Эти приступы возмущения, дающие ему повод узаконить свою ненависть к обществу, несомненно, относятся к более ранним событиям. Я называю этот процесс переломным моментом принятия решений: убежденный в том, что пострадал от высшей несправедливости и уже заплатил за все, он не намерен ни в чем ни перед кем отчитываться и присваивает себе все права на свете. Его больше ничто не сдерживает.

В списке несправедливостей и тот факт, что его оставили в раннем возрасте. Биологическая мать не хотела ни видеть, ни знать сына, но он утверждает, что это не вызывает у него никаких эмоций. Непоколебимый человек, который заявляет, что ему все равно. Даже если он искренне так думает, поверить в это трудновато. После ареста он, к своей радости, получает копию собственного досье из социальной службы по защите детей. Наконец он сможет узнать, почему мать тогда его бросила. Ему кажется, что он говорит спокойно. На самом деле в его сознании звучит все тот же важнейший для него вопрос: «Мама, почему ты меня оставила?» Отягчающее обстоятельство: у него есть «настоящий брат», которого вырастила биологическая мать. Почему она отказалась от него, а не от брата? Он повторяет, что не злится на нее, – «я ее совсем не знаю» – поэтому не видит, с чего бы ему испытывать какие бы то ни было чувства к незнакомке! Отметим, что он будет использовать те же выражения, говоря о жертвах:

– Почему вы хотите, чтобы я испытывал к ним чувства, если я их не знаю? Они же чужие мне.

Полнейшее безразличие, проявляемое им к своей биологической матери, обратно пропорционально ауре героизма, которой он наделяет предполагаемого отца: об этом чернокожем американце у него практически нет сведений. Таким же образом он идеализирует людей, усыновивших его. Ги Жорж с остервенением отстаивает официальную версию об обожаемой приемной матери, которой, как он утверждает, без дальнейших объяснений прощает ее «невоздержанность», и о столь же идеальном приемном отце. Похоже, последний и в самом деле был душевным человеком, хотя иногда и проявлял жесткость по отношению к юному бунтовщику. Кстати, Ги Жорж говорит, что с двенадцатилетнего возраста ни разу не плакал, за исключением похорон отца.

Постепенно вырисовывается в высшей степени хаотичный жизненный путь, на котором оставили свой отпечаток белые взрослые. Рассказ Ги Жоржа становится запутанным, таким же, как его неупорядоченная жизнь и психика. Теряясь в хронологии своих заключений под стражу, он подчеркивает:

– У меня их было столько, что все не упомнить!

Ги Жорж родился 15 октября 1962 года. В возрасте от шестнадцати до тридцати шести лет – столько ему было, когда состоялась наша встреча, – он почти половину жизни провел в тюрьме!

Ги Жорж – ребенок, который никому не был нужен. Но, к счастью, не все брошенные дети становятся серийными убийцами! В конце концов, его приняли в семью, где воспитывались другие дети, и ему там было довольно хорошо. Почему одни справляются с такой ситуацией, а другие нет? Запущенность, всевозможные недостатки и неспособность выстроить себя как личность привели к формированию у него чрезвычайно мощных защитных деформаций. Несомненно, именно они наряду с расщеплением «Я» оказали существенное воздействие на Ги Жоржа. Чтобы выжить, он яростно отвергает свое изначальное состояние брошенного ребенка. Упорство, с которым он отрицает это, пытаясь стереть любые психические следы травмы, свидетельствует о приобретенных в раннем возрасте масштабных дезорганизующих нарушениях. Именно следы этого изначального страдания возрождаются во время убийств. Это проявится во время его реакции на первый инцидент. Как и большинство серийных убийц, Ги Жорж в деталях помнит свой кровавый дебют. Он может подробно рассказать, как готовился к нему, как действовал, какие чувства при этом испытывал. Все начинается со встречи взглядами между ним и будущей жертвой – с рокового мига «преступной любви с первого взгляда». Это было на Монпарнасе. Он выпил два или три литра пива в кафе, а затем столкнулся с молодой женщиной.

– Меня что-то привлекло в ней, – говорит он.

Ги Жорж следует за женщиной до ее дома и удерживает, угрожая ножом. С десятилетнего возраста он всегда таскал с собой нож, «чтобы вырезать палки». Затем он приступает к своим практическим изысканиям: «Что мне удастся украсть в этой квартире?» Ги Жорж берет книги. Затем он связывает молодую женщину при помощи скотча, раздевает ее, затыкает рот кляпом и пытается изнасиловать. Жертва пинает обидчика ногой, он падает, вскакивает и наносит ей три или четыре удара ножом в шею. Ги Жорж утверждает:

– Я запаниковал!

Если придерживаться его версии, первым мотивом было ограбление, и только в доме жертвы возникла идея изнасилования. По его словам, убийство стало способом положить конец смятению.

– Как ни странно, кроме паники, мне это ничего не дало! – комментирует он.

В последующие дни воспоминание о совершенных действиях не вызывало у него никаких эмоций. Уже тогда его крайне удивило собственное безразличие во время преступления. Но что его просто ошеломило: никто вокруг ничего не замечал. Никто не восклицал:

– О-ля-ля! Что за странное лицо у тебя!

В сущности, лицо убийцы. Он говорил себе:

– Черт подери! Как ты мастерски все скрыл!

Механизм расщепления сработал безупречно. Все происходит так, будто Ги Жорж гордится тем, что одержал победу над своей человечностью. Вопреки общепринятому мнению, наслаждение преступника связано не с причиненными страданиями или удовольствием от вида смерти, а с торжествующей констатацией собственного безразличия к ужасу, который он распространяет. Этот факт, дающий ему ощущение всемогущества и безнаказанности, действует в качестве стимула продолжать в том же духе.

От убийства к убийству в сознании Ги Жоржа все более и более четко закрепляется цепочка последовательностей, которые неизбежно приведут к новому убийству. Напряжение, беспокойство, потом внезапно что-то щелкает, а затем начинается охота, поведение хищника, снятие напряжения, отвращение, бегство и отрицание. Оказавшись с молодой женщиной в ее квартире, он угрожал ей, приказывал не кричать и связывал скотчем. Хотя нож и рулон скотча у него были с собой, он утверждает, что первое преступление оказалось спонтанным. В то же время, по его признанию, все последующие нападения стали уже преднамеренными. Достигнув цели, Ги Жорж раздевал жертву, разрезая на ней одежду одним и тем же способом. Он не допускает мысли, что это уже своего рода ритуал. Ги Жорж связывал жертву, «чтобы было легче», а затем принуждал ее к фелляции: часто ему с трудом удавалось достичь эрекции, потому что он находился в напряжении, настороже, под действием алкоголя, а иногда внезапно навалившейся паники. Затем он проникал в жертву вагинально. Я спрашиваю его:

– Какое воздействие производил на вас страх жертвы?