Прототипом Печорина часто называют самого Нечволодова, жизнь которого вполне достойна авантюрного романа. В юном возрасте он принимал участие в суворовских походах, затем участвовал в дуэли со смертельным исходом, за которую был разжалован в рядовые и сбежал в Англию. После прощения императора и по возвращению в Россию он участвует в Отечественной войне и заграничных походах русской армии. Женился Нечволодов по страстной любви на представительнице одного из известных польских аристократических родов – графине Тышкевич. Уже будучи в браке, он проиграл казенные деньги, был разжалован в рядовые и сослан на Кавказ. За героизм в боях, по настоянию Ермолова, ему был возвращен офицерский чин. Поскольку детей у супругов не было, то Нечволодов удочерил оставшуюся без родителей местную девочку, а когда та выросла, женился на ней. К этому времени он уже был вдовцом.

Были и другие, похожие на эту, истории. О любви русского офицера князя Долгорукого к черкешенке начал писать и убийца Лермонтова Мартынов в своей неоконченной повести «Гуаша».

Итак, если следовать хронологии романа, в июне 1832 года по приказу начальства Печорин переводится в крепость N, расположенную в Чечне, то есть в северо-восточной части Кавказа. Туда он добирается только осенью (причины задержки автором не объяснены) и по прибытии представляется начальнику крепости штабс-капитану Максиму Максимычу. Но читатель уже знаком с этим офицером – в повести Максим Максимыч появляется в самом начале, раньше Печорина, – о нем рассказывает странствующий по «казенной надобности» офицер, роль которого Лермонтов берет на себя. Это их знакомство, как это часто бывает в жизни, вызвано специфическими дорожными обстоятельствами. Офицер, меньше года служивший на Кавказе, не понимает почему его шесть быков еле тянут одну тележку, а следующую за ним и точно такую же легко тащат четыре быка. Он обратил внимание на их хозяина, который курил из маленькой кабардинской трубочки, обделанной в серебро. – «На нем был, – отмечает автор, – офицерский сюртук без эполет и черкесская мохнатая шапка. Он казался лет пятидесяти; смуглый цвет лица его показывал, что оно давно знакомо с закавказским солнцем, и преждевременно поседевшие усы не соответствовали его твердой походке и бодрому виду».

Лермонтов рисует портрет типичного кавказского офицера, который прекрасно знает местные условия: «Ужасные бестии эти азиаты!… Ужасные плуты! А что с них возьмешь?.. Любят деньги драть с проезжающих…». Здесь опять встает тема денег, весьма важная в романе, но практически не замеченная критиками и исследователями.

Максим Максимыч рассказывает своему случайному попутчику, что он начал службу при генерале Ермолове: «Когда он приехал на Линию, я был подпоручиком… и при нем получил два чина за дела против горцев». Но Ермолов был отправлен в отставку десять лет назад, то есть в 1827 году, а потом штабс-капитану так и не удалось продвинуться на службе. Почему? Ответа нет, но возможно он кроется в его рассказе о тогдашнем служебном происшествии: «Когда я был еще подпоручиком, раз, знаете, мы подгуляли между собой, а ночью сделалась тревога; вот мы и вышли перед фрунт навеселе, да уж и досталось нам, как Алексей Петрович узнал: не дай господи, как он рассердился! чуть-чуть не отдал под суд. Оно и точно: другой раз целый год живешь, никого не видишь, да как тут еще водка – пропадший человек!». Понятно, что Максим Максимыч недоговаривает, по всей видимости, дело было не совсем такое безобидное, как он пытается представить его молодому и неопытному офицеру.

Достаточно резкий и прямой в отношениях с начальством, генерал Ермолов пользовался большой популярностью среди офицеров и солдат кавказской армии. В редких случаях он прибегал к суровым мерам наказания, наоборот, старался по возможности их смягчить. Это он предупредил Грибоедова о возможном аресте за причастность его к декабристам, что позволило тому уничтожить компрометирующие бумаги. Поэтому объяснение Максима Максимыча по поводу своего проступка звучит, мягко говоря, не совсем убедительно.

Но Максим Максимыч опытный кавказский служака, за годы службы он изучил Кавказ досконально, даже погоду он научился предугадывать, и поэтому молодой офицер-рассказчик «с благоговением посмотрел на штабс-капитана…». Крайне отрицательная характеристика осетин из уст штабс-капитана не должна смущать современного читателя: «Преглупый народ!… Уж по крайней мере наши кабардинцы или чеченцы хотя разбойники, голыши, зато отчаянные башки, а у этих и к оружию никакой охоты нет: порядочного кинжала ни на одном не увидишь. Уж подлинно осетины!». Ключевое слово здесь – «наши». Штабс-капитан сроднился с кабардинцами и чеченцами и на осетин во многом смотрит их глазами. Небогатые народы мало кто любит и уважает, так было всегда, а осетины, как писал Пушкин в своем «Путешествии в Арзрум», были самым бедным племенем из всех народностей, проживавших на Кавказе.

Служба Максим Максимыча, как указано в начале повести, проходила в линейном пехотном батальоне, стоявшем в одной из крепостей на Сунженской укрепленной линии. Именно туда прибыл Печорин и Максим Максимыч вполне дружелюбно встретил своего нового подчиненного. Он обратил внимание на новенький мундир офицера, и сделал вполне логичный вывод, что тот совсем недавно оказался на Кавказе. Поскольку отношения в кавказской армии были гораздо более свободными, чем в центральной России, то штабс-капитан предлагает подчиненному офицеру в повседневном общении обходиться без излишних формальностей: «Да, пожалуйста, зовите меня просто Максим Максимыч, и, пожалуйста, – к чему эта полная форма? приходите ко мне всегда в фуражке».

Как подчеркнуто В. А. Мануйловым, первоначально Лермонтов предполагал, что в крепость у Каменного Брода Печорин приедет из Петербурга. Но затем, в процессе работы над романом, он внес существенное изменение в его хронологию. Заключительная часть записок Печорина в «Княжне Мери» указывает, что в крепость Печорин попал за дуэль с Грушницким, то есть не из Петербурга непосредственно, а с Кавказских минеральных вод. «Но характеристика молодого, плохо знающего Кавказ Печорина в тексте «Бэлы» осталась». Отсюда и вполне логичный вывод, что такой сюжет это «след первоначальной редакции «Бэлы», когда повесть существовала отдельно, вне целостного контекста романа» [35]. При этом, обычно, когда пишут о повести «Бэла», подчеркивают, что рядом с крепостью жили «мирные» чеченцы. Но, как уже указывалось выше, эти горцы в условиях кавказской войны часто бывали хуже «немирных». При этом и у тех, и у других воевали и торговали все мужчины – от мала до велика.

Короткую, но очень образную характеристику дает Максим Максимыч одному из главных действующих героев повести – Азамату, брату Бэлы. Он, с одной стороны, невзирая на свой пятнадцатилетний возраст, прекрасный наездник и воин – «проворный на что хочешь: шапку ли поднять на всем скаку, из ружья ли стрелять». С другой стороны, – «ужасно падок был на деньги». Не являлось секретом, что деньги развращали горскую знать, ее любовь к золоту была хорошо известна русским офицерам и генералам и активно использовалась ими в процессе боевых действий на Кавказе. Но кто мог предположить, что эта вполне обыденная страсть к деньгам сломает традиционные и устоявшиеся отношения в обычной патриархальной семье «мирного» князя.

Русские, долго воевавшие на Кавказе, стремились наладить добрососедские отношения с кавказскими народностями и старались уважать их обычаи. Отсюда и приглашение на свадьбу которое получил Максим Максимыч: «Раз приезжает сам старый князь звать нас на свадьбу: он отдавал старшую дочь замуж, а мы были с ним кунаки: так нельзя же, знаете, отказаться, хоть он и татарин». Кунак – от тюркского слова «конак», т. е. гость, друг, приятель. Это понятие изначально употреблялось только по отношению к своим соплеменникам, но постепенно по мере роста торговых и иных отношений с русскими, понятие «кунак» приобрело расширительный смысл. Оно распространялось и на противников, в том числе и на русских офицеров, если с ними было заключено перемирие или они вместе участвовали в боевых операциях. Гостей обычно принимали в особой комнате – кунацкой, в которой имелись все необходимые принадлежности – ковры, подушки, таз для умывания и другие необходимые в быту предметы [36, с. 80].

Большинство исследователей творчества Лермонтова убеждены, что все горцы, герои повести, рассказывают о своей жизни, как о жизни чеченцев. Поэтому при чтении романа Лермонтова, а также других его произведений о Кавказе, следует учитывать распространенный среди его современников взгляд на эту кавказскую народность. Так, например, Ермолов считал чеченцев «самыми злейшими из разбойников, нападающих на линию: «Общество их весьма малолюдно, но чрезвычайно умножилось в последние несколько лет, ибо принимались дружественно злодеи всех прочих народов, оставляющие землю свою по каким-либо преступлениям» [37, с. 285]. Такое отношение покажется современному читателю предвзятым, но нельзя забывать, что в условиях войны «демонизация» противника всегда была обычным явлением.

Тем не менее, среди литературных критиков нет единого мнения по вопросу, к какой кавказской народности принадлежала семья Бэлы. С. Н. Дурылин считал, что она чеченская, но другой исследователь творчества Лермонтова, Б. С. Виноградов, полагал, что семья Бэлы и Азамата – кумыцкая [38, с. 55–57]. И это вопрос вовсе не праздный – обычаи многих кавказских народностей сильно отличались. Эти различия между горскими племенами многие русские офицеры не понимали, или начинали понимать со временем, что, конечно, говорит только о том, что армия фактически не была готова к столь необычной войне в европейском понимании этого слова.

Учитывая то обстоятельство, что этимология имени Бэла не установлена, то, по всей видимости, для Лермонтова Бэла стала собирательным образом горянки – что-то от чеченки, а что-то от кумычки.

На свадьбе песня, которую спела Бэла молодому русскому офицеру в изложении Максима Максимыча, является стержнем этой повести. Не было бы этой песни, не произошло бы дальнейших событий, связанных с похищением и смертью юной девушки: «Стройны, дескать, наши молодые джигиты, и кафтаны на них серебром выложены, а молодой русский офицер стройнее их, и галуны на нем золотые. Он как тополь между ними; только не расти, не цвести ему в нашем саду». Виноградов считает, что на кумыкских свадьбах такое обращение молодой девушки к гостю было обычным явлением.

Как уже указывалось выше, многие русские офицеры жили с «азиатками», но это не было широко распространенным явлением. «Кавказец», герой очерка Лермонтова, «одно время мечтал о пленной черкешенке», а потом должен был махнуть рукою на «эту почти несбыточную мечту» [39, с. 337].

И в этом не было чего-то необычного. Тема любви между белыми мужчинами и туземками была широко разработана в европейской литературе по вполне понятным причинам, – эпоха колониальных завоеваний резко увеличила количество контактов европейцев с коренным населением, которые носили самый разнообразный, в основном жестокий и корыстный характер, но часто покрывались романтическим флером. Здесь необходимо также отметить, что русские офицеры пользовались большим уважением у горских народностей и для «мирного» узденя (дворянина) получить русский офицерский чин было большим почетом.

Зичи М. А. Бэла. Будапешт. 1902 год.

Тем не менее, Максим Максимыч, как опытный служака, всегда настороже, он хорошо знает, чем иногда заканчиваются такие встречи Штабс-капитан справедливо полагает, что опасность может подстерегать с любой стороны и поэтому говорит: «Уж эта мне Азия! что люди, что речки – никак нельзя положиться!». Заметив на Казбиче кольчугу, он решает «завернуть под навес, где стояли наши лошади, посмотреть, есть ли у них корм, и притом осторожность никогда не мешает: у меня же была лошадь славная, и уж не один кабардинец на нее умильно поглядывал». Это замечание Максима Максимыча во многом характеризует Казбича: кольчуга (панцири) в то время стоила очень дорого и далеко не каждый горец мог позволить себе купить ее.

Штабс-капитан обладает, как и Печорин, хорошими навыками военного разведчика. Он знает местный язык и ему удается подслушать разговор Азамата с Казбичем, который он потом передает Печорину. Неистовое желание завладеть конем своего соплеменника у Азамата сильнее любых других чувств, поэтому продажа сестры для него не такой уж серьезный проступок. Мужчина в те времена на Кавказе и в целом на Востоке был собственником женщины, и продажа молодых девушек из бедных семей в Турцию, как уже отмечалось в первой главе, была обычной практикой. Горцы-мужчины находились в привилегированном положении, поскольку в повседневной жизни вся тяжесть домашнего труда лежала на женщине. Как отмечал фон Торнау, черкесский дворянин дома только чистил оружие и занимался конем, а чаще всего ничего не делал [36, с. 90].