Ноябрь 1942 года

В пятницу, которая знаменовала ровно три месяца со дня приезда на ферму, Гвен мыла тарелки после завтрака и размышляла о том, что новый ритм ее жизни изумил бы двоюродную бабку и Джин – да и прежнюю Гвен тоже. Встать в четыре сорок пять, приготовить Джорджу завтрак перед дойкой (какое счастье, что есть Колин, иначе пришлось бы помогать мужу доить коров), убрать после завтрака, выстирать вчерашнюю одежду в медном котле, подмести и вымыть пол в кухне, испечь булочки или печенье с изюмом для утреннего чаепития Джорджа, пропустить выстиранную одежду через пресс для отжима и развесить на веревке, состряпать обед и убрать после него, подмести и вымыть ванную и туалет, приготовить Джорджу дневной чай и убрать после него, занести одежду, подать чай, упасть в постель в восемь тридцать, лечь на спину и отдаться Джорджу. Повторить все на следующий день.

Во веки веков, аминь.

Разнообразие в этот распорядок вносили лишь воскресные утренние походы в церковь и закупки продуктов по понедельникам. Денег и времени на танцы или губную помаду не было, потому что постоянно требовалось чинить или покупать ограду, корыта, инструменты, насосы и технику, оплачивать бесконечные счета и закладную.

Накануне вечером Джордж, сидя на своем обычном месте во главе кухонного стола, записал какие-то цифры в синюю счетную книгу, захлопнул ее, потер лоб и застонал. Гвен спросила, может ли она чем-нибудь помочь, но Джордж проворчал, что у нее и так полно готовки и работы по дому. Затем улыбнулся широкой, искренней улыбкой, от которой Гвен всегда таяла – последнее время в основном от облегчения.

Она не знала, сколько Джордж должен за ферму и сколько у него осталось от наследства. Знала лишь одно: в первый день месяца приходил чек с маслозавода. Сумма зависела от общего количества молока, которое в предыдущем месяце Джордж с Колином по утрам и вечерам выкатывали в тележке на дорогу. И еще знала, что с каждой неделей затраты росли. Гвен переживала. Вдруг появятся дети? Она надеялась на это и предполагала, что Джордж тоже, раз он купил дом с тремя спальнями. Однако если средств на жизнь не хватает даже сейчас, то что будет с появлением дополнительных едоков?

Джордж явно тревожился из-за денег: теперь он выдавал ей по понедельникам лишь два фунта десять шиллингов на ведение домашнего хозяйства и прочесывал заброшенные постройки в поисках веревок, старой проволочной изгороди, гвоздей и других материалов, лишь бы не покупать ничего нового. Гвен следовало очень стараться: быть бережливой, подавать чай вовремя, содержать дом в чистоте, прилично выглядеть на церковных службах и в городе. Если она разочаровывала мужа, то чувствовала себя плохой и удваивала старания, не желая его сердить.

Однако, болтая мыльным шейкером в горячей воде, Гвен ощущала странное удовлетворение от того, что сумела покориться новому укладу, согнулась перед ним, точно ива на ветру. Она криво усмехнулась и вздрогнула от боли, прострелившей от языка до правого глаза. Язык был прикушен сегодня утром, когда голова оказалась прижатой к левому плечу: Гвен передержала на огне тосты и яйца, и тем самым рассердила мужа, который вернулся с дойки на несколько минут позже обычного.

Опустив первую тарелку в мыльную воду, Гвен подумала, что совершенно не умеет быть женой. Точнее, хорошей женой. Ведь главная беда заключалась в том, что сердился Джордж лишь на нее, и больше ни на кого. Он уже пользовался уважением в округе: был приветлив и отзывчив, помогал соседям чинить изгородь, вытаскивать застрявших телят, ремонтировать водные насосы, сломанные трактора и ветряные мельницы; и никто из этих людей не вызывал в нем гнев. Одна Гвен. Она, и только она. Гвен поджала губы, сделала сосательное движение, смачивая слюной ноющий язык. Она не соответствовала званию жены. Нисколечко. Все потому, что никогда не жила в доме с мужем и женой, не видела нормальной семьи.

Джордж, конечно, работал тяжело, тут сомневаться не приходилось. И был ревностным христианином. За последние пару недель он вступил в два местных комитета и в музыкальную группу в качестве гитариста. Услышав от этом, Гвен удивленно приподняла брови, а Джордж похлопал ее по руке и сказал:

– Мы должны стать частью общины, дорогая. Внести вклад.

Тогда Гвен поделилась своим желанием посещать группу вязания крючком, о которой говорила одна женщина в церкви. Рука Джорджа перестала похлопывать ее руку. Он ненадолго задумался, затем поджал губы и медленно покачал головой.

– Ты действительно хочешь тратить свое бесценное время на вязание? – Последнее слово прозвучало презрительно. – Ты же едва успеваешь делать все по дому!

Разумеется, Джордж был прав, но Гвен так скучала по женскому обществу, по подругам… Даже по двоюродной бабке.

Выглянув в окно, она увидела мужа: тот чинил забор. Со смесью облегчения и удовольствия вспомнила – несмотря на сегодняшний инцидент с завтраком, она теперь редко сердит мужа во время еды, потому что знает его предпочтения. Картофель жареный или в виде пюре… горох с морковкой, никаких других овощей… любое мясо, но не ливер… овощной суп, только не томатный… лимонный пирог с меренгой, бланманже или тушеные фрукты, никаких других десертов.

Когда Гвен с Джорджем только поселились на ферме, они постоянно обсуждали за едой изгороди и пастбища, коров и пруд, расходы на электричество, погоду и возмутительные счета от ветеринара. Гвен нравилось столь глубокое погружение в новые фермерские обязанности, однако когда она предложила для экономии времени установить ворота между бычьим выгоном и пастбищем у пруда, Джордж возразил – не хватит денег. В ответ же на просьбу перенести вечернюю дойку и чаепитие на более раннее время, чтобы сходить в кино, муж ответил – коров доят в пять часов не просто так, пора бы ей это усвоить; к тому же в семье нет денег на глупости вроде кино.

Он был, конечно, прав. Что Гвен понимала в фермерстве? Да и в любом другом деле, если уж на то пошло… Кроме цветочного, наверное. Неудивительно, что Джордж на нее сердился, ведь она постоянно его разочаровывала. Гвен следовало изменить некоторые свои привычки, выучить желания Джорджа и позаботиться об их исполнении. С едой ведь получилось… Тогда все наладится.

Вытирая стол, Гвен подняла взгляд на небольшой настенный гобелен. Через три недели после заселения на ферму Джордж сказал, что на стену в кухне нужно что-нибудь повесить. Гвен представила себе картину с красными розами или желтыми маргаритками. Однако Джордж подразумевал другое.

В ближайший понедельник муж велел ей купить у Арнольда меньше мяса на неделю, а взамен взять небольшой квадратный лоскут синего бархата и моток белых вышивальных ниток. Следующие дни Гвен вышивала выбранные Джорджем строки, пока варился картофель. Раньше, в цветочном магазине Стэна, ее пальцы чудесно ладили друг с другом, поэтому их нынешние ссоры за вышивкой очень раздражали. Каждый вечер, когда подходило время сливать картофель, она вздыхала над корявыми буквами. На шестой день ее обуяло желание выкинуть вышивку в помойку и начать заново, но это стало бы ужасной тратой денег.

Джордж, казалось, не заметил, какой кривой вышла работа, или не придал этому значения. Он пропустил сквозь верхний шов тонкую деревяшку с проволокой и повесил уродство на гвоздь, который вбил в стену над столом. Теперь каждый раз, когда Гвен ела или резала овощи, перед ней маячил злополучный гобелен, и не смотреть на него было невозможно. Не в этом ли состояла задумка Джорджа?