Сесилия взяла его руку, нежно поцеловала, затем приступила к работе. По крайней мере, попыталась это сделать.

Накануне через открытое окно слышны были воды реки Эск. Но сегодня Сесилия слышала только стук топора Рамзи, с ожесточением рубившего дрова. Казалось, он намеревался срубить и сложить в поленницу весь окрестный лес. А что потом?

Взбудораженная, не в силах сосредоточиться, Сесилия отодвинула от себя книги и повернулась к окну, в которое задувал прохладный ветерок, игравший прядями ее рыжих волос. Ей хотелось выбросить из головы упрямого шотландца, хотелось сделать так, чтобы он перестал быть еще одной ее проблемой.

Следовало найти людей, пославших к ней убийц. И следовало узнать как можно больше о Кровавом совете. Так почему же она могла думать лишь о несостоявшемся любовнике?

«У такой, как я, не может быть любовника, – сказала себе Сесилия. – А значит, надо сосредоточиться и приступить, наконец, к работе».

Она сделала над собой усилие и долго сидела на стуле, уставившись в книгу. За это время Жан‑Ив успел заснуть. Его храп присоединился к треску дерева, и вскоре Сесилия поняла, что зря теряет время. Цифры, символы, точки и прочие знаки сливались в нечто, не имевшее никакого смысла. Чтобы окончательно не сойти с ума, она отодвинулась от стола и решительно вышла из комнаты.

Сесилия не имела привычки мучиться и терзаться. Следовало урегулировать с Рамзи их отношения, иначе она не сможет работать.

Открыв дверь, Сесилия прищурилась: прямо в лицо светило яркое солнце. Феба помахала ей из‑за забора, где сооружала нечто вроде гамака из цветущей мальвы для своих кукол. Рядом с ней лежал новенький сачок для бабочек.

Неужели сачок сделал Рамзи?

Сесилия помахала девочке в ответ и даже сумела улыбнуться. Затем, осмотревшись, зашагала по тропинке, бежавшей вокруг дома. Но дорогу ей то и дело преграждали ветки и кусты, цеплявшиеся за одежду, мешая идти. К манжете рукава прицепилась большая колючка чертополоха. В общем, картина была более чем уместной для ее пути к Рамзи. Чтобы добраться до этого человека, следовало преодолеть плотные заросли колючего кустарника и покрытые шипами вьющиеся стебли, защищавшие его одинокое сердце.

При виде Рамзи ей пришлось прислониться к стене дома, чтобы не упасть.

Обнаженный до пояса, он как раз занес над головой топор, словно дровосек Одина. Утреннее солнце отразилось от острого, как бритва, лезвия, когда Рамзи мощным движением опустил топор на толстое полено, которое тотчас же разлетелось на две половины.

Сесилия, притаившись в тени дома, любовалась открывшейся ей картиной. И откровенно старалась взять себя в руки.

Рамзи же, вонзив топор в гигантский пень, который служил колодой, поднял половинки расколотого полена и бросил их в поленницу, высившуюся под навесом. Он нарубил уже столько дров, что хватило бы на отопление небольшой деревни на протяжении всей зимы.

Но фигура этого мужчины… Он был сложен, как могучий завоеватель, пришедший на эту землю, чтобы господствовать над другими людьми. В прошлом он непременно стал бы вождем. Хотя… Может быть, мародером или разбойником.

И наверное, было настоящим чудом, что Рамзи стал хорошим человеком. Ведь он вполне мог использовать свою необычайную силу на службе злу. А трагическое прошлое Рамзи стало бы оправданием его жестокости.

Только особенный человек мог в таких обстоятельствах использовать свою силу, физическую и интеллектуальную, чтобы служить добру, правосудию.

Сесилия довольно долго наблюдала, как Рамзи раскалывал одно полено за другим одним мощным ударом, словно палач, отсекавший голову осужденного. Причем в его работе был четкий ритм, от которого он не отклонялся.

Расколол. Поднял. Бросил. Взял топор. Поднял. Размахнулся. Расколол. И все повторялось снова и снова. Это зачаровывало, даже, пожалуй, гипнотизировало. Сесилия следила, как напрягались и расслаблялись мышцы его живота, как перекатывались мускулы на руках…