Книги
Михаил Юрьевич Лермонтов. Тайны и загадки военной службы русского офицера и поэта
Невзирая на некоторые служебные придирки, весь последующий 1839 год для Лермонтова прошел вполне благополучно, по службе он неоднократно удостаивался поощрений. Несмотря на арест и частые замечания великого князя, 6 декабря этого года был издан Высочайший приказ по кавалерии: «Производятся на вакансии лейб-гвардии Гусарского полка… из корнетов в поручики… Потапов, Лермонтов и князь Вяземский 3-й. Подписал военный министр гр. Чернышев». Таким образом, ничто и никто не мешали поэту вести рассеянную жизнь гвардейского офицера, он по-прежнему часто бывал в великосветских салонах, хотя постепенно эти посещения становятся ему в тягость.
В конце декабря 1839 года будущий знаменитый писатель И. С. Тургенев впервые увидел поэта в доме княгини Шаховской в Петербурге и оставил подробное описание этой встречи. Тургенев, тогда совсем молодой человек (21 год), воспринимал Лермонтова «как быстро вошедшего во славу поэта». «На нем, – пишет он, – был мундир лейб-гвардии Гусарского полка; он не снял ни сабли, ни перчаток». Беседовал поэт с известной светской красавицей графиней Э. К. Мусиной-Пушкиной и своим сослуживцем, тоже лейб-гусаром, графом А. П. Шуваловым. «Внутренне Лермонтов, вероятно, скучал глубоко; он задыхался в тесной сфере, куда его втолкнула судьба» [6, с. 330–331].
«Столичная красавица», о которой писал Тургенев, графиня Эмилия Карловна Мусина-Пушкина впоследствии умерла во время эпидемии тифа в возрасте всего 36 лет, когда лечила в деревне своих крестьян и посещала больных.
Лермонтов посвятил ей замечательное шуточное стихотворение:
В описании Тургенева обращает на себя внимание тот факт, что даже в великосветском салоне поэт стремился четко соблюдать правила ношения военной формы, видимо, ему не хотелось в очередной раз становится жертвой мелочных придирок со стороны начальства. Характеристика Тургеневым Лермонтова «как быстро вошедшего в славу поэта» весьма показательна, она подтверждает мнение С. Н. Карамзиной. Поэтому необходимо еще раз повторить, что утверждения некоторых даже близко знакомых с ним современников, как например, Эмилии Александровны Шан-Гирей (с 1851 года жены А. П. Шан-Гирея) или А. И. Арнольди, что о Лермонтове как о поэте мало кто знал, по меньшей мере, вызывают недоумение.
Сразу после повышения в чине поэт, как он и предчувствовал, оказался в центре светских слухов и сплетен. Как писал Висковатов со слов известного писателя графа В. А. Соллогуба, Лермонтов на новогоднем бале-маскараде 1 января 1840 года в зале Дворянского собрания позволил себе некоторую дерзость по отношению к дочерям Николая I – Марии и Ольге, поскольку те были инкогнито и в масках. Предполагается, что именно эта выходка Лермонтова навлекла на него острое недовольство шефа жандармов Бенкендорфа, так как тотчас после этого события Лермонтовым было написано и потом напечатано его знаменитое стихотворение «Как часто, пестрою толпою окружен». Известный литературовед Эмма Бернштейн убедительно опровергает данную версию: Лермонтов не мог встречаться с великими княжнами, потому что в конце года бала-маскарада не было, и дочери Николая I вообще не посещали в это время увеселительные мероприятия. Она вполне обоснованно считает, что это стихотворение Лермонтова отражало общее негативное отношение поэта к ситуации, в которой тот оказался после возвращения в Петербург и его «только по инерции связывают с маскарадом. Ложная традиция ведет свое начало от городских толков о какой-то выходке Лермонтова на костюмированном балу в Дворянском собрании» [7, с. 52]. Но тот факт, что это лживое утверждение о дерзости поэта по отношению к великим княжнам устойчиво кочевало и кочует из одной публикации в другую, говорит о твердом желании определенных кругов российского общества представить Лермонтова врагом императора и его семьи.
Примерно в это же время граф Соллогуб выпустил свою книгу, о которой он позже так написал в своих воспоминаниях: «Светское его (Лермонтова. – Авт.) значение я изобразил под именем Леонина в моей повести «Большой свет», написанной по заказу великой княгини Марии Николаевны», которая, по его словам, якобы была на маскараде. Необходимо отметить, что уже первый биограф поэта Висковатов сомневался в искренности графа и это понятно – по рождению тот принадлежал к польской аристократии, большинство которой крайне негативно относилось к императорской семье, и к России в целом. К тому же в 1840 году Соллогуб женился на Софье Михайловне Виельгорской, дочери графа М. Ю. Виельгорского, тоже польского аристократа и самого известного масона того времени. Таким образом, не может быть сомнений в том, что вокруг поэта целенаправленно была создана крайне тяжелая для него атмосфера зависти, непонимания и лицемерия, в которой он задыхался. Естественно, что такая ситуация не могла продолжаться сколь-нибудь длительное время.
3.2. Дуэль Лермонтова с Эрнестом де Барантом
В декабре 1839 года первый секретарь французского посольства в Петербурге барон д’Андрэ от имени посла Проспера де Баранта якобы обратился с вопросом к известному потомственному масону А. И. Тургеневу: «Правда ли, что Лермонтов в известной строфе стихотворения «Смерть Поэта» бранит французов вообще или только одного убийцу Пушкина?» При этом он подчеркнул, что П. де Барант хотел бы знать правду именно от Тургенева. Возникает невольный вопрос: откуда такое исключительное доверие посла Франции к русскому дворянину и на чем оно основано? Можно вполне уверенно предположить, что на него вряд ли когда-нибудь будет получен правдивый ответ.
Тургенев, по его словам, ответил, что это стихотворения он не помнит, и, встретив на другой день Лермонтова, попросил его сообщить ему этот текст. На следующий день поэт прислал письмо, в котором процитировал просимый отрывок: «Милостивый Государь Александр Иванович! Посылаю вам ту строфу, о которой вы мне вчера говорили для известного употребления, если будет такова ваша милость». Однако оказалось, что она Тургеневу не понадобились. «Через день или два, – писал он князю П. А. Вяземскому, – я хотел показать эту строфу Андрэ, но он прежде сам подошел ко мне и сказал, что дело уже сделано, что Барант позвал поэта на бал, убедившись, что он не думал поносить французскую нацию». Таким образом, в начале 1840 года Лермонтов получил приглашение на бал во французское посольство и понятно, что его пригласили не как обычного гвардейского офицера, а как знаменитого поэта. Но почему пригласили, возникает естественный вопрос? С каких это пор французы стали проявлять такой неподдельный интерес к русской поэзии?
Вот такая общепринятая трактовка тех давних событий. Только непонятно по какой причине история со стихами, сочиненными около двух лет назад, вдруг так озаботила французского посла. Он ведь занимал этот пост в год убийства Пушкина, лично его знал и был одним из немногих дипломатов, присутствовавших на отпевании поэта в Конюшенной церкви. Удивительно, но самые добрые отношения связывали П. де Баранта с графом Бенкендорфом.
Не является также секретом, что друг и корреспондент А. И. Тургенева князь Вяземский также был масоном и именно он положил в гроб Пушкина белую перчатку – один из символов этого невидимого «братства». А кем был сам П. де Барант? Оказывается, карьера у этого французского аристократа была весьма причудливой: он благополучно пережил все политические режимы: первую империю, реставрацию, горячо приветствовал приход к власти Луи-Филиппа и получил от него пост посла вначале в Турине, а потом в Петербурге. Поэтому возникает закономерный вопрос, как был связан его запрос о строфе из стихотворения «Смерть поэта» с очередной провокацией, жертвой которой должен был стать Лермонтов?
И она, эта провокация, действительно удалась – дальнейшие события развивались по вполне предсказуемому сценарию: в середине февраля на балу у графини Лаваль состоялся резкий разговор Лермонтова с сыном французского посла Эрнестом де Барантом. По одной из версий этого столкновения, изложенной А. П. Шан-Гиреем, они оба ухаживали за княгиней М. А. Щербатовой и поэтому «слишком явное предпочтение, оказанное на бале счастливому сопернику, взорвало Баранта». Примерно такой же точки зрения придерживается графиня Е. П. Ростопчина году в письме к А. Дюма (1858 год), то есть уже после смерти поэта. Причиной дуэли, по ее мнению, были успехи Лермонтова у женщин, которые вызывали вполне понятную враждебность к нему со стороны других мужчин. К этому прибавился, как она писала, еще и «спор о смерти Пушкина, последствием которого и стала дуэль». А. И. Тургенев, барон М. А. Корф, князь П. А. Вяземский, А. Я. Булгаков и другие современники присовокупили к этой истории еще и жену русского дипломата
Терезу фон Бахерахт, имевшую достаточно сомнительную репутацию. Такая сложная комбинация давала полную возможность скрыть истинные мотивы публичной ссоры, прикрыв их обычной банальной историей о соперничестве из-за женщин.
Согласно официальным показаниям Лермонтова, между ним и его противником произошел следующий диалог: