Психопатический полюс: психопатов или антисоциальных личностей не следует относить к психически больным. Они проходят по разряду людей с расстройством личности. В целом на них приходится 2–3 процента населения. Совершенно очевидно, что не все они являются потенциальными убийцами, тем более серийными, – contrario[29] психопатические черты обнаруживаются у всех серийных убийц. Это субъекты, отмеченные ярко выраженной эмоциональной нестабильностью, изменчивостью настроения, импульсивностью, нередко пристрастием к наркотикам и алкоголю, а также отсутствием морального самосознания, чувства вины и эмпатии. Как правило, они демонстрируют внешнеобвинительный тип реагирования, считая причиной своих неудач окружающих или судьбу. Для них характерны преступления с корыстным мотивом, сопровождающиеся насилием или без него. Большинство французских серийных убийц имеют в анамнезе кражи, грабежи со взломом и умышленное причинение физического вреда. Но это не становится непреложным правилом (Шаналь[30]). Кроме того, они подвержены психиатрической декомпенсации[31]. Такие люди вообще не способны к сопереживанию. Их запас сострадания будто выгорел дотла. В их прошлом очень часто наблюдались недостаток эмоциональной привязанности, пробелы в воспитании, жизненные обстоятельства, которые не позволили им выстроить чувство внутренней целостности. Изо дня в день они находятся в состоянии борьбы, словно не живут по-настоящему и ничего не ждут от будущего.

Таков, в кратком и схематичном изложении, психопатический профиль.

Психотический полюс[32]: серийные убийцы, которые нам «знакомы», то есть те, чьи преступления освещаются в средствах массовой информации, редко попадают в категорию психотиков или психически больных. Почему? Дело в том, что обычно психические больные, подверженные бредовым расстройствам, совершают действия, характеризующиеся внезапностью, неподготовленностью, отсутствием осторожности, императивностью, независимо от риска быть задержанными. Совершаемые ими убийства часто сопровождаются такими чудовищными поступками, как вырезание или вырывание внутренних органов жертвы. Они оставляют улики на месте преступления и, как правило, довольно быстро буквально подставляются под задержание, если только сами не заявляют на себя в полицию из-за чувства вины или в стремлении быть наказанными. Помню случай, когда человек, убивший «без причины» водителя такси и двух проституток, отправился в полицейский участок, где поначалу ему отказывались верить.

Параноики с бредом[33] узнаваемы по крайне сфокусированным преступным интересам и часто особо опасны. Они обладают значительной решимостью совершить преступление и в то же время достаточной организованностью, чтобы довести дело до конца. Например, их бред может быть сосредоточен на ненависти к определенной профессии. Они вознамериваются убивать всех, кто занимается каким-то определенным делом, и даже составляют соответствующие списки[34]. Лично я не сталкивался со случаями, когда жертвами какого-то конкретного преступника становились бы, например почтальоны или дворники. Правда, несколько раз мне доводилось беседовать с душевнобольными, которые вынашивали подобные планы.

Все, что я кратко изложил выше, касается ярко выраженных случаев, то есть психически больных, признанных таковыми. Опять же, это редко имеет отношение к серийным убийцам. Проблема психотического полюса подразумевает состояние тревоги или ощущение угрозы провала. Для простоты рассмотрим это на нескольких примерах. Субъект, способный бороться с психозом[35], не болен психически. Он прибегает к извращенной защите и психопатическому бегству, что не дает ему погрузиться в бредовое состояние и потерять контакт с реальностью. Разделенный субъект – не то же самое, что расколотый: благодаря раздвоенности, «психический детонатор» оказывается скрыт, что избавляет от шизофренической раздробленности. В качестве наглядного примера может выступить Фурнире, который «почти бредит» на тему девственности. Спасаясь от безумия, он совершает «внутреннюю эмиграцию» в крайнюю степень извращения. Другими словами, когда психотический риск присутствует потенциально, но не находит своего продолжения в бреде и потере контакта с реальностью, мы будем говорить о пограничном расстройстве, а не о психическом заболевании. Можно приблизиться к бездне, но не спешить упасть в нее.

Извращенный полюс[36]: вот здесь мы, без всякого сомнения, сталкиваемся с наиболее сложным понятием, поскольку этот термин был растиражирован и к тому же использовался для характеристики самых разных поступков и психических структур. Нельзя путать того, кто не может достичь удовлетворения, если партнерша не наденет красные туфли на каблуках, с тем, кто насилует труп только что убитой им женщины; как нельзя путать «тихих извращенцев» с теми, кто сидит за решеткой. Поэтому следует четко различать область сексуальных извращений и порочность – извращения нарциссического характера (по Ракамье) или сексуальную распущенность (по Балье).

В рамках психоанализа мы говорим об извращениях только в связи с сексуальностью. Приближая человека с отклонениями к нормальному индивиду при описании фазы извращенного полиморфизма в развитии ребенка, Фрейд выступает против того, чтобы «понятию “извращение” придавался оттенок порицания». Отец психоанализа «деморализовал» извращения, как остроумно выразился мой учитель Жак Шазо[37]. Повторяя удачную формулировку Ракамье, можно сказать, что сексуальное нарушение попахивает унылой эротикой. Здесь присутствует способность к психической сценаризации. Безусловно, субъект находится в плену монотонной, стереотипной сексуальности, лишенной любого намека на нежность, но он сохраняет связь с партнером, и действие происходит в границах определенного сценария.

Злобность и жестокость подпадают под категорию морального извращения и исключены из фрейдистского поля извращений. Таким образом, все усилия фрейдистов свелись к тому, чтобы вывести сексуальные извращения из категории зла. Но в каких сдержанных выражениях их ни описывай, факт остается фактом, поэтому следует продумать и определить взаимосвязь между сексуальностью, насилием и преступлением. Психоаналитик Андре Грин[38] замечательно подвел итог под обсуждением проблемы, которая нас занимает: «Сексуальность частично связана со злом только тогда, когда в ее эротической составляющей преобладает нарциссический компонент, то есть когда ненависть, которая берет свое начало в утверждении собственного “Я”, почти полностью монополизирует эротику».

Давайте вернемся к нашей отправной точке: чтобы отличить тех, кто разыгрывает определенный сценарий, от тех, кто демонстрирует собственную разрушительность, то есть «тихих извращенцев» от «тюремных извращенцев». Здесь необходимо учитывать груз ненависти, склонность к разрушению, тягу к смерти, степень душевной нищеты, недостаток самолюбия. Великое множество именитых авторов содействовало тому, чтобы читатель смог лучше понять эту сложную и разнородную проблему, в частности, опираясь на последние исследования Фрейда об отрицании и расщеплении. Я приведу только две работы, позволившие мне уяснить то, что я с ужасом наблюдал у этих преступников в ярко выраженной форме.

• Поль-Клод Ракамье[39] разработал теорию нарциссических извращений, которая расширяет классический перечень извращений, представляя его как нечто находящееся в развитии, а не застывшее раз и навсегда. Импульс, который запускает нарциссическое извращение, – это особая защита от внутреннего конфликта и отчаяния. Внутренний негативный процесс отрицается, переносится на другого человека, который становится своеобразным «накопителем яда». Цель состоит в том, чтобы ликвидировать в себе зияющую пропасть неустроенности, устранить последствия драмы, корни которой уходят в ранние годы, и превратить все это в наслаждение, ощущение всемогущества за счет другого человека. Это подавление ближнего ради нарциссической переоценки, которая базируется на инфантильной мании величия. Ракамье превосходно демонстрирует, как такое поведение способствует заполнению трещины расщепленного «Я»[40] и в результате позволяет субъекту предстать перед потрясенным наблюдателем в образе воплощенной невинности. Читая об этом, я невольно вспоминал ангельский облик Жерома. И, наконец, Ракамье уточняет, что нарциссическое извращение ярко проявляется в действии и очень мало в фантазировании. Принято считать, что у серийных насильников и убийц очень развита сексуальная фантазия. В реальности все как раз наоборот.

• Клод Балье, психиатр и психоаналитик, в 80‑х годах заведовавший отделением в следственном изоляторе в Варсе, внес значительный вклад в углубленное понимание насильственного сексуального поведения, особенно в том, что касается понятия «сексуальное извращение». Он показал, что сексуальный акт, связанный с жестокостью и переносом своих побуждений, выступает средством избежать психотического коллапса. Вслед за большинством клинических психологов, которым приходилось сталкиваться с такими субъектами, он отмечает ключевой характер перехода от невыносимой пассивности, переживаемой как вторжение другого в себя[41], к активному действию: после совершения преступного деяния субъект как бы просыпается и возвращается к обычной жизни, словно все это сделал кто-то другой[42].

Мне бы хотелось подчеркнуть один важный аспект из работ Клода Балье, полностью совпадающий с моими собственными наблюдениями. Главное – это не удовольствие, и еще в меньшей степени сексуальное. В основе всего лежит стремление к всемогуществу, которое спасает от угрозы уничтожения. Я регулярно опрашиваю серийных насильников и убийц, и все они говорят о том, что испытанное ими наслаждение не имеет ничего общего с удовлетворением от секса, хотя при этом они совершают половой акт.

Если бы у субъекта было представление о совести – а оно, как мы знаем, у него отсутствует, – перед ним предстало бы наводящее ужас лицо матери, готовой проглотить его. Кстати, отметим, что во время шизофренического матереубийства, когда у преступника нередко случаются галлюцинации, он видит, как мать превращается в чудовище. В случае серийного убийцы или насильника речь идет о том, чтобы полностью присвоить себе мать или уничтожить ее.

Между ощущением всемогущества и глубокой подавленности образуется пространство, которое недосягаемо для каких бы то ни было импульсов. Поэтому было бы ошибкой интерпретировать эти действия с точки зрения побуждения. Здесь я не согласен с Мишелем Дюбеком, с которым меня связывает тридцатилетняя дружба. Побуждение приносит разрядку. Нарциссическое всемогущество переходит в разрушительную фазу. В соответствии с формированием побуждений, психические травмы создают угрозу уничтожения, которая остается буквально выгравированной в подсознании таких субъектов. Будучи ущербными, эти индивиды не имеют доступа к тому, что знакомо большинству людей, то есть к периодам депрессии. Их гложет ужасающая тревога полного провала. Их единственная защита – нападение. Всякий раз, когда разговор заходит о всемогуществе, подразумевается риск погрузиться в небытие.

Читатель, который отправился со мной в это путешествие, несомненно, уже уловил главный парадокс тех преступлений, которые принято называть сексуальными, в то время как они не имеют прямого отношения к сексуальности. Она не является движущей силой этих злодеяний. Это лишь вектор. Вот почему я предложил термин «преступление на почве секса», а не «сексуальное преступление». Приведу пример по аналогии с юридической терминологией: если кто-то использует пепельницу для убийства, она по своему назначению становится орудием. Изначально заложенная разрушительность подчиняет сексуальность, чтобы сделать ее своим инструментом. Убивает не сексуальность, а ненависть, которая использует ее как средство.

Я хотел бы завершить этот теоретический экскурс кратким описанием того переломного момента, когда первичный нарциссизм впервые сталкивается с кем-то еще. В книге «Влечения и их судьба», написанной в 1915 году, Фрейд отмечает, что младенец не интересуется внешним миром. Он зациклен на самом себе, удовлетворен собой. В этот период мы не можем говорить ни о любви, ни о ненависти. По большому счету перед нами безразличие. Внешний мир, кто-то другой, ненависть – все это поначалу неразличимо для ребенка. Именно появление кого-то другого способно породить ненависть. «Я» самоутверждается в ненависти, а безразличие для Фрейда выступает особой ее формой.

Для серийных убийц характерно отсутствие осознанной ненависти по отношению к жертве. Все происходит так, словно они проживают в обратном порядке появление кого-то другого на мировой арене, как точно выразился психоаналитик Поль Дени[43]. Весь мир начинает сводиться к этому другому, и удалить его – значит вернуть себе наслаждение тем временем, когда сам субъект был целым миром. Эти серийные убийцы сеяли смерть, не осознавая ненависти, оставаясь безразличными к объекту, который был для них ничем. Так они снова обретали ощущение грандиозного всемогущества. На суде над Патрисом Алегре я использовал кинематографический образ в качестве иллюстрации того, что испытывает преступник и о чем умалчивает большинство из них. Жером был единственным, кто выразил это с предельной точностью: прямо Чарли Чаплин, который жонглирует глобусом[44]. Он один существует в целом мире, утопая в бесконечном блаженстве. Он и есть весь мир. Он парит в воздухе. За пределами этого слияния с его первичным нарциссизмом он больше ничего не видит.