Главный герой романа хорошо понимает те условия, в которых воевала кавказская армия и к которым она изначально не была готова. Ее обмундирование и амуниция, как уже указывалось в первой главе, не соответствовали реалиям боевых действий и поэтому военные перенимали не только опыт, но и форму одежды у своего неприятеля. Но, что очень важно подчеркнуть, этот обычай, с точки зрения уважающего себя военного, не должен переходить в шутовской обряд, во всем должна быть мера и вкус.

А как был одет Грушницкий? «Сверх солдатской шинели повесил шашку и пару пистолетов: он был довольно смешон в этом геройском облечении», – замечает Печорин. Он, безусловно, прав: если вы перенимаете, то перенимайте полностью, потому что форма очень часто определяет и содержание. Офицер, который небрежно относится к своему внешнему виду, как правило, может так же вести себя и в жизни, и в бою. Как известно, Лермонтов не любил многих кавказских офицеров именно за то, что они теряли чувство национального достоинства, легко воспринимали не только положительные, но и отрицательные черты своего противника, пренебрегая собственными воинскими традициями.

Тот факт, что в Кавказском корпусе существовала определенная распущенность офицерского состава, иллюстрирует сцена в зале ресторации, когда княжну Мери попытались скомпрометировать драгунский капитан и его товарищи. Здесь, казалось бы, явственно проявилось противоречие между аристократией и завидовавшим ей провинциальным дворянством, представители которого пополняли ряды армейских офицеров. Но Печорин скептически оценивает и гвардейских адъютантов. «Возле никого из знакомых ей (княжне Мери. – Авт.) кавалеров не было; один адъютант, кажется, все это видел, да спрятался за толпой, чтоб не быть замешану в историю». Быть «замешанным в историю» значит, что карьерный рост может быть приостановлен, а зачем в таком случае гвардейскому офицеру находится на Кавказе?

А разве только гвардейские адъютанты думали о карьере? Печорин также честолюбив, но честолюбие у него по его словам «подавлено обстоятельствами». Но ведь данное качество должно быть у каждого уважающего себя офицера и это, например, особо подчеркивает Толстой в романе «Война и мир»: «Как только он (князь Андрей. – Авт.) узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему-то именно предназначено вывести русскую армию из того положения, что вот, он тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему верный путь к славе» [27, с.184].

Граф Вронский в романе «Анна Каренина» также рассуждает аналогичным образом: «Честолюбие была старинная мечта его детства и юности, мечта, в которой он и себе не признавался, но которая была так сильна, что и теперь эта страсть боролась с его любовью» [28, с. 234]. И далее Толстой пишет, что когда Вронский увидел своего товарища по выпуску Серпуховского, который вернулся из Средней Азии молодым генералом, а он был всего лишь ротмистром, то «как ни совестно было ему, ему было завидно» [28, с. 236].

С этим чувством знаком и Печорин. Когда он сознается, что после того как княжна Мери подняла стакан и подала его Грушницкому, ему стало завидно, то, скорее всего, он обманывает читателя. Он позавидовал Грушницкому не только потому, что молодая девушка совершила этот поступок, но и потому что тот уже через год службы был награжден солдатским георгиевским крестом, а Печорин не имел наград и его карьера была под вопросом. Трудно поверить и предыдущему объяснению Печорина: «Грушницкий слывет отличным храбрецом; я его видел в деле; он махает шашкой, кричит и бросается вперед, зажмуря глаза. Это что-то не русская храбрость!».

Маленькое предложение, а сколько в нем правоты: русская храбрость должна быть осмысленной, иначе ты как офицер погубишь не только себя, но своих подчиненных. Из контекста можно понять, что Печорин храбрый воин, и можно вполне обоснованно предположить, что его храбрость именно русская, то есть это такая храбрость, которой не нужно самолюбование. Ее цель – обеспечить победу над врагом малой кровью, а не тщеславное стремление отличиться и получить награду. Она основана на идущих из глубины веков традициях воинского служения, которое требует полной самоотдачи во имя победы. Она бескорыстна, незаметна, ей не нужны награды, ей нужно достижение общей цели, после чего она уходит в тень. Другие могут получить ордена, другие напишут истории сражений.

Некоторые исследователи считают, что показная храбрость на Кавказе была у офицеров из остзейских немцев, но это, конечно, преувеличение. Но справедлив ли Печорин в оценке «нерусской храбрости» Грушницкого? Вероятнее всего, нет, потому что Грушницкий очень молод, возможно, это был его первый бой, а для первого боя он оказался на высоте. Бывали случаи в русской армии, когда молодые офицеры стрелялись перед битвой, чтобы не оказаться трусами и не опозорить себя. Это хорошо понимал Толстой, когда в романе «Война и мир» описал поведение Николая Ростова в его первом сражении при Шенграбене: «Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно неразделенное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом». Так что поведение Грушницкого в первых боях вполне укладывается в обычный стереотип поведения многих необстрелянных солдат или офицеров.

Тогда почему Грушницкий не нравится Печорину? Грушницкий честолюбив, но это нормально для офицера. Ненормально то, что он маскирует это и ведет себя неестественно. Может ли он в погоне за чином или орденом перешагнуть через своего товарища и совершить не очень достойный поступок? Легко, и он это доказывает дальнейшим своим поведением. Да и увлечение его княжной Мери, вероятнее всего, продиктовано меркантильными расчетами – жениться на аристократке, к тому же красивой, богатой и с большими связями, это несомненная удача для бедного армейского офицера. Поэтому он и надоедал ей потом своими бесконечными мольбами и упреками.

И вот, наконец, Грушницкий произведен в офицеры, это исключительно важное событие в жизни молодого человека, открывающее ему новые горизонты в жизни. Он в восторге и Печорин передает его слова: «О, эполеты, эполеты! ваши звездочки, путеводительные звездочки…». Он, конечно, нацелен на карьеру и женитьба должна помочь ему в этом. В сущности, казалось бы, ему есть чем гордиться, он может ее сделать, в отличие от Печорина. Но поведение новоиспеченного молодого офицера ничего, кроме саркастической улыбки, вызвать не может. «Самодовольствие и вместе некоторая неуверенность изображались на его лице; его праздничная наружность, его гордая походка заставили бы меня расхохотаться, если б это было согласно с моими намерениями». Утрированность в поведении, дурной вкус, который проявляется во всем, безусловно, смешны для Печорина, в прошлом блестящего гвардейского офицера.

Ключевые эпизоды в романе, по справедливому замечанию Набокова, связаны с подслушиваниями, то есть, у Печорина были развиты навыки, присущие обычно военным разведчикам и опытным командирам – все замечать, все видеть и все слышать. Эти качества, которые часто осуждаются в обычной мирной жизни, крайне важны для боевого офицера. Так, например, Печорин говорит о своем посещении бала: «Войдя в залу, я спрятался в толпе мужчин и начал делать свои наблюдения». Как впоследствии оказалось, они были небесполезны. Его тонкая и немного злая ирония в разговоре с княжной Мери, что в мундире Грушницкий выглядит гораздо моложавее, вообще присуща наблюдательным людям с сильным умом и полностью уверенным в себе, каким без сомненя, является Печорин.

Дальнейшее развитие событий резко ставит вопрос о достоинстве офицера, о его чести, и в диалоге между Грушницким и Печориным это явственно ощущается. «Я должен был этого ожидать от девчонки… от кокетки… Уж я отомщу! – Пеняй на свою шинель или на свои эполеты, а зачем же обвинять ее? Чем она виновата, что ты ей больше не нравишься». С точки зрения Печорина русский офицер никогда не унизится до того, чтобы обвинять женщину, и уж тем более мстить ей. Отсюда и его реакция: «Про меня и княжну уж распущены в городе разные дурные слухи: это Грушницкому даром не пройдет!». Но жизнь, увы! не всегда соответствует нашим о ней представлениям, особенно таким – что должно и что недолжно.

Острая наблюдательность и спокойствие духа часто помогают главному герою владеть ситуацией: «За большим столом ужинала молодежь, и между ними Грушницкий. Когда я вошел, все замолчали: видно, говорили обо мне». Дальнейшие рассуждения Печорина, если бы они не касались заурядной бытовой интриги, представляют собой, в сущности, как это ни парадоксально звучит, сжатое изложение военной стратегии: «Я люблю врагов, хотя не по-христиански. Они меня забавляют, волнуют мне кровь. Быть всегда настороже, ловить каждый взгляд, значение каждого слова, угадывать намерения, разрушать заговоры, притворяться обманутым, и вдруг одним толчком опрокинуть все огромное и многотрудное здание их хитростей и замыслов, – вот что я называю жизнью». Если применить эти его рассуждения к планированию военных операций, отразить их в конкретных мероприятиях, то результат будет блестящим. Жаль, что не все русские военачальники и политики это понимали, особенно на Кавказе.

Далее по ходу романа главный герой вновь проявляет лучшие качества русского офицера. Ощущение опасности позволяет ему подслушать разговор и раскрыть план его недоброжелателей во главе с драгунским капитаном. Характерно, что с точки зрения офицерской этики такое их поведение по отношению к Печорину было просто недопустимым: не положить пули в пистолеты и попытаться выставить противника на посмешище – это нечто запредельное, выходящее за рамки общепринятых представлений.

Как уже отмечалось выше, так называемая кавказская война имела многие приметы войны гражданской и при соответствующих условиях могла легко таковой стать. А что такое гражданская война? Это война без законов и правил, война без границ и моральных принципов. В этом эпизоде также явно чувствуется застарелая вражда бедных армейских офицеров к офицерам гвардии. Она тем более страшна, что гвардейские офицеры во многих случаях действительно были выше армейцев не только по материальному положению, но и по чисто личностным качествам. Они были более образованы, более воспитаны, их умственный кругозор был намного шире, их храбрость никогда не подвергалась сомнению. Естественно, что и военную карьеру они делали гораздо успешнее, хотя можно, конечно, сказать, что стартовые условия у них были разные (это верно), но разве это их вина. К сожалению, в любом человеческом обществе и в любой стране приведенные выше обстоятельства вызывают вполне понятные причины для зависти и даже ненависти. А эти чувства разрушает все традиционные понятия, в том числе и понятие о чести, и уж тем более в условиях вялотекущей кавказской войны.

Иллюстрация В. А. Полякова к роману М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени». Княжна Мери.

Эта война, помимо всего прочего, оказывала серьезное влияние на общественное мнение, и Печорин замечает это. После того, когда он, спустившись на землю через окно в комнате Веры, сбивает драгунского капитана и бросается в кусты, в городе возникает паника. «Тревога между тем сделалась ужасная. Из крепости прискакал казак. Все зашевелилось; стали искать черкесов во всех кустах – и, разумеется, ничего не нашли». Но оснований для паники действительно имелось достаточно. Так, фон Торнау вспоминал, что в начале 1830-х гг. абреки часто прорывались небольшими партиями к Ставрополю, к Георгиевску и Минеральным Водам. [29]. Это подтверждал и декабрист А. Е. Розен, отмечая, что ранее «несколько отважных черкесов» делали иногда набеги на Пятигорск, на Кисловодск и их окрестности [30, с. 253]. Генерал Г. И. Филипсон также писал в своих воспоминаниях, что в 1836 году Кисловодск, несмотря на то, что охранялся артиллерией и регулярной пехотой, подвергся нападению горцев, «причем не обошлось без человеческих жертв» [31].

Но война войной, – все в той или иной степени уже привыкли к ней, а главный вопрос, поставленный в этой повести – это вопрос о любви. Имел ли право Печорин так поступать с юной девушкой, то есть, как говорила княжна Мери, «возмутить ее душу и потом оставить?». Она с болью спрашивает его об этом, потому что не хочет верить в такой исход: «Это было бы так подло, так низко, что одно предположение… о нет! не правда ли..». Печорин опытный сердцеед, но он офицер и поэтому никогда, еще раз подчеркнем это – никогда, не перейдет ту черту, которая может разрушить репутацию доверившейся ему девушки. Он бережет ее и поэтому постоянно наблюдает и оглядывается – «мы ехали сзади; никто не видал». Но еще ранее он пишет: «Сажая княжну в карету, я быстро прижал ее маленькую ручку к губам своим. Было темно, и никто не мог этого видеть». Это была его игра – игра на грани чести и бесчестья, но как легко можно перейти эту грань в реальной жизни.

Следующим этапом этой игры стал вызов на дуэль. Главный герой пишет: «Судьба вторично доставила мне случай подслушать разговор, который должен был решить его участь». Здесь, конечно, определила намерения его недоброжелателей не судьба, а твердое желание Печорина разгадать замыслы противника, понять логику его действий. Он ведет себя в данной ситуации так, как должен вести себя любой достойный офицер, планирующий военную операцию. Только операция эта, увы! другого рода.

Помогает ему и то обстоятельство, что в кружке его противников нет согласия. Когда Грушницкий позорит княжну Мери в присутствии других офицеров («Какова княжна? а? Ну, уж признаюсь, московские барышни! после этого чему же можно верить?»), то как офицеры реагируют на это? Одобряют ли они поведение Грушницкого? Оказывается, нет, более того, они трезво оценивают ситуацию – Печорин отбил княжну у Грушницкого и самолюбие того задето. Поэтому «вокруг Грушницкого раздался ропот недоверчивости». Но когда тот сказал: «Вы не верите?… даю вам честное, благородное слово, что все это сущая правда, и в доказательство я вам, пожалуй, назову этого господина», то есть, Печорина, все замолчали – слово офицера было свято.