Поэт и критик, близкий к славянофилам, А. П. Григорьев, в статье «Лермонтов и его направление. Крайние грани развития отрицательного взгляда» (1862) видит в Печорине человека, «поклоняющегося только себе, не страдающего болезненно тем благородным, благодатным страданием, которое, само в себе находя пищу, неумолимо выживает мелкий, ограниченный эгоизм, чтобы создать эгоизм сознательный, проникнутый чувством целого и уважением к себе и другим, как частям великого целого».
Вместе с тем, он уже справедливо, в отличие от предыдущих критиков, отмечал, что «Печорин всех нас влечет неотразимо и до сих пор еще может увлекать, и, вероятно, всегда будет увлекать брожением необъятных сил… Ведь, может быть, этот, как женщина, нервный господин способен был умирать с холодным спокойствием Стеньки Разина в ужаснейших муках, отвратительные и смешные стороны Печорина в нем нечто напускное, нечто миражное, как вообще вся наша великосветскость, основы же его характера трагичны, пожалуй, страшны». В нем, по мнению критика, «чуются люди иной, титанической эпохи, готовые играть жизнию при всяком удобном и неудобном случае. Вот этими-то своими сторонами Печорин не только был героем своего времени, но едва ли не один из наших органических типов героического» [9, с. 36]. И здесь Григорьев, по нашему мнению, абсолютно прав! Хочу напомнить читателям, что эта статья была написана всего лишь через шесть лет после окончания Крымской войны, и беззаветный героизм русских солдат и офицеров был полной неожиданностью не только для противника, но и для многих «революционных демократов». Напомним читателю, что Григорьев был наряду с Достоевским одним из идеологов «почвенничества» – идейного течения в русской общественной жизни, основной задачей которого было обоснование самобытного пути развития России.
Известный в свое время литературный критик Д. И. Писарев в статье «Базаров. «Отцы и дети», роман И. С. Тургенева» назвал Онегина и Печорина «скучающими трутнями». «Печорины и Базаровы выделываются из одного материала… и те и другие – очень умные и вполне последовательные эгоисты, и те и другие выбирают себе из жизни всё, что в данную минуту можно выбрать самого лучшего… Но Онегин холоднее Печорина, и потому Печорин дурит гораздо больше Онегина, кидается за впечатлениями на Кавказ, ищет их в любви Бэлы, в дуэли с Грушницким, в схватках с черкесами, между тем как Онегин вяло и лениво носит с собою по свету свое красивое разочарование. Словом, у Печориных есть воля без знания, у Рудиных – знанье без воли; у Базаровых есть и знанье и воля» [10]. Хорошо, что Печорину хотя бы не отказано в наличии воли, а то ведь было бы сложно понять, как русский офицер может выполнять свой долг, не имея такого качества. Что касается отсутствия знаний, то неясно, что же Писарев понимал под знаниями, поскольку в эти слова можно вкладывать какой угодно смысл.
Писатель и автор нашумевшего романа «Обломов» И. А. Гончаров, как это ни странно, ставит Чацкого выше Онегина и Печорина: «…Чацкий, как личность, несравненно выше и умнее Онегина и Лермонтовского Печорина. Он искренний и горячий деятель, а те – паразиты, изумительно начертанные великими талантами, как болезненные порождения отжившего века….Недовольство и озлобление не мешали <…> Печорину блестеть интересной скукой и мыкать свою лень и озлобление между княжной Мэри и Бэлой, а потом рисоваться равнодушием к ним перед тупым Максим Максимычем: это равнодушие считалось квинтэссенцией донжуанства. Оба томились, задыхались в своей среде и не знали, чего хотеть. Онегин пробовал читать, но зевнул и бросил, потому что ему и Печорину была знакома одна наука «страсти нежной», а прочему всему они учились «чему-нибудь и как-нибудь» – и им нечего было делать» [11]. «Замечательные» портреты русских офицеров в описании Гончарова – Печорин бездельник и злобный, выражаясь современным языком, «сексуальный маньяк», а Максим Максимыч просто тупица! Можно с полной уверенностью констатировать, что эти выводы Гончарова просто плод его творческого воображения и не более.
Отрицательно отнеслись к Печорину и критики официального патриотического направления.
Редактор журнала «Маяк», издававшегося в 1840–1845 гг., С. А. Бурачок писал, что образ Печорина является клеветой на русскую действительность и русских людей, что «весь роман – эпиграмма», что в нем «религиозности, русской народности и следов нет». Что же этот критик увидел в романе?
То есть Печорин, с точки зрения Бурачка, даже не человек, и тем более не военный, а просто чудовище. Замечательная характеристика молодого офицера, нечего сказать! Необходимо заметить, что автор этой статьи был талантливым кораблестроителем и закончил службу в чине генерал-лейтенанта флота. Но, как справедливо отмечено современным исследователем творчества Лермонтова Е. В. Сартаковым, этот критик не увидел лермонтовской иронии по отношению к Печорину и поэтому поставил знак равенства между главным героем и автором. По поводу иронии вопрос, конечно, весьма спорный – из контекста романа видно, что автор относится к нему с нескрываемой симпатией.
Бурачок сожалел, что Печорин, – «настоящий автор книги, так во зло употребил прекрасные свои дарования, единственно из-за грошовой подачки – похвалы людей, зевающих от пустоты головной, душевной и сердечной». Это место в рецензии Бурачка, по всей видимости, очень не понравилось Лермонтову, который в первой редакции предисловия к «Герою нашего времени» писал, что журналы «почти все были более чем благосклонны к этой книге… все, кроме одного, который как бы нарочно в своей критике смешивал имя сочинителя с героем его повести, вероятно надеясь на то, что его читать никто не будет; но, хотя ничтожность этого журнала и служит ему достаточной защитой, однако все-таки, прочитав грубую и неприличную брань, – на душе остается неприятное чувство, как после встречи с пьяным на улице». В окончательном тексте предисловия, которое было напечатано во втором издании романа (1841), эти слова поэтом были убраны [13].
Самое комичное в ситуации, возникшей вокруг этого великого произведения, заключалось в том, что известный недруг Пушкина и многих других выдающихся русских писателей и поэтов Ф. В. Булгарин, прочитав «Героя нашего времени», дал ему исключительно высокую оценку, но отрицательную Печорину: «Преклоняю пред автором мое литературное знамя и отдаю ему полный салют…все подробности, все аксессуары, все эпизоды и окружающие главное лицо характеры – создание русское, вполне оригинальное… В «Записках Печорина» открывается полный курс анатомии сердца человеческого и разоблачается холодный ум, который в иных людях заступает место души. Зрелище ужасное и поучительное!». В конце своего отзыва о романе Булгарин пишет: «Боже мой! Сколько тут ума, начитанности, наблюдательности и правды!».
Комичность ситуации заключалась в том, что бабушка Лермонтова, Елизавета Алексеевна, как предполагается, заплатила Булгарину за положительную рецензию пятьсот рублей, что вызвало резкую реакцию Белинского – он-то хотел привлечь Лермонтова на свою сторону. Но надо отметить, что все-таки Булгарин честно отработал эти деньги, поскольку в самом конце отзыва он пророчески предостерег создателя «Героя нашего времени»: «С этих пор автор должен вооружиться мужеством и терпением. У него будут бесталантные подражатели и завистники» [14]. Что-что, а господин Булгарин хорошо знал цену своим собратьям по «творческому» цеху!
Историк литературы, критик и поэт, академик Петербургской академии наук и профессор Московского университета С. П. Шевырев в журнале «Москвитянин» (1841. № 2) в статье «Герой нашего времени» написал: «Где причина того, что Печорин переживает томительную скуку и непомерную грусть духа, где причина его апатии?». На этот вопрос он отвечает так: «В западном воспитании, чуждом чувству веры… Печорин не герой нашего времени… если явления, подобные Печорину, типичны для Западной Европы и выражены в произведениях Гете и Байрона, то в России этой болезни нет. Печорин только герой фантазии Лермонтова, в нем нет ничего русского… Сам Печорин… принадлежит миру мечтательному, производимому в нас ложным отражением Запада… Печорин принадлежит к числу тех пигмеев зла, которыми так обильна теперь повествовательная и драматическая литература Запада» [15]. Замечательная мысль – боевой русский офицер это, оказывается, «пигмей зла»!
С ним категорически не согласился Достоевский, который сам в юности был офицером. В серии статей «Книжность и грамотность» (статья первая) он утверждал, что в Онегине есть те черты, «которые могли выразиться у одного только русского человека…». Этот тип русского человека в Печорине, по его мнению, «дошел до неутолимой, желчной злобы и до странной, в высшей степени оригинально русской противоположности двух разнородных элементов: эгоизма до самообожания и в то же время злобного самонеуважения. И все та же жажда истины и деятельности, и все то же вечно роковое «нечего делать»!.. От злобы и как будто на смех Печорин бросается в дикую, странную деятельность, которая приводит его к глупой, смешной, ненужной смерти» [16, с. 96].То есть для Достоевского Печорин – тип русского человека, полного внутренней дисгармонии, но все-таки стремящегося к истине, то есть к Богу Как нам представляется, эта его характеристика близка к точке зрения самого Лермонтова.
Со временем тон по отношению к главному герою романа у критиков несколько меняется и эмоциональная составляющая становится менее заметной. В 1871 году преподаватель и инспектор Новгородского реального училища С. 3. Бураковский в своем отзыве на роман Лермонтова в «Хрестоматии новой русской литературы» утверждал, что его автор захотел представить характеристику русского современного общества. Главное лицо романа, – писал он, – «молодой человек Печорин, путешествующий с целью отыскать себе таких наслаждений, которые бы не могли его пресытить. Но ему это не удается».
Бураковский вместе с тем считает, что «Печорин во всяком случае выше Онегина именно потому, что его нередко занимают вопросы ума, он вдумывается в свою жизнь, сознает по крайней мере, что и его существование должно иметь какую-нибудь цель». Конечный вывод критика примерно такой же, как у Булгарина – роман хорош, но главный герой в целом плох: «Роман Лермонтова отличается необыкновенным разнообразием и занимательностью сцен, определенностью характеров, и верным изображением многих сторон тогдашней общественной жизни» [17, с. 326].
Как видим, почти все русские критики и писатели XIX века не затрагивали того простого обстоятельства, что Печорин был офицером и его поведение во многом определялось именно этим императивом. И это понятно – образованный класс России все больше и больше включался в разрушительную, и во многом антигосударственную работу. Поэтому русский офицерский корпус как носитель имперской идеи все чаще, в его мнении, представлялся жестокой и реакционной силой. На закате империи в некоторых случаях возникали трагикомические ситуации: так при визите французской эскадры в Кронштадт в 1902 году, русские барышни-курсистки восторженно приветствовали французских моряков. Но однажды, обознавшись, и приняв русских морских офицеров за французских, они с негодованием от них отвернулись – в их глазах они были верными слугами «страшного» реакционного строя – самодержавия[3].
Единственное исключение из этого стройного ряда критиков и писателей составил журналист и публицист С. С. Дудышкин, и то только потому, что он просто отказал Печорину в праве представлять русского офицера. В предисловии к собранию сочинений Лермонтова, вышедшем в 1863 году, он крайне негативно отозвался о главном герое романа: «Печорин принял все замашки Байрона, по крайней мере, не подлежит сомнению, что в Печорине больше характера Байрона, нежели русского офицера… Как мог Лермонтов перенести в русскую жизнь этот пародийный характер? В кого он мог воплотить байронизм эпохи и дендизм его в то же время? Неужели в русского офицера 1840 года? В этом весь коренной недостаток романа…Печорин теперь принадлежит к самым слабым созданиям Лермонтова…Да казня Грушницкого, как мелкого романтического злодея, Печорин не чувствовал, что через несколько лет он сам будет походить на Грушницкого» [18, с. 18].
На чем основаны эти выводы Дудышкина, трудно сказать. Возможно, он тем самым выражал своеобразный протест против повального увлечения в России европейской литературой. Но делая вывод, что в Печорине нет характера русского офицера, он не объясняет, каким должен быть этот характер. Может быть, русский офицер должен быть похож на таких сослуживцев Лермонтова, как его убийца Мартынов, или он должен быть похож на Арнольди, или на князя Барятинского или на разжалованного императором князя Дадиани? На кого из них? Ответа нет.
Мало что изменилось и в XX веке. Если отбросить чрезвычайно политизированные суждения некоторых советских исследователей, то несомненный интерес представляют мысли одного из видных представителей белой эмиграции – писателя и поэта В. В. Набокова. В своем критическом анализе романа Лермонтова он утверждает, что Печорин – продукт нескольких поколений, в том числе и нерусских. При этом нерусская составляющая, как следует из анализа Набокова, в Печорине явно преобладает. Писатель подробно перечисляет романы западноевропейских писателей, от Ж. Ж. Руссо до Байрона, герои которых, по его мнению, во многом схожи с Печориным. Конечно, трудно признать, что Печорин целиком нерусский тип, и поэтому В. В. Набоков оговаривается: «Соотнесенность Печорина с конкретным временем и конкретным местом придает, конечно, своеобразие плоду, взращенному на другой почве, однако сомнительно, чтобы рассуждения о притеснении свободомыслия со стороны тиранического режима Николая I (1825–1856) помогли нам его распробовать». В сущности, это повторение, но только в несколько другой упаковке, мыслей Бурачка и Шевырева – Печорин целиком западное явление и, в конечном счете, просто скучающий чудак [19]. Получается очень странная картина. Единственный литературный критик Дудышкин, который не просто мимоходом упомянул, что Печорин – это русский офицер, но и, сопоставив его с типом, который можно было видеть тогда в реальности, отказал ему в праве быть таковым. Но справедлива ли такая оценка?
Рассмотрим данный вопрос. Хронологическая последовательность развития действия в романе такова: «Тамань» (начало путешествия Печорина на Кавказ), «Княжна Мери», «Фаталист», «Бэла», «Максим Максимыч», Предисловие к «Журналу Печорина» (смерть Печорина).
«Тамань». Эта повесть является первой по фактической хронологии, и начинается с утверждения, которое всегда вызывало восхищение у многих исследователей творчества Лермонтова своей лаконичностью и ясностью. Почему? Поэт, по всей видимости, принимал непосредственное участие в написании военных донесений, а они должны были мгновенно вводить любого командира в обстоятельства произошедшего. Итак, пишет автор, «Тамань – самый скверный городишко из всех приморских городов России». По стилю эта фраза, безусловно, близка к служебному докладу – автор сразу вводит нас в суть дела. В начале повести подчеркивается, что ее главное действующее лицо – русский офицер, который едет «в действующий отряд по казенной надобности».