Как показывают материалы дела, эти казаки получили за женщину желтую черкеску, пистолет и шаровары. Что касается приставаний свекра, то это так называемое «снохачество» было достаточно распространенным явлением среди казаков.

В конечном счете стремление некоторых высших сановников империи решить кавказскую проблему чисто европейским способом, то есть путем ничем не ограниченного насилия, при все их желании не могло быть реализовано. Понимая, что силовым путем умиротворения Кавказа не достигнуть, многие представители российской правящей элиты попытались ее решить традиционным русским образом – включить эти территории в состав империи на правах автономных и вассальных областей. При этом верхнему социальному слою гарантировались права дворянства со всеми вытекающими отсюда последствиями. Трагическая судьба старшего сына имама Шамиля поручика лейб-гвардии Уланского полка Джамалуддина Шамиля, является ярким примером, что такой путь был вполне возможен. Он в 1839 году в возрасте 9 лет был выдан русскому командованию в качестве заложника (аманата) и, возвратившись к отцу, уговаривал его прекратить войну с Россией. Вероятно, применение такой стратегии позволило бы достаточно быстро достичь целей войны, если бы в ее бесконечном продолжении не были заинтересованы внешние силы и их, если говорить современным языком, «агенты влияния» в Петербурге.

Как следствие реальная политика империи в отношении Кавказа колебалась между двумя этими крайностями. В значительной степени способствовала окончательному покорению этого края не столько стратегия русских войск, сколько внутренняя политика имама Шамиля, предоставившего своим ставленникам (наибам), как уже указывалось выше, неограниченную власть в отдельных районах Кавказа. После Крымской войны прекращение финансовой помощи со стороны Османской империи и Великобритании, упадок работорговли привели приближенных имама к мысли, что лучше покориться русским за определенную мзду. Как справедливо указывает Ш. М. Казиев, «золотые ослы» князя Барятинского делали то, чего не могли сделать целые армии. Наибы и даже родственники предавали Шамиля, ворота крепостей легко открывались, а «колеблющиеся отрекались от имама, не успев пересчитать сребреники». Книга сподвижника последнего имама Гаджи-Али «Сказание очевидца о Шамиле» заканчивается словами: «Власть Шамиля была уничтожена коварством и изменой наибов и его приближенных, русским войском и золотом». Он приводит слова главнокомандующего кавказской армией князя Барятинского, что Шамиль ездит с палачом, а он с казначеем. В сущности, такой стратегии всегда придерживались англичане. Русский историк М. П. Погодин в 1827 году утверждал, что главным рычагом их политики являются деньги, – иногда они средство, иногда и цель.

Необходимо отметить, что император Александр II поступил по отношению к Кавказу достаточно дальновидно – он сохранил на начальном этапе традиционную систему отношений среди горских народностей. Подобный рациональный подход доминировал на Кавказе вплоть до 1917 года. В частности, наместник Кавказского края (1905–1915) граф И. И. Воронцов-Дашков был категорическим противником «управления Кавказом из центра, на основании общих формул, без напряженного внимания к нуждам и потребностям местного населения, разнообразного по вероисповеданиям, по племенному составу и по политическому прошлому». Эти местные особенности, по его мнению, нельзя было игнорировать, «насильно подгоняя их под общеимперские рамки…».

Лермонтов, безусловно, хорошо знал и понимал ситуацию на Кавказе. Рассказы о набегах, сражениях и схватках с горцами, о нападениях, подстерегавших русских солдат и офицеров он слышал еще в детстве, когда был гостем в имении своих родственников Хастатовых на границе Чечни.

Великий поэт прекрасно знал и понимал также традиции и обычаи горских народностей. В поэме «Измаил-Бей» он писал:

Во время второго периода военной службы на Кавказе он сообщает в письме А. А. Лопухину (крепость Грозная, октябрь 1840 года): «Мне тебе нечего много писать: жизнь наша здесь вне войны однообразна; а описывать экспедиции не велят. Ты видишь, как я покорен законам. Может быть, когда-нибудь я засяду у твоего камина и расскажу тебе долгие труды, ночные схватки, утомительные перестрелки, все картины военной жизни, которых я был свидетелем».