Гитлеру же было все равно, какую форму принимает противостояние с Берлином, пока оно оставалось противостоянием. Если бы ситуация благоприятствовала, он, возможно, поддержал бы сепаратистский путч, а затем организовал бы контрпутч под старыми имперскими знаменами, которым бы он руководил с позиций национал-социалистов. Я часто сопровождал его в бесконечных поездках по Мюнхену и помню одну его фразу, которую он постоянно повторял: «Wir müssen die Leute hineinkompromittieren – Мы должны скомпрометировать этих людей, чтобы они пошли вместе с нами», – что было вполне в духе шантажистских методов, которые впоследствии выработались у нацистов.

Ключом к ситуации была позиция Лоссова и рейхсвера. Гитлер понимал, что все офицеры страстно желали покончить с унижением послевоенных лет, когда их медали и погоны срывали коммунистические толпы. Хотя их героем оставался Людендорф, они признавали Гитлера в качестве своего политического deus ex machina[26] и многие из них тайно его поддерживали. Даже учащиеся пехотной кадетской школы были затронуты общей атмосферой и стали с полным презрением относиться к властям в Берлине. Один из них, кажется, это был молодой Зиландер родом из одной из самых уважаемых мюнхенских семей, ходил с перевернутой кокардой на фуражке, что означало известную форму для указания знаменитой фразы из гетевского «Геца фон Берлихингена»: «Leck mich am А…»[27] Другим популярным способом выразить это оскорбление было приклеивание почтовой марки с президентом Эбертом вверх ногами.

Иногда я просто восхищался нахальством Гитлера. Однажды он собрал небольшой митинг на улице рядом с офисом Beobachter с охраной из СА, когда пара конных полицейских попыталась разогнать толпу. Они действительно готовы были это сделать, но Гитлер набросился на них со всей силой своего канцелярского языка и спросил, что те имели в виду, когда подняли сабли против его друзей. Неужели они не понимают, что у них есть эти сабли только потому, что такие люди, как Гитлер и нацисты, борются с коммунистами, которые бы эти сабли отобрали. Он выдал такой поток обвинений и аргументов, что в конце концов полицейские просто сдались и убрались восвояси.

Гитлеровский «двухнедельный марш» приобрел новое значение. Его мысли были полностью поглощены его необходимостью. «Ханфштангль, единственный способ организовать путч – это на выходных, – сказал он мне. – Все чиновники будут дома, а не на работе, и полиция сможет действовать только вполсилы. Это как раз время для удара». Он вкладывал всю свою энергию в борьбу. В какой-то момент он забронировал цирк Крон на целую неделю и выступал там с речью каждый день в обед и вечером. Там он провел одни из лучших своих выступлений, а одно, специально для студентов, вообще было настоящим шедевром.

В последний день, в воскресенье, власти запретили любым группам маршировать с развернутыми флагами и знаменами. По завершении митинга люди из СА прошли на Марсово поле со свернутыми флагами. Но то ли в силу недопонимания, или же из-за сознательного пренебрежения приказом, вторая группа под руководством Брукнера развернула свои флаги и на повороте на Арнульфштрассе наткнулась на мощный полицейский кордон. Там произошла стычка, и, как говорят, один из несших флаг был серьезно ранен в руку полицейской саблей. Что бы ни послужило причиной возмущения в штаб-квартире, Гитлер послал Геринга и меня встретиться с фон Каром и пожаловаться на жестокость сил правопорядка. Кое-как инцидент удалось замять. Ситуация стала такой запутанной, что даже Кар не был готов пойти на прямую конфронтацию с нацистами.

Я сидел в кабинете у Гитлера тем вечером, а он был так обеспокоен, что решил взять с собой Геринга, Ульриха Графа и меня, чтобы совершить рекогносцировку по городу и посмотреть, не произошло ли чего нового. Это было очень на него похоже – его невозможно было удержать от улицы. Мы завершили свой тур в Хофбраухаус около восьми вечера, и Гитлеру пришла мысль, что нужно вывести всех людей на большой задний двор и вместе с ними пройти с маршем протеста, просто для поднятия шума. Любители пива не имели ни малейшего желания участвовать, начали поносить нас на чем свет стоит, а потом принялись забрасывать своими тяжелыми кружками. Одна просвистела около моего носа и разбилась о стену, разбрызгав пиво вокруг. А я даже не пригнулся – это говорит о том, что я был абсолютным новичком в таких делах. Нам пришлось в спешном порядке ретироваться.

Для начала путча было бы достаточно любой причины. В одну неделю, это было где-то в октябре, я нашел Розенберга в приподнятом расположении духа. «Мы собираемся заканчивать с пустыми декламациями». «Зачем, черт возьми?» – спросил я его. Он немного собрался и произнес в своем стиле всеведущего балтийца: «В ближайшие дни откроется новая глава, и мы должны быть к этому готовы». Я поспрашивал у людей и выяснил, что он состряпал сумасшедший план по захвату принца Руппрехта и его окружения вместе со всем правительством на церемонии открытия монумента Неизвестному солдату напротив военного министерства.

Герману Эссеру и мне удалось это остановить, убедив, что любое покушение на персону Руппрехта неизбежно приведет к тому, что против нас повернутся части рейхсвера. За этим планом также стояли Людендорф и Шойбнер-Рихтер, что хорошо демонстрирует их полную неосведомленность об истинной ситуации в Баварии. Это дало мне шанс подорвать позиции Розенберга и предупредить Гитлера об опасности слишком тесного общения с прибалтийскими заговорщиками. Однако это было не очень удачное время заводить мой любимый разговор. «Америка далеко, – сказал мне Гитлер, – сначала мы должны думать о марше на Берлин. Когда мы разберемся с текущими делами, можно будет осмотреться, и тогда я подыщу Розенбергу другую работу».

Гитлер продолжал безнаказанно поносить центральное правительство в Берлине, и в начале октября фон Зеект приказал Лоссову закрыть Völkischer Beobachter. Под давлением Кара, который, в свою очередь, считал, что ему удастся использовать силы Гитлера – Людендорфа в своих целях, это решение не было реализовано, а когда Лоссов не смог выполнить следующий категорический приказ от 20 октября, он был отстранен от командования. В конфликте интересов он выбрал сторону своих соседей. Вековые традиции когда-то независимой баварской армии оказались сильны, а неприязнь к центральному правительству в Берлине взяла вверх над военной дисциплиной. Вместе с Каром и полковником Зайссером, главой полицейского управления, Лоссов сформировал триумвират для управления Баварией как независимой территорией. Их целью было восстановить монархию Виттельсбахов, а по их плану, как это выяснилось позже, они собирались сначала использовать силы Гитлера и Людендорфа, а потом разбить их. Сцена для следующего акта была подготовлена.

Глава 5

Фиаско в Фельдернхалле

План путча. – Пустобрехи в «Союзе борьбы». – Двойная игра в «Бюргерброй». – Kahrfreitag. – Красное вино для Людендорфа. – Стрельба на Резиденцштрассе. – Мой побег в Австрию. – Попытка самоубийства Гитлера

Мюнхен буквально бурлил: заговоры, контрзаговоры, демонстрации и слухи все двадцать дней после провала фон Лоссова с Баварским военным корпусом. Лучшее место для организации мероприятий и слежения за их ходом было в офисе Beobachter. Я проводил там несколько часов ежедневно. Однажды я сидел с Розенбергом в его кабинете около полудня 8 ноября, когда Гитлер сказал нам, что он решил устроить путч.

Розенберг был жутко непривлекательным человеком. Он совсем недавно женился, но его коллеги по газете рассказывали бесчисленные истории о его ужасной сексуальной жизни, которые обычно включали беспорядочные сношения с полудюжиной мужчин и женщин одновременно где-нибудь в грязной квартире в трущобах. Должно быть, в нем играла татарская кровь. В одежде его вкус соперничал со вкусом осла уличного торговца, и в тот день, помню, он надел фиолетовую рубашку, алый галстук, коричневый плащ и голубой костюм. У него была какая-то теория, по которой стирка рубашек представляла собой напрасную трату денег, и обычно он выкидывал их, когда они становились непригодными для ношения даже по его стандартам.

Тем не менее я сидел с ним там в его маленьком побеленном кабинете. Его стол стоял наискосок в углу комнаты, на столе лежал пистолет, который Розенберг всегда выставлял напоказ. Мы слышали, как Гитлер топал по коридору и щелкнул каблуками, выкрикнув: «Где капитан Геринг?» Все было очень по-военному. Потом он ворвался в наш кабинет, бледный от волнения, в туго подпоясанном плаще, со своим конным хлыстом. Мы оба встали. «Поклянитесь, что не скажете этого ни единой живой душе, – сказал он, едва сдерживая нетерпение. – Час пробил. Сегодня мы начнем действовать. Вы, товарищ Розенберг, и вы, герр Ханфштангль (я все еще не был членом партии), будете членами моего непосредственного окружения. Встречаемся за „Бюргерброй Келлер“ в семь часов. Возьмите с собой пистолеты».

Отто Герман фон Лоссов (1868–1938) – немецкий офицер, генерал-лейтенант

Вот таков был план. «Бюргерброй Келлер» в тот вечер был зарезервирован правящим триумвиратом для важной встречи всех основных политических фигур Баварии, и Гитлер с Людендорфом были туда приглашены. Наши информаторы в министерствах и полиции сообщали, что эта встреча должна была стать предшественницей провозглашения восстановления монархии Виттельсбахов и окончательного разрыва с социалистическим правительством в Берлине. В этом вопросе Гитлер и Людендорф придерживались диаметрально противоположных взглядов по отношению к своим коллегам-заговорщикам. Национал-социалисты и «Союз борьбы» хотели разделаться с красной республикой в столице, но желали восстановления объединенной националистической Германии под черно-бело-красным флагом, и никакого баварского сепаратизма под бело-синими знаменами. Еще меньше они собирались выслушивать планы некоторых баварцев об объединении вместе с Австрией в Дунайскую федерацию.

Это были осторожные союзники, которые поддерживали друг друга тактически до тех пор, пока это сотрудничество было выгодно. Двумя днями ранее представителей «Союза борьбы» и Гитлера вызвали в офис Кара, где он с Лоссовом предостерег их от развязывания путча до соответствующего сигнала со стороны самого временного правительства. Только после этой встречи Гитлер узнал, что католические сепаратисты имеют собственные планы по перехвату инициативы. И теперь он предложил направить общественное волнение на совершение государственного переворота.

В некотором роде и я сам поспособствовал обострению положения дел до предела. Один из журналистов, которого я снабжал сведениями о текущих событиях в партии, в ответ рассказывал о том, что слышал в правительственных кругах. Этот репортер жил в отеле «Регина», и для того, чтобы привлекать меньше внимания к нашим отношениям, я представлялся там Георгом Вагнером (по поводу этого есть одна история, которую я расскажу в свое время). За пару недель до путча этот журналист был вызван к фон Кару и узнал от него, что у того нет намерения вводить Гитлера в состав правительства, несмотря на их явное сотрудничество. Эта информация не стала большим сюрпризом для Гитлера, когда я сообщил ему об этом. «Очень похоже на этого коварного старого мошенника», – прокомментировал он.

Похожие новости пришли и от графа Лерхенфельда, бывшего премьер-министра, который все еще имел серьезное влияние. Я сидел с моим другом журналистом в его комнате, когда нам объявили, что пришел Лерхенфельд. Я не успевал покинуть номер, не столкнувшись с ним в коридоре, поэтому в срочном порядке спрятался в ванной. Я практически ничего не слышал, о чем они говорили, но, когда Лерхенфельд собрался уходить, должно быть, он повернулся в сторону моего укрытия, и я уловил его слова: «Нет, нет, нам не будет никакой пользы от национал-социалистов, они чересчур радикальны для наших целей».