распада идентичности. Его психической защиты, какой бы железобетонной она ни была, уже недостаточно: необходимо, чтобы образ будоражащей, агрессивной и угрожающей матери больше не находился внутри него, а спроецировался на жертву и был уничтожен. Вот для чего ему нужны эти женщины. После преступления его расщепленное «Я» способно восстановиться. Он снова может считать
Я осторожно формулирую свой вопрос:
– Сцены сексуального характера, свидетелями которых вы стали в детстве, наводят на мысль о том, что это может быть связано с вашими поступками. Что вы думаете об этом?
Он отнекивается:
– Да на мать всех собак вешают, но все это не имеет к ней никакого отношения!
Безусловно, я не собирался устанавливать механическую связь между проступками матери и преступной судьбой сына. Список показателей, превращающих ребенка в серийного убийцу, отличается крайней сложностью, которая никоим образом не может быть разрешена с помощью поверхностного психологического объяснения. Одна травма может скрывать другую. Изнасилование, пережитое в тринадцатилетнем возрасте, оживило детские травмы, связанные с насилием в семье, и возбуждение от сексуальных сцен, свидетелем, слушателем и соучастником которых он стал в свое время. Можно даже вернуться к более ранней травме нежеланного ребенка. К этому следует добавить несколько неблагоприятных факторов, в числе которых склонность к насилию и неумеренная тяга к алкоголю и наркотикам. Все это сделало его жестоким и несдержанным психопатом.