1.4. Состояние русской армии в царствование Николая I. Кавказская война

Эпоха императора Николая I, во времена которой служил Лермонтов, оставила в истории крайне противоречивое впечатление. Современный историк М. С. Малышев прав, когда пишет в своей работе «Военный Петербург эпохи Николая I», что сразу после смерти императора, когда в России начались либеральные реформы, появилась «масса издевательских стихов и нелегальных статеек, где для Николая Павловича не жалели черной краски – надо полагать, не без участия западноевропейских «доброжелателей»». И здесь, продолжает он, Николаю Павловичу «досталось» больше всех, особенно в связи с темой декабристов, которых стали открыто воспевать, и в связи с тем, что Пушкина записали в революционеры и в «жертвы царизма».

Но это отнюдь не умаляет того факта, что проблемы в период правления этого императора существовали и они были значительными. К сожалению, структура государственного управления в России исторически была такова, что окончательное решение по любому вопросу, как уже отмечалось выше, всегда оставалось за первым лицом. «Все в России исходило сверху – и требования, и указания, и поощрение, и наказание. Царь был земным богом, по крайней мере, по словесной идеологии. Он был «батюшка», и законодатель, и судья, и вождь. Все шло от него и через него» [14, с. 148]. При этом существовали определенные силы, как в России, так и вне ее, которые всегда были заинтересованы в функционировании такой модели управления, поскольку постоянный страх первого лица государства за свою власть и даже жизнь, позволял его окружению достаточно легко проводить нужные ему решения. Поэтому многое зависело от того, кто был вхож к императору, кто первый успевал доложить, а сообщать старались большей частью приятное, чтобы не расстраивать его императорское величество. А зачем? Ведь, по словам шефа жандармов Бенкендорфа: «Прошедшее России было удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается до будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение».

Но имелись и исключения. В Записке действительного статского советника Н. И. Кутузова, поданной императору в апреле 1841 году, то есть, еще при жизни Лермонтова, отмечено, что русская армия носит в себе «семена разрушения нравственной и физической силы». Это явление, как он отмечает в своей Записке, состоит в потере уважения солдат к своим начальникам, а «без этого же уважения – войска не существует». Эта потеря, по его мнению, произошла от неправильного обращения главных начальников к подчиненным им офицерам и генералам, которых те не стеснялись распекать даже в присутствии солдат. Поэтому, естественно, что это негативно отражалось на воинской дисциплине. Кутузов считал, что только те «офицеры служат и терпят это обращение, которые или не имеют куска хлеба, или незнакомы с чувством чести».

Он очень резко высказался и по поводу численности русской армии в мирное время: «Огромность армии есть выражение не силы, но бессилия государства, которого крепость и могущество заключаются в духе народном, в его преданности и любви к правительству… В настоящем же положении финансов в России эта громада войск имеет гибельное последствие: она, истощая источники жизни общественной, препятствует всякому улучшению».

Кутузов мог позволить себе написать такую Записку – он был хорошо знаком с Николаем I и служил под его началом, когда тот был еще великим князем. Характерно, что те недостатки, о которых он написал царю, к сожалению, всегда были свойственны русской, а впоследствии и советской армии, что зачастую приводило к поражениям на полях сражений, особенно в начальный период войны.

Бесконтрольность и коррупция при, казалось бы, неограниченной власти императора и жесткой вертикали власти переходили всякие разумные пределы, и это даже не особенно скрывалось. Так существует рассказ современников о том, что польский магнат граф Потоцкий в конце 1840-х годов предложил не кому-нибудь, а начальнику штаба корпуса жандармов генерал-майору Л. В. Дубельту баснословную сумму в 200 тысяч рублей только «за обещание ходатайствовать» об освобождении его из-под надзора. Николай I не без юмора велел передать Потоцкому, «что не только у него, графа Потоцкого, но и у самого императора нет столько денег, чтобы подкупить генерала Дубельта» [40].

К сожалению, далеко не все дела заканчивались подобным образом. Так, капитан 1 ранга и флигель-адъютант А. И. Казарский, приступив к ревизии Николаевского торгового порта, был отравлен и умер в возрасте всего 36 лет. Следственная комиссия вначале отказалась подтвердить факт отравления, но по требованию Николая I Бенкендорф провел собственное расследование. Данный факт был признан, но его причиной была названо якобы воровство денег у Казарского. Дальнейшие следственные действия, инициированные по решению императора, никаких иных результатов не дали. То есть царь, обладавший, казалось бы, неограниченной властью, так и не смог найти виновников убийства национального героя и своего флигель-адъютанта. Ведь Казарский ранее прославился на всю Россию тем, что в русско-турецкую войну в 1829 году он, будучи командиром брига «Меркурий», вступил в неравный бой с двумя турецкими линейными кораблями и вышел победителем. За это сражение он был награжден орденом Георгия четвертой степени и званием флигель-адъютанта, а бриг – кормовым Георгиевским флагом и вымпелом. Этот подвиг, один из самых значительных в русской военно-морской истории, увековечен в первом памятнике, установленном в Севастополе, на котором по приказу Николая I была сделана надпись – «Казарскому. Потомству в пример».

Так кто же все-таки правил Россией? Бенкендорф так отвечал на этот вопрос в отчете императору: «Чиновники. Под этим именем следует разуметь всех, кто существует своей службой. Это сословие, пожалуй, является наиболее развращенным морально. Среди них редко встречаются порядочные люди. Хищения, подлоги, превратное толкование законов – вот их ремесло. К несчастью, они-то и правят, и не только отдельные, наиболее крупные из них, но, в сущности, все, так как им всем известны все тонкости бюрократической системы» [41]. Удивительным образом эти мысли шефа жандармов полностью совпадают с аналогичными у его политического противника Белинского. В открытом письме к Гоголю от 15 июля 1847 года он утверждал, что в России не только отсутствуют всякие гарантии для личности, чести и собственности, «но нет даже и полицейского порядка, а есть только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей» [42].

Но так ли это? Неужели все российские чиновники только и думали о том, чтобы ограбить государство и народ? Безусловно нет, есть много других противоположных примеров. Миф о повальной коррупции правящей элиты целенаправленно создавался для расшатывания основ государства и общества. Ведь даже в конце существования Российской империи ее председатель Совета министров П. А. Столыпин (он, кстати, был троюродным братом Лермонтова) утверждал, что самым важным в работе чиновника является бескорыстное служение царю и отечеству.

Но, невзирая на вполне понятные преувеличения, к сожалению, состояние армии и государства накануне Крымской войны во многом было таким, как ее описывал в своей Записке Кутузов. В дневнике Л. Н. Толстого от 23 ноября 1854 года отмечено, что казаки склонны к грабежам, «гусары и уланы полагают военное достоинство в пьянстве и разврате, пехота в воровстве и наживании денег». Вряд ли он это выдумал, проблемы армии, несмотря на ее внешний блеск, были налицо. Так, ее вооружение оставляло желать лучшего, что, помимо всего прочего, приводило к огромным потерям в сражениях, где противник имел намного более совершенное оружие. Эти недостатки армии особенно ярко проявились в период длительной, так называемой кавказской войны. Но почему так называемой?

Кавказская война – условное понятие, на самом деле ее трудно назвать войной в европейском понимании этого слова, то есть в общепризнанной трактовке известного немецкого военного теоретика К. фон Клаузевица. По официальной версии она продолжалась с 1817 по 1864 гг., но это были, скорее всего, длительные партизанские боевые действия, напряженные периоды которых чередовались с вполне мирными годами, когда развивалась взаимная торговля и укреплялись дружеские отношения между горцами и русскими. По словам современного отечественного историка В. В. Лапина: «Кавказская война – собирательное понятие. Этот вооруженный конфликт лишен внутреннего единства..». В европейских войнах исход войны решался в крупных или генеральных сражениях, а на Кавказе таких боевых столкновений практически не было – за весь период их насчитывалось менее десяти. Основные боевые потери в русской армии приходились на частые мелкие столкновения с небольшими группами вооруженных горцев, с которыми одновременно (!) могли поддерживаться и выгодные торговые отношения [43].

Специфика этой войны определялась и наличием многих народностей на территории Кавказа, что формировало особые отношения между ними, которые характеризовались постоянными междоусобными распрями и набегами для обогащения за счет соседей, что давно превратилось в обычное и достаточно распространенное явление.

Кроме того, зависимость горской знати от торгово-экономических отношений с Османской империей и Персией, а также стоящей за ними Великобританией, накладывала значительный отпечаток на ход военных действий. Именно эти государства поставляли горцам самое современное вооружение. Так, в ноябре 1836 года русский военный бриг «Аякс» задержал британскую шхуну «Виксен» в районе порта Суджук-Кале (ныне Новороссийск). На момент задержания с ее борта уже было выгружено 8 орудий, 800 пудов пороха и значительное количество другого вооружения. Английский разведчик, а по совместительству корреспондент лондонской газеты «Таймс» Дж. А. Лонгворт писал: «Самым замечательным эпизодом этого позорного дела был испуг, проявленный самими русскими. Удар по британскому флагу был для них самих осквернением, которое наполнило их страхом, святотатственной шуткой, за которую они могут дорого заплатить» [44].

Айвазовский И. К. Взятие русскими матросами турецкой лодки и освобождение пленных кавказских женщин. 1880 г.

Непонятно только на чем основано данное суждение английского разведчика, поскольку шхуна была конфискована, а ее экипаж выслан в Константинополь. Великобритания после этого вынуждена была отступить, так и не сумев натравить против России коалицию европейских государств, создать которую она стремилась длительное время.

Но воюющим горцам за оружие нужно было платить, а основным экспортным товаром Северного Кавказа со времен Средневековья и до начала XIX века были рабы. Даже в 1830-е гг. из этого региона турки вывозили на свои невольничьи рынки до 4000 человек в год. Особенно дорого в Стамбуле ценились черкешенки, и голландский подданный Жан Стрюи писал о них: «Слава об их красоте так хорошо распространилась, что на трапезонтском и константинопольском базарах за черкешенку почти всегда вдвое, иногда втрое больше платят, чем за женщину, красота которой, при первом взгляде, показалась бы нам равною с первой и даже превосходящею».

Русский офицер Ф. Ф. фон Торнау в своих мемуарах вспоминал, что торговля женщинами была для турецких купцов средством быстрого обогащения, именно поэтому они интенсивно ею занимались, пренебрегая опасностью, угрожавшей им со стороны русского флота. «В три или четыре рейса турок…. делался богатым человеком и мог спокойно доживать свой век; зато надо было видеть их жадность на этот живой, красивый товар».

Высокая рентабельность невольничьего бизнеса обеспечивалась и значительной разницей в ценах покупки женщин на юге России и стоимостью продажи их на восточных рынках. Так, если на Кавказе в начале XIX века за девушку или женщину платили от 200 до 800 руб. серебром, то после прибытия в Турцию ее цена поднималась в несколько раз.