В тот же день Лермонтов обедал у братьев Безобразовых и проиграл там А. И. Арнольди в карты 800 рублей. Он поселился вместе с корнетом Н. А. Краснокутским, впоследствии генерал-адъютантом и полным генералом, в так называемом «доме сумасшедших» для холостых офицеров, поскольку кутежи и проделки там были обычным явлением. По полковому преданию стены комнаты, в которой жил поэт, были исписаны его стихами, которые впоследствии «варварски были закрашены».

Как отмечено штаб-ротмистром Ельцом, Лермонтов за время службы с 26 февраля по 19 апреля 1838 года восемь раз был дежурным, два раза участвовал в церковном параде, причем один раз командовал взводом и два раза был в отпуске в Петербурге, каждый раз по 8 дней. То есть он нес службу исключительно добросовестно и поэтому даже такой строгий и взыскательный командир, как князь Багратион-Имеретинский, отпускал его в Петербург. «В служебном отношении поэт был всегда исправен… За свое пребывание в полку, – написано в истории лейб-гвардии Гродненского гусарского полка, – Лермонтов не оставил по себе того неприятного впечатления, каким полны отзывы многих сталкивавшихся с ним лиц». Вместе с тем, по воспоминаниям его тогдашних сослуживцев, поэт отличался язвительностью характера, но это качество не препятствовало ему быть во главе всех гусарских проделок и пирушек и оправдывалось офицерами как одно из проявлений его исключительной натуры.

В обществе полковых дам Лермонтов обычно скучал и, посещая чаще других баронессу С. Н. Сталь фон Гольштейн, садился в угол и молча прислушивался к пению и шуткам в офицерском обществе [1, с. 205–208]. Софья Николаевна (урожденная Шатилова), была племянницей знаменитого композитора А. А. Алябьева, троюродной сестрой известного поэта Д. В. Веневитинова и состояла в браке с полковником бароном А. К. Стааль фон Гольштейном. По воспоминаниям современников она отличалась красотой, имела репутацию умной и образованной женщины, получила прекрасное музыкальное образование, хорошо музицировала и к тому же обладала прекрасным голосом. Безнадежная любовь к ней поручика М. И. Цейдлера послужила причиной его добровольного перевода на Кавказ, и в начале марта Лермонтов принимал участие в его проводах на войну. Во время прощального ужина на станции Спасская Полесть поэт произнес экспромт, где игра слов в конце стихотворения намекает на чувства поручика к баронессе:

Как отмечается в истории полка, вероятно, исходя из воспоминаний самого Цейдлера, это была «понятная только нам», то есть офицерам полка, «игра слов». Уже в пути в каком-то городе, проснувшись после обильного застолья, как написал потом сам виновник торжества, он обнаружил у себя гирлянду из бутылок шампанского – «гусарский хлеб-соль на дорогу».

Судьба Цейдлера внешне сложилась удачно, он дослужился до чина генерал-лейтенанта, был известным скульптором и художником. Он, в частности, исполнил медальон-портрет великого князя Михаила Павловича, но так и остался холостым.

Показательно отношение к этой истории офицеров полка и их отзывы о Софье Николаевне, характеризующие нравы того времени. В воспоминаниях Цейдлера ее фамилии нет, также нет ее и в воспоминаниях однокашника Лермонтова по Школе А. М. Меринского: «В последнем двустишии (имеется в виду стихотворение Лермонтова. – Авт.) есть очень милая игра слов, но я не имею право ее обнаружить». Но в записках Арнольди, изданных в 1870-х гг., С. Н. Стааль фон Гольштейн уделено достаточно много внимания, он назвал Цейдлера влюбленным в нее «по уши» и дал ей не очень, лестную, мягко говоря, характеристику: «Она была красавица в полном смысле этого слова, умна, кокетлива и сводила с ума весь наш полк и ко многим из нас, что греха таить, была любезна… хотя я не попал в число избранных, отчасти от того, что был слишком стыдлив, робок, наивен и непредприимчив». В понятиях того времени – «быть любезной» имело вполне однозначное толкование.

Возникает естественный вопрос, насколько такого рода публикация соответствуют чести русского офицера, то есть, имел ли право Арнольди писать подобный опус? «Берегите репутацию доверившейся тебе женщины, кто бы она ни была. Порядочный человек вообще, тем более офицер, даже в интимном кругу своих верных и испытанных друзей о подобных вещах никогда не говорит…. женщину страшит всегда больше всего огласка» – это требование было зафиксировано в «Советах молодому офицеру» В. М. Кульчицкого, изданных в начале XX века. Естественно, оно возникло не на пустом месте, и до этого времени существовал неписаный и поэтому более жесткий кодекс офицерской чести. Издание его в печатном виде было связано с попытками как-то институционализировать существовавшие правила поведения, ввиду того что офицерский корпус стал пополняться людьми из других сословий, имевших весьма смутное представление о его традициях.

Никто, кроме Арнольди, так не характеризовал Софью Николаевну и уже это о многом говорит. Причем он писал эти записки уже в чине генерал-майора, то есть вполне зрелым человеком, но при этом «не забыл» дать себе весьма лестную характеристику. При цитировании его воспоминаний в различных словарях и литературоведческих трудах, как правило, его строки о «любезности» Софьи Николаевны не приводятся по вполне понятной причине – у супругов было четверо детей: два сына и две дочери. Софья Николаевна умерла в 1893 году, пережив своего мужа на 18 лет, и была похоронена рядом с ним на Никольском кладбище Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге.