Он не без гордости написал обер-прокурору Святейшего синода князю А. Н. Голицыну: «Торжественной была эта минута для моего сердца; умилителен, но и страшен был для меня момент этот… Духовное наше торжество в полноте достигло своей цели… Мне даже было забавно тогда видеть, как французские маршалы, как многочисленная фаланга генералов французских теснилась возле русского православного креста и друг друга толкала, чтобы иметь возможность скорее к нему приложиться».

Невзирая на то, что атеистическое мировоззрение постепенно проникало в верхние слои общества, в том числе и в офицерский корпус, многие русские мыслители понимали, что отрицание христианства разрушает корневые основы воинского служения, лишает его сакрального смысла. Эту мысль замечательно выразил Достоевский в своем знаменитом романе «Бесы»: «Об атеизме говорили и, уж разумеется, Бога раскассировали. Рады, визжат. Кстати, Шатов уверяет, что если в России бунт начинать, то чтобы непременно начать с атеизма. Может, и правда. Один седой бурбон капитан сидел, сидел, все молчал, ни слова не говорил, вдруг становится среди комнаты и, знаете, громко так, как бы сам с собой: «Если бога нет, то какой же я после того капитан?» Взял фуражку, развел руки и вышел» [12, с. 180].

Атеизм, который открыто культивировался в это время во Франции и других европейских странах, оказал значительное воздействие на культуру и быт русского дворянского сословия. Проникал он в Россию, как и другие идеологические концепции и учения, в основном через масонские ложи.

Масоны. Как и многие представители высшей аристократии России, некоторые гвардейские офицеры в начале XIX века были членами многочисленных масонских лож. Офицер лейб-гвардии Конного полка и одновременно член петербургской ложи «Соединенные друзья» Ф. Я. Миркович вспоминал: «Здесь я должен еще упомянуть об одном замечательном обстоятельстве, – об учреждении масонской ложи в полку».

Далее он отметил, что в масонстве всех офицеров привлекало правило – «во всех случаях, помогать один другому, без различия народности и вероисповедания, так как все масоны считались между собою братьями». Он указывал, что в традициях масонства было оказание помощи всем, кто был ранен, попал в плен или ограблен. Для этого «стоило ему только, посредством условных знаков, встретить брата масона между врагами, тот должен был ему оказывать помощь». Именно поэтому, по мнению Мирковича, Александр I негласным образом разрешал и даже поощрял учреждение масонских лож во всех гвардейских полках. Учитывая то обстоятельство, что российский император имел, как считают некоторые историки, одну из самых эффективных личных разведок в Европе, можно предположить, и этому есть косвенные подтверждения, что участие гвардейских офицеров в деятельности масонских лож осуществлялось по его прямому указанию.

Остается несомненным тот факт, что многие представители высшей аристократии и дворянства России, имевшие значительную земельную собственность и занимавшие практически все высшие государственные должности, поддерживали прочные связи с масонскими ложами или были их членами. Учитывая то обстоятельство, что концентрация богатства в руках этих лиц была колоссальной, такие связи не могли не оказывать влияния на государственную политику. Например, даже в 1905 г. из 395 млн. десятин земли в Европейской России государству принадлежало 154 млн., дворянству – 53 млн., а крестьянам только 13 млн. При этом доля крестьян в населении России составляла 86 %, а доля дворян – 0,9 % [31, с. 76–79, 156–159]. Но установить точное количество масонов среди русского дворянства не представляется возможным в силу закрытой или отрывочной информации по данной проблеме.

Поскольку все масонские ложи в России подчинялись аналогичным в Европе, то проводить через них решения, прямо противоречащие ее интересам, было достаточно просто. Именно поэтому в 1822 году Александром I был подписан рескрипт на имя управляющего министерством внутренних дел графа В. П. Кочубея «Об уничтожении масонских лож и всяких тайных обществ». В рескрипте говорилось: «Все тайные общества под какими бы они наименованиями не существовали, как то: масонские ложи или другие – закрыть и учреждения их впредь не дозволять». В качестве причины закрытия лож прямо были названы «беспорядки и соблазны, возникшие в других государствах от существования тайных обществ» и желание императора «дабы твердая преграда полагаема была по всему, что к вреду государства послужить может». От всех лиц, состоявших на военной и государственной службе, была потребована подписка о непринадлежности к масонам.

Некоторые историки и писатели предполагают, что таинственная и загадочная смерть Александра I в Таганроге в 1825 году, а потом и его супруги Елизаветы Алексеевны, связаны именно с этим обстоятельством. Так, в частности, считает современный русский историк О. Г. Гончаренко, и в своей книге «Три века императорской гвардии» он обстоятельно исследует эту версию. Она до настоящего времени не доказана, но и не опровергнута.

Общеизвестна принадлежность многих декабристов к масонским ложам, так Пестель, Рылеев и Муравьев-Апостол, то есть трое из пяти казненных декабристов, действительно были их членами. «Я имел случай, – писал французский посол граф Буальконт, – видеть список русских масонов, составленный пять лет назад: в нем было около 10 000 имен, принадлежащих к 10–12 ложам Санкт-Петербурга…в громадном большинстве это были офицеры» [19].

Каких целей добивалось это тайное общество в России? Почему именно гвардейских офицеров старались привлекать в масонские ложи? Как представляется, ответ лежит на поверхности. «Их боевое отрицание, – писала графиня С. Д. Толь в книге «Масонское действо», – было направлено одновременно против церкви и против самодержавия… На 100 с лишком декабристов, живших в Чите, только 13 оставались христианами…. Они часто насмехались над верой и особенно над соблюдением праздников, постов и молитв».

Вместе с тем определять причины возникновения тайных обществ декабристов только масонским влиянием было бы явным преувеличением. Но все-таки нельзя не заметить, что эти союзы создавались по образцу масонских. В практическом плане это означало, что все их члены делились на две неравные группы – посвященных и непосвященных. Естественно, что лица, входившие во вторую группу, даже не догадывались об истинных целях того или иного тайного общества. Необходимо отметить, для любой военной или закрытой организации это нормальное явление, и поэтому офицеры так легко воспринимали эти правила.

Основное внимание в своей деятельности масонство уделяло формированию общественного мнения, с которым не может не считаться правящий класс любой страны. Писатель и этнограф Н. С. Щукин писал о ситуации после 14 декабря 1825 года: «Всеобщее настроение умов было против правительства, не щадили и государя. Молодежь распевала бранные песни, переписывали возмутительные стихи, бранить правительство считалось модным разговором. Одни проповедовали конституцию, другие республику» [32, с.5].

Именно поэтому запрет Александра I был повторен в рескрипте Николая I министру внутренних дел от 21 апреля 1826 года. В нем указывалось, что сокрытие любой информации по поводу членства в масонской ложе грозило «строжайшим наказанием, как государственным преступникам». Столь суровые меры были вызваны тем, что это членство не было столь безобидным, как это представляется в популярной литературе определенного направления. Известно, что задолго да польского восстания Александру I было известно о его подготовке и роли масонов в этом процессе. Упоминавшийся выше посол Франции в России граф Буальконт еще в 1822 г. писал: «Император, знавший о стремлении польского масонства в 1821 г., приказал закрыть несколько лож в Варшаве и готовил общее запрещение, в это время была перехвачена переписка между масонами Варшавы и английскими. Эта переписка, которая шла через Ригу, была такого сорта, что правительству не могла нравиться» [33].

Чернецов Г. Парад по случаю окончания военных действий в Царстве Польском 6 октября 1831 года на Царицыном лугу в Петербурге. 1832–1837 гг.

Чем как не близостью к масонам можно объяснить тот факт, что цесаревич Константин Павлович фактически не предпринял никаких мер для того, чтобы подавить мятеж в Варшаве в 1830 году. Более того, он распустил польскую армию, остававшуюся верной присяге Николаю I, и тем самым превратил восстание в полномасштабную войну. А до этого в 1826 году он настоял, чтобы его брат оставил масона графа Нессельроде на посту министра иностранных дел Российской империи.

Предположительно, в ближайшем окружении Николая I масонами были: глава корпуса жандармов граф А. X. Бенкендорф и начальник его штаба генерал Л. В. Дубельт, начальник цензурного комитета князь М. А. Дондуков-Корсаков, министр народного просвещения граф С. С. Уваров, министр двора граф В. Ф. Адлерберг и, конечно, граф К. В. Нессельроде. Учитывая, что все, даже самые мелкие решения в России, часто принимались исключительно императором, его ближайшее окружение могло легко манипулировать его действиями в выгодном для себя направлении. Принимая во внимание, что все перечисленные выше лица, в той или иной степени были связаны с зарубежными масонскими ложами, то становится понятен результат долголетнего правления Николая I: страна оказалась в полной международной изоляции, ее экономическое положение постоянно ухудшалось, миллионы рублей разворовывались или расходовались впустую.

Но все-таки, какие бы модные общественные идеи не проникали в то время в Россию из Европы, главное, что регулировало отношения внутри офицерского корпуса, а также его отношения с другими сословиями и слоями русского общества – это фундаментальные ценностные понятия долга и чести.

Долг и честь в жизни русского офицера. В своем обращении к новопроизведенным офицерам выпуска 1898 года Николаевского кавалерийского училища, то есть военно-учебного заведения которое окончил в свое время Лермонтов, его начальник – знаменитый генерал П. А. Плеве, выражая вековые традиции русского офицерства, сказал: «Бог, Царь, Родина – три слова свято помните всегда, те слова – всему основа в нашей жизни, господа». Это его суждение имело глубокое значение. Известный русский философ И. А. Ильин писал: «… Россия будет существовать, расти и цвести, если в ней воцарится дух чести, служения и верности». Такая идеология всегда была присуща русским офицерам, ее кратко и ясно выразил князь Андрей Болконский в романе «Война и мир»: «Мы – или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела».

Непоколебимая уверенность в «богоугодности» царской власти составляла основу мировоззрения русских офицеров. Они видели в особе императора не только главу государства или «отца нации», но и помазанника Божьего, чье право располагать их жизнью определялось не «мирскими установлениями», а Промыслом свыше. Для русского воина слова «государь» и «государство» не просто сводились к одному корню, но первое слово предшествовало образованию второго. Поэтому основное, что отличало офицера и дворянина от представителей других слоев общества – это принятие воинской присяги на верность государю императору [34].