Книги
Михаил Юрьевич Лермонтов. Тайны и загадки военной службы русского офицера и поэта
Эта тема всегда занимала Лермонтова и в стихотворении «Валерик» она очень ясно им озвучена:
С точки зрения ислама, все в этом мире предрешено и бессмысленно сопротивляться судьбе. Даже в сражении воину не может грозить смерть, так как ее определяют не люди, она определяется свыше. Впрочем, и у древних греков была такая же идея: три сестры мойры, богини судьбы, пряли, вытягивали и обрезали нить жизни, и никакие другие боги, кроме Зевса, не могли изменить судьбу человека.
Обсуждение этой метафизической проблемы идет абсолютно свободно, как это почти всегда происходило в офицерских собраниях. Но насколько разными были русские офицеры, свидетельствует портрет главного героя повести – поручика Вулича: «Он был храбр, говорил мало, но резко; никому не поверял своих душевных и семейных тайн; вина почти вовсе не пил, за молодыми казачками, – которых прелесть трудно достигнуть, не видав их, он никогда не волочился. Говорили, однако, что жена полковника была неравнодушна к его выразительным глазам; но он не шутя сердился, когда об этом намекали».
Сердился Вулич вполне обоснованно, не было принято в офицерской среде увлекаться женами своих товарищей, о чем уже было сказано в первой главе. Но страсть к игре, характерная, впрочем, для многих военных, была яркой особенностью его личности и, что самое парадоксальное, в любую минуту могла стоить ему жизни. Ведь с точки зрения офицера того времени карточный долг был священным понятием. Но так как постоянная готовность к риску была неизменным спутником его жизни, то риск в игре и риск в бою часто смешивались, и их порой трудно было отделить друг от друга.
Отсюда и странное поведение Вулича: «Господа! – сказал он (голос его был спокоен, хотя тоном ниже обыкновенного), – господа! к чему пустые споры? Вы хотите доказательств: я вам предлагаю испробовать на себе, может ли человек своевольно располагать своею жизнью, или каждому из нас заранее назначена роковая минута… Кому угодно?».
Печорин принимает пари, не подозревая и не прогнозируя дальнейшее поведение поручика. Когда Вулич заряжает пистолет, все офицеры, естественно, пытаются его удержать, но никто не решается занять его место, когда он предлагает сделать это. В данном случае в повести речь идет фактически о «русской рулетке», которая в определенной мере была замаскированной формой самоубийства. Вот такая своеобразная игра между жизнью и смертью! Оправдана ли она?
Можно ли предугадать наступление смерти, – это вопрос, который занимает каждого воина, готовящегося к бою или идущего в бой. Печорин пишет: «Я замечал, и многие старые воины подтверждали мое замечание, что часто на лице человека, который должен умереть через несколько часов, есть какой-то странный отпечаток неизбежной судьбы, так что привычным глазам трудно ошибиться».
Но он, к счастью для всех и для себя тоже, проигрывает пари. «Скоро все разошлись по домам, различно толкуя о причудах Вулича и, вероятно, в один голос называя меня эгоистом, потому что я держал пари против человека, который хотел застрелиться; как будто он без меня не мог найти удобного случая!». Можно сделать вывод, что такого рода игры, в общем-то, не поощрялись офицерским собранием. Но, поскольку вначале речь шла об обыкновенном пари – без риска для жизни, то Печорин, конечно, не ожидал, что Вулич будет таким экстравагантным способом доказывать свою правоту. Почему же тогда офицеры осуждают Печорина? Вспомним сумму пари – два десятка червонцев, – это примерно месячное жалованье армейского обер-офицера. Но Печорин богат, и поэтому он нисколько не расстроился когда проиграл.
Для него, как и для других офицеров, нелепая смерть Вулича от руки пьяного казака была болезненным ударом. Что теперь предпринять? Как разоружить убийцу? Печорин самолюбив, но его самолюбие – это самолюбие воина, он хочет быть не хуже своего нелепо погибшего товарища, и ему не безразлично мнение других офицеров. Как бывший гвардеец он должен доказать, что может не только сорить деньгами, но и решать любые боевые задачи. Если Вулич был способен пойти на риск в простой обыденной ситуации, то почему на этот риск не должен пойти Печорин, причем не для пустой бравады, а для решения фактически боевой задачи – обезвредить вооруженного преступника. Характерно, что к захвату казака, убившего Вулича, он подходит, как достойный и грамотный офицер: сначала ложный, отвлекающий маневр, и цель достигнута – преступник схвачен и обезоружен. Данная операция проведена вполне по-суворовски – глазомер, быстрота и натиск. Поэтому Печорин с гордостью принимает похвалы. «Офицеры меня поздравляли – точно, было с чем!».
Как видим и в этих сложных, неординарных ситуациях Печорин проявляет себя как храбрый и думающий русский офицер.
Набоков считал эту повесть лучшей в романе. Он полагает, что главный эпизод в ней построен «на предположении, заряжен пистолет или не заряжен, и в котором между Печориным и Вуличем происходит как бы заочная дуэль, где все предуготовления к смерти берет на себя не фатоватый драгунский капитан, но сама Судьба». Слишком выспренно и непонятно! Автор «Лолиты» как бы забывает, что речь идет о боевых офицерах, всегда готовых уйти в мир иной ради высших ценностей, менее всего ориентированных на абстрактную судьбу.
Другой литератор, Шевырев, утверждал, что в повести со всей очевидностью выявилась присущая Печорину жестокость, его «вампиризм», который он проявляет в отношениях к Бэле, Мери, Максиму Максимычу. Вулич, по его мнению, для него тоже лишь орудие эксперимента: своим пари он провоцирует его на весьма возможное самоубийство. Точно такой же эксперимент Печорин проделывал, по мнению критика, стоя перед заряженным пистолетом Грушницкого.
Что тут можно сказать? На наш взгляд, это типично кабинетные рассуждения, то есть непонимание того очевидного факта, что есть обстоятельства в жизни офицера, когда он не волен в своих поступках – готовность к риску, вопрос чести и долга стоят на первом месте. Печорин понимает, что он должен изменить несправедливое мнение офицеров о его участии в пари и поэтому проблему, которая возникла с убившим Вулича казаком, он берет на себя. Ее решение является для главного героя вопросом чести, а не поединком с судьбой, поскольку он хочет опровергнуть утверждения офицеров о своем эгоизме и недальновидности.
По утверждению Висковатова, сюжет повести «списан с происшествия, бывшего в станице Червленной с Хастатовым», дядей Лермонтова. «По крайней мере, – замечает он, – эпизод, где Печорин бросается в хату пьяного рассвирепевшего казака, произошел с Хастатовым» [32, с. 222]. Лермонтов действительно бывал в казачьих станицах, в частности, в 1837 году он останавливался в станице Червленной, где казак Борискин устроил его на ночлег. Там поэт услышал напевы молодой матери над постелью сына и под их впечатлением написал свою знаменитую «Казачью колыбельную песню».
Как считали многие современники, прототипом героя повести был выпускник Школы (о нем упоминалось во второй главе) поручик лейб-гвардии Конного полка И. В. Вуич. Генерал Г И. Филипсон вспоминал о нем: «Вуич был идеальный юноша. Красавец строгого греческого или сербского типа, с изящными светскими манерами, умный, скромный, добрый и услужливый, Вуич был такою личностью, которой нельзя было не заметить» [31, с. 85]. И действительно, о его литературном отражении тоже можно сказать, что не запомнить его невозможно.
«Бэла». Сюжет этой повести основан на реальных событиях: во время службы на Кавказе некоторые русские офицеры держали при себе наложниц «из азиатцев», так они называли местное население. Иногда они просто покупали местных девушек из бедных семей, вступая с ними во временные и кебинные[5] браки [33, с. 473–474]. Отличился в этом и генерал А.П. Ермолов, у которого последовательно было три жены, уроженки Кавказа и мусульманки по вероисповеданию. Эти союзы не признавались официальными властями, да и с точки зрения шариата они были довольно сомнительными, особенно у суннитов, которыми являлись жители Дагестана. При этом позволить себе такие браки могли только достаточно богатые офицеры, такие как А. А. Хастатов, князь А. Н. Долгоруков или тот же А. П. Ермолов.
В мемуарах Ф. Ф. фон Торнау рассказывается о любви к нему черкешенки Аслан-Коз, с которой он познакомился во время пребывания в плену. В его описании она предстает очень красивой девушкой – стройной, тонкой в талии, с нежными чертами лица. Как он вспоминает, ей очень нравилось, что христиане имеют только одну жену, ей верят и ее не запирают. Юная черкешенка пыталась обратить пленного в свою веру, чтобы выйти за него замуж, но русский офицер заявил о своем непреклонном желании остаться православным. Таким образом, любовь Бэлы к Печорину и сюжет ее похищения в «Герое нашего времени» вполне жизненны и полностью укладываются в обычаи того времени.
Предполагается, что прототипом Бэлы, возможно, стала жена сослуживца Лермонтова по Нижегородскому драгунскому полку подполковника Г. И. Нечволодова – 22-летняя Екатерина Григорьевна, происходившая из племени абадзе-хов (этнографическая группа адыгейцев) [34, с. 58–61]. Поэт часто беседовал с ней, когда посещал их дом, и есть основания считать, что именно она подсказала ему сюжет этой повести.