Раз во всех этих случаях незаметно никакой противоположности между взглядами Иисуса и фарисеев, то даже, если он открыто выдавал себя за мессию, это обстоятельство не могло бы возбуждать последних против него. Ведь, не только дети Израиля, но и отдельные лица называются «сынами божиими» и, кроме того, ведь, жрецы и раввины сами при случае выдавали отдельных людей за мессий, поддерживали их своим уважением; пусть вспомнят о Зоровавеле и об отношении равви Акибы к Бар-Кохбе[70].
В евангелии Матфея (15, 5), Марка (7, 11) Иисус упрекает фарисеев в том, что они в пользу обязанности по отношению к богу извратили заповедь о почитании родителей и придали ей противоположный смысл. Однако, насчет этого ничего нельзя найти во всем иудейском предании, которое, напротив того, определенно запрещает перетолковывать заповеди Торы. Да и с предписаниями о пище Иисус, может быть, обращался не так, как он, будто бы, по свидетельству Матфея (15, 11) и Марка (7,15), поступал, потому что в таком случае было бы непонятно, почему Петр в Деяниях (10, 14) отказывается притронуться к нечистой пище. А, ведь, Иисус, говорят, дал ему полномочие вязать и разрешать от уз, т. е. относительно постановлений решать по своему усмотрению.
Равным образом, неосновательно то, что Иисус порицает фарисеев за их фабрикацию прозелитов. Если поверить его словам, то выходит, что они только и думали об одном, как бы и где только можно заполучить единоверца иудеям. В действительности же талмуд определенно запрещает подобную неразборчивую фабрикацию прозелитов и переход в иудаизм ставит в зависимость от искренности и внутренней чистоты.
Еще менее может быть речь о том, что фарисеи считали недействительной клятву храмом и жертвенником и, наоборот, придавали значение клятве золотом храма и находящимся на жертвеннике даром. Ведь, если Иисус этими словами хотел выразить ту мысль, что святость заключается в храме и жертвеннике, а не в находящихся там вещах, то это как раз настоящий взгляд и точка зрения раввинов. А если Иисус в евангелии Матфея (23, 23) даже восклицает: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру; сие надлежало делать, и того не оставлять», то и этот упрек несправедлив уже потому, что самостоятельно растущие растения и зелень вообще не подлежали обложению десятиной.
Все эти упреки или были брошены кем-нибудь, кто вообще не был знаком с настоящими историческими условиями тогдашнего времени, или же они были придуманы нарочно с целью унизить противников, причем не поцеремонились с исторической истиной. На это указывает, впрочем, и то, что Иисус обвиняет фарисеев в убиении пророков, приводя в качестве примера их убийство Захарии, сына Барахиина (Баруха), совершенное между храмом и жертвенником, и возлагая на них вину за невинно пролитую кровь его. Ведь, при этом явно Захария, сын Иодая, побитый по приказу царя Иоаса камнями на дворе храма Яхве, слит в один образ или спутан с тем Захарией, сыном Баруха, который во время осады Иерусалима римлянами был умерщвлен зилотами в храме за свою предполагаемую измену государству. Впрочем, все слова Матфея, 23, 34: «Посему, вот я посылаю к вам пророков, и мудрых, и книжников» и т. д. вместе с присоединенным к ним пророчеством о разрушении Иерусалима являются подражанием пророку Иеремии (7, 25): «С того дня, как отцы ваши вышли из земли Египетской, до сего дня я посылал к вам всех рабов моих — пророков, посылал всякий день с раннего утра; но они не слушались меня и не преклонили уха своего, а ожесточили выю свою, поступали хуже отцов своих. И когда ты будешь говорить им все эти слова, они тебя не послушают, и когда будешь звать их, они тебе не ответят... Остриги волоса твои и брось, и подними плач на горах, ибо отверг господь и оставил род, навлекший гнев его... И будут трупы народа сего пищею птицам небесным и зверям земным, и некому будет отгонять их. И прекращу в городах Иудеи и на улицах Иерусалима голос торжества и голос веселия, голос жениха и голос невесты; потому что земля эта будет пустынею».
Как известно, некоторыми для доказательства историчности Иисуса особенно подчеркивалось как раз отношение его к книжникам и фарисеям. Но точно такие же упреки, какие бросаются Иисусом по адресу фарисеев, раздаются и со стороны Исайи против глав народа. «Руки ваши осквернены кровью, — громит их пророк, — омойтесь, очиститесь, удалите злые деяния ваши от очей моих; перестаньте делать зло; научитесь делать добро; ищите правды; спасайте угнетенного; защищайте сироту!». Далее, Исайя скорбит о том, что Иерусалим, «верная столица, исполненная правосудия, сделалась блудницею. Правда обитала в ней, а теперь — убийцы». «Князья твои — законопреступники и сообщники воров; все они любят подарки и гонятся за мздою; не защищают сироты, и дело вдовы не доходит до них». «Горе тем, которые постановляют несправедливые законы и пишут жестокие решения, чтобы устранить бедных от правосудия и похитить права у малосильных из народа моего, чтобы вдов сделать добычею своею и ограбить сирот!». «Горе тем, которые зло называют добром, и добро злом, тьму почитают светом, и свет тьмою, горькое почитают сладким, и сладкое горьким! Горе тем, которые мудры в своих глазах и разумны пред самими собою!.., которые за подарки оправдывают виновного!». Если сравнят с этим те упреки, которые Иисус (Матф. 23 и др. места) бросает по адресу фарисеев и книжников, то убедятся, что также и здесь Исайя послужил прототипом для евангельского изображения. Иисус награждает фарисеев эпитетами: «слепые вожди слепых», «вожди слепые», «слепые фарисеи», и порицает их за те неправые пути, которые они избрали для достижения спасения. У Исайи читаем также: «Народ мой! вожди твои вводят тебя в заблуждение, и путь стезей твоих испортили», и пророк возвращается назад к ослеплению народа и слепоте его вождей. Иисус упрекает фарисеев в их лицемерии, он обвиняет их в том, что они чтут бога только устами и языком и что своим усилением и умножением заповедей сами затруднили себе достижение спасения. Так и у Исайи «господь» жалуется на то, что его народ приближается к нему только устами своими и чтит его только языком своим, сердце же народа далеко отстоит от него, и что благоговение народа пред ним есть только изучение заповедей человеческих. Далее, господь ставит на вид народу, что последний чтит его не так, как следует: «Уста ваши говорят ложь, язык ваш произносит неправду. Никто не возвышает голоса за правду, и никто не заступается за истину; надеются на пустое и говорят ложь, зачинают зло и рождают злодейство».
Иисус называет фарисеев «змеями и порождением ехидны», как поступал, равным образом, будто бы, и Иоанн. Но и здесь он поступает вполне аналогично Исайе, раз мы у последнего читаем: «Высиживают змеиные яйца и ткут паутину; кто поест яиц их, умрет, а если раздавит, выползет ехидна. Паутины их для одежды негодны, и они не покроются своим произведением; дела их — дела неправедные... мысли их — мысли нечестивые..., пути их искривлены» (59, 5 сл.).
После всего этого мы имеем полное право сомневаться в исторической истинности соответствующих мест евангелий, и это сомнение еще более усиливается, раз оказывается, что даже такая важная сцена, как изгнание торгующих из храма, и вложенные по этому поводу в уста Иисуса слова внушены Исайей и развиты подробнее, благодаря привлечению других пророческих мест. Или, как говорит «господь» в первой главе этого пророка? «К чему мне множество жертв ваших? — говорит господь. Я пресыщен всесожжениями овнов и туком откормленного скота; и крови тельцов и агнцев и козлов не хочу. Когда вы приходите являться пред лице мое, кто требует от вас, чтобы вы топтали дворы мои? Не носите больше даров тщетных, курение отвратительно для меня!». «Вот, — дополняет пророк Малахия эти слова, — я посылаю вестника, моего, и он приготовит путь предо мною, и внезапно придет в храм свой господь, которого вы ищете, и ангел завета, которого вы желаете; вот он идет. И кто выдержит день пришествия его, и кто устоит, когда он явится? Ибо он — как огонь расплавляющий и как щелок очищающий, и сядет переплавлять и очищать серебро, и очистит левитов, и переплавит их, как золото и как серебро, чтобы приносили жертву господу в правде. Тогда благоприятна будет господу жертва Иуды и Иерусалима, как во дни древние и как в лета прежние. И приду к ним для суда, и буду скорым обличителем чародеев и прелюбодеев, и тех, которые клянутся ложно и удерживают плату у наемника, притесняют вдову и сироту, и отталкивают пришельца, и меня не боятся, — говорит господь воинств». Если присоединить сюда еще слова Захарии (14, 21): «И все котлы в Иерусалиме и Иудее будут (во времена мессии) святынею господа воинств, и будут приходить все приносящие жертву и брать их, и варить в них, и не будет более ни одного торгаша в доме господа воинств в тот день», и если принять во внимание, что слова Иисуса: «Дом мой домом молитвы наречется для всех народов, а вы Сделали его вертепом разбойников», составлены из слов Исайи(«Дом мой назовется домом молитвы для всех народов») и Иеремии («Не соделался ли вертепом разбойников в глазах ваших дом сей, над которым наречено имя мое?», 7, 11), то тем самым рушится историчность всего этого эпизода. Впрочем, и 7 глава пророка Иеремии рисует пред нами совершенно такую же обстановку дела, как первая глава Исайи и рассказ об очищении храма: «Стань во вратах храма, — повелевает здесь господь пророку, — и провозгласи там слово сие, и скажи: слушайте слово господне, все иудеи, входящие сими вратами на поклонение господу. Так говорит господь воинств, бог Израилев: исправьте пути ваши и деяния ваши, и я оставлю вас жить на сем месте. Не надейтесь на обманчивые слова: «Здесь храм господень, храм господень, храм господень». Но если исправите пути ваши и деяния ваши; если будете верно производить суд между человеком и соперником его; не будете притеснять иноземца, сироты и вдовы, и проливать невинной крови на месте сем, и не пойдете во след иных богов на беду себе, то я оставлю вас жить на месте сем, на этой земле, которую дал отцам вашим в роды родов».
Теперь понятно, почему Иисус должен отправиться в Иерусалим и начать там свою деятельность с очищения храма, и почему к этому эпизоду должны присоединиться грозные речи Иисуса против фарисеев и его пророчество о разрушении Иерусалима. Все это заранее подготовлено и намечено в словах пророков и не может служить гарантией какой-нибудь исторической действительности. Правда, в 13 главе Марка и 24 главе Матфея такая действительность проглядывает, но события, на которые там намекается, как показал уже Гретц, носят на себе окраску того ужасного времени восстания Бар-Кохбы, второго века, когда на самом деле, иудеи и христиане находились в смертельной вражде и предавали друг друга суду, когда имя последователей Иисуса было ненавистным у иудеев, когда «минеи»[71] публично предавались проклятию, а иудеи, как христиане, при Адриановом гонении, после страшных мучений предавались казни.
Но, все же и для этого пророчества Иисуса или лежащего в его основе иудейского апокалипсиса моделью послужил пророк Исайя, когда он относительно суда над Иерусалимом и совершающихся при этом мерзостей говорит следующее: «И в народе один будет угнетаем другим, и каждый ближний своим; юноша будет нагло превозноситься над старцем, и простолюдин над вельможею». А если у Иеремии в такой же связи сказано: «Поставили мерзости свои в доме, над которым наречено имя мое, чтоб осквернить его», то это напоминает нам о «мерзости запустения», которая, по словам Марка (13, 14), должна служить христианам знаком к бегству, и по поводу которой сам Иисус ссылается на Даниила (9, 27).
Больше того: как сильно повлияли на создание всего этого изображения евангелий названные пророки, — показывает также проклятие смоковницы, которое, будто бы, произнес Иисус около времени очищения храма. По-видимому, и этот эпизод внушен словами Исайи (1, 29): «Они будут постыжены за дубравы, которые столь вожделенны для вас, и посрамлены за сады, которые вы избрали себе. Ибо вы будете, как дуб, которого лист опал». Сюда же следует присоединить Иеремию (8, 13), у которого в такой же связи говорит «господь»: «Не останется ни одной виноградины на лозе, ни смоквы на смоковнице, и лист опадет, и что я дал им, отойдет от них».
Как известно, все еще идет спор о том, насколько вызванное Иисусом движение было пролетарским. Евангелие Луки выставляет спасителя преимущественно в качестве друга бедных и угнетенных. Кто просмотрит всею, что приводится поэтому поводу, тот не будет сомневаться, что также и эта черта Иисуса позаимствована прежде всего у Исайи. Ведь, у последнего «господь» выступает, главным образом, в роли спасителя бедняков, который заботится о бесправных и страждущих, бичует знатных за их деяния и ставит в упрек им их насилие и несправедливость: «Господь вступит в суд со старейшинами народа своего и с князьями его; вы опустошили виноградник; награбленное у бедного — в ваших домах. Что вы тесните народ мой и угнетаете бедных?». Весьма вероятно, что секта Иисуса сначала состояла прежде всего из низших слоев народа, из таких, которым в жизни нечего было терять и не на что надеяться; они, поэтому, всем своим умом и сердцем тем упорнее держались обетований о блаженном будущем в загробном мире, которые были связаны с пришествием мессии. Но только и в данном случае не Иисус, а Исайя является тем, к кому восходит сострадание к бедным, у кого милосердие и доброжелательство к порабощенным тесно переплетается с ненавистью к богатым и притеснителям, и кто, следовательно, дал основное настроение, согласно которому строится жизнепонимание христианства. Если в Премудрости Соломона враги спасителя и «раба божия» были охарактеризованы прежде всего в качестве злодеев и нечестивцев, то эта характеристика в освещении Исайи еще ближе определяется тем, что они являются врагами бедных и слабых, угнетателями простого народа, что они высокомерны, лицемерны и лицеприятны. Все это очерчивает пред нами образ фарисея и книжника, как проходит он пред нашими глазами в евангелиях, — образ, для более реального создания которого материал доставили фарисеи не столько первого века, сколько второго, которые, на самом деле, были самыми непримиримыми и самыми ожесточенными противниками объединенных в секту Иисуса бедняков-соплеменников. А если так выглядели противники спасителя, то в этом обстоятельстве заключалось дальнейшее основание также и самого его представить в виде бедного человека и вывести его из среды простого народа. Противоположение иудеев язычникам, праведников — нечестивцам, о котором первоначально трактовались у «раба божия» Исайи, принимает в историческом изображении мифических событий характер борьбы бедных с богатыми и сильными, мирян с наглыми притязаниями жрецов и книжников, откровенной и страстной жажды спасения с лицемерием, простого благочестия пророков с законом и высокомерием его официальных охранителей.
к) Дальнейшая переработка пророческих и исторических мест.
При таком положении дела нельзя будет придавать исторического значения также и отношению Иисуса к враждебным ему местностям. Если уже само по себе весьма невероятно, чтобы Иисус проклинал место за то, что последнее, несмотря на его чудеса, не уверовало в него, так как, ведь, говорят, не сразу уверовали в него даже его собственная родня и ближайшие ученики, то, очевидно, также и здесь перед глазами евангелистов носился Исайя, который неустанно провозглашает по адресу языческих городов свое «горе!», предсказывает им их гибель, и грозные слова которого, несомненно, находят свое эхо в словах Иисуса.
Прямо-таки классический пример того, как слова Иисуса явились подражанием Исайе, и как была придумана обстановка, дает Матфей (16, 15), где рассказывается о признании Петра и последовавшем затем назначении этого ученика преемником в заведывании ключами. Ведь, кто не видит, что в этом месте Исайя (28,16): «Я полагаю в основание на Сионе камень, камень испытанный, краеугольный, драгоценный, крепко утвержденный: верующий в него не постыдится», а также Исайя: «Послушайте меня, стремящиеся к правде, ищущие господа! Взгляните на скалу, из которой вы иссечены... посмотрите на Авраама, отца вашего... ибо я призвал его одного, и благословил его, и размножил его!», — слиты с той странной речью пророка против Севны, «управляющего» и «начальника дворца» царя, потому что этот Севна вырубил себе гробницу на возвышенном месте в скале. Пророк грозит ему, что господь столкнет его за это с места и должности, а затем продолжает: «И будет в тот день, призову раба моего Елиакима, и одену его в одежду твою, и поясом твоим опояшу его, и власть твою передам в руки его; и будет он отцом для жителей Иерусалима и для дома Иудина. И ключ дома Давидова возложу на рамена его; отворит он, и никто не запрет; запрет он, и никто не отворит. И укреплю его как гвоздь на твердом месте; и будет он как седалище славы для дома отца своего». Так и у Захарии господь торжественно облекает первоосвященника Иошуа в знаки его служения и назначает его управляющим своего дома, надсмотрщиком над своим двором. Первосвященник же Иошуа стоит в связи с мессией Зоровавелем, как Петр по отношению к Иисусу, чтобы в конце концов окончательно занять его место.
Что Иисус должен умереть в Иерусалиме и в смысле «раба божия» Исайи своею смертью искупить грехи людей, — это служило исходным пунктом всего нашего исследования. Поскольку в изображении самого судопроизводства отразились мифические и ветхозаветные мотивы и поскольку они повлияли на евангельскую картину, — все это было уже показано в первом томе «Мифа о Христе». Здесь можно было бы указать еще на другое обстоятельство, которое, по всей вероятности, оказало весьма существенное влияние на евангельский рассказ о страданиях и смерти Иисуса.
В своей «Истории иудейской войны» (6, 5, 3) Иосиф Флавий рассказывает, как некий Иисус (!) сын Анана, необразованный крестьянин, за 4 года до начала войны, когда город наслаждался еще глубоким миром и благосостоянием, пришел на праздник Кущей в Иерусалим и начал там вдруг громко взывать: «Глас с востока, глас с запада, глас со всех четырех сторон, глас об Иерусалиме и храме, глас о женихах и невестах, глас о всем народе!» Дни и ночи взывал он таким образом, бегая по всем улицам города. Схваченный и подвергнутый жестоким побоям он, ничего не говоря в свое оправдание или против своих мучителей, повторял только свои прежние слова. Приведенный к римскому наместнику и подвергнутый бичеванию так, что кости обнажались от мяса, он не просил о пощаде, не проливал слез, а только на каждый удар отвечал жалобным стоном: «Горе Иерусалиму!».
Когда наместник Альбин спросил его, кто он, откуда и почему так взывает, Иисус на это ответа не давал, пока Альбин, убедившись, что имеет дело с сумасшедшим, не отпустил его. «Он не ругал никого, кто его бил, — продолжает Иосиф, — однако, благодарил того, кто давал ему есть; для всякого у него был один только ответ, — пророчество о несчастье. Особенно громко взывал он в праздничные дни», пока, наконец, во время осады не был поражен насмерть ударом камня.
9. Слова господни.
а) Передача слов.