Дополнение.

Исайя вместе с Премудростью Соломона представляет, как было сказано, основное ядро для выработки евангельского образа Иисуса д христианского учения о спасении. Но, кроме того, в развитии этого образа участвовал еще третий элемент — личность Иова.

Каноническая книга Иова рисует пред нами праведника, который, совершенно аналогично «рабу божию» пророка, подвергается со стороны бога испытанию в своей борьбе с сатаной, переживает невыносимые страдания и самое крайнее уничижение, дабы затем; бог снова вернул ему его прежнее положение и состояние. Кое-что в этой Книге прямо напоминает то обстоятельство, что Иов и «раб божий» обезображиваются болезнью, напоминающей проказу (Исайя 52, 14; 53, 4). Или пусть прочтут следующий вопль Иова: «Разинули на меня пасть свою; ругаясь, бьют меня по щекам: все сговорились против меня. Предал меня бог беззаконнику и в руки нечестивым бросил меня... Окружили меня стрельцы его; он рассекает внутренности мои и не щадит; пролил на землю желчь мою... Лицо мое побагровело от плача и на веждах моих тень смерти, при всем том, что нет хищения в руках моих, и молитва моя чиста. Земля! не закрой моей крови, и да не будет места воплю моему. И ныне, вот на небесах свидетель мой, и заступник мой в вышних. Многоречивые друзья мои! К богу слезит око мое. Дыхание мое ослабело; дни мои угасают; гробы предо мною. Если бы не насмешки их, то и среди споров их око мое пребывало бы спокойно. (Пусть вспомнят о воинах, бросающих жребий об одежде Иисуса!)... Он поставил меня притчею для народа и посмешищем для него. Помутилось от горести око мое, и все члены мои, как тень. Изумятся о сем праведные, и невинный вознегодует на лицемера. Но праведник будет крепко держаться пути своего, и чистый руками будет больше и больше утверждаться».

«О, если бы я был, как в прежние луны (месяцы), как в те дни, когда бог хранил меня, когда светильник его светил над головою моею, и я при свете его ходил среди тьмы... Когда еще вседержитель был со мною, и дети мои вокруг меня... Когда я выходил к воротам города и на площади ставил седалище свое... старцы вставали и стояли; князья удерживались от речи, и персты полагали на уста свои (сравни Исайя, 52, 15). Голос знатных умолкал, и язык их прилипал к гортани их. Ухо, слышавшее меня, ублажало меня; око видевшее восхваляло меня. Потому что я спасал страдальца вопиющего и сироту беспомощного. Благословение погибавшего приходило на меня, и сердцу вдовы доставлял я радость. Я облекался в правду, и суд мой одевал меня... Я был глазами слепому и ногами хромому. Отцом был я для нищих, и тяжбу, которой я не знал, разбирал внимательно. Сокрушал я беззаконному челюсти, и из зубов его исторгал похищенное... Внимали мне, и ожидали, и безмолвствовали при свете моем. После слов моих уже не рассуждали; речь моя капала на них... Бывало, улыбнусь им, они не верят; и света лица моего они не помрачали. Я назначал пути им, и сидел во главе, и жил, как царь в кругу воинов, как утешитель плачущих» (29, 1 сл.).

Нам при чтении этих слов приходит на память «раб божий» пророка. Но, вместе с тем, мы видим пред собой также и Иисуса, как он, окруженный своими учениками, на площади и улицах говорит к народу, в словесной схватке побеждает и заставляет молчать фарисеев и книжников; как он, щедрый на помощь, творя чудеса, утешая, исцеляя и поощряя, проводит жизнь, народ считает его праведником, а погибшие и им спасенные его благословляют.

Однако, еще большее, чем с канонической книгой Иова, сходство образа евангельского Иисуса с иудейскими народными дополнениями к содержанию книги Иова. Одно из таких дополнений мы имеем в так наз. «Завещании Иова», которое впервые было опубликовано в 1833 году, в 1897 году Монтегю Родсом Джемсом и Колером было переиздано, а Спитта подверг тщательному исследованию его отношение к новому завету. Джемс первоначально считал это «Завещание Иова» чисто иудейским и дохристианским, однако, впоследствии он пришел к мысли, что оно, должно быть , написано перешедшим в христианство иудеем, так как иначе он не мог себе объяснить поразительные совпадения с новым заветом, которые касаются не только вообще содержания, но отчасти даже буквального сходства в тексте. Колер видит в нем дохристианское произведение, а именно: ессейский мидраш (толкование) на книгу Иова, что, однако, отвергается Спиттой. Осторожный Буссе предполагает «легкую христианскую переработку» иудейского произведения, между тем. как Спитта высказывается за чисто иудейский характер этого замечательного литературного памятника, «одной из иудейских предпосылок христианства, более точное знание которой имеет громадное значение для суждения о самом христианстве и, не менее того, об образе Иисуса». «Здесь, как мне кажется, — пишет он, — можно было бы скорее, чем при чтении эпоса о Гилгамеше или «Дохристианского Иисуса» В. Смита высказать взгляд, что образ Иисуса — дохристианского происхождения», и он отмечает следующие, особенно характерные пункты: «Иов и Иисус оба — царского происхождения; оба оказываются спасителями бедных и скорбящих; оба борются с властью сатаны, и последний тщетно пытается отклонить их от бога; оба вследствие вражды дьявола подвергаются страданиям, презрению и даже смерти; оба избавляются от «nekrotes» (состояния смерти), заслуживают уважение на земле и сидят на престоле одесную бога». Хотя Спитта не забывает привести также и различия между Иовом и Иисусом, но все же считает сходство столь большим, что, по его мнению, этого достаточно «для объяснения, как могло произойти, что образ Иисуса иудейскими писателями невольно был наделен такими чертами, которые принадлежали первоначально образу легенды об Иове».

Что этот образ мог бы сложиться вообще только под влиянием образа Иова, — это такая возможность, которая, конечно, лежит вне поля зрения теологов. И все же оказалось уже столько деталей в евангельском образе Иисуса, обусловливаемых посторонними влияниями, что вряд ли уже можно сказать, что же в нем, собственно говоря, историческое. Впрочем, сами христиане хорошо сознавали сходство их Иисуса с Иовом. Это доказывается посланием Иакова, 5, 10, где читаем: «В пример злострадания и долготерпения возьмите, братия мои, пророков, которые говорили .именем господним. Вот мы ублажаем тех, которые терпели. Вы слышали о терпении Иова и видели конец оного от господа; ибо господь весьма милосерд и сострадателен». Здесь Иисус доставлен на одну доску с Иовом, предполагая, что под «господом» скорее следует понимать Иисуса, а не Яхве-бога, — предположение, которое делается весьма убедительным благодаря указанию на пророков, говоривших «именем господним»[54].

в) Иоанн креститель и крещение Иисуса.

Вейс правильно называет евангелие Марка «продолженной в обратную сторону историей страстей господних». Эта пестрая картина земной жизни Иисуса на самом деле больше, чем простое развитие Павлова тезиса: Иисус сам уничтожил себя и был послушен вплоть до смерти на кресте. Но из Павлова благовестия евангелист, конечно, не мог бы извлечь своего представления (132). Да этого, ведь, Никто еще и не утверждал. А я утверждаю, что пророк Исайя доставил самые существенные черты для «истории» Иисуса и дал для нее общую рамку. И вот здесь-то, а нигде в другом месте, находятся настоящие «столпы подлинно-научной жизни Иисуса». Ибо не только страдания, смерть, воскресение и вознесение, но даже изображение его характера, его деятельности в течение своей земной жизни и его чудесной силы, — все это своим источником имеет слова пророка. Больше того: даже первое выступление Иисуса в связи с Иоанновой проповедью покаяния зиждется на тексте Исайи. Слова, которыми начинается это древнейшее евангелие, составляют также и начало той второй части книги пророка, автор которой, в отличие от более древнего пророка Исайи, обычно называется Второисайей и о котором предполагают, что он написал свое произведение в Вавилоне в последние дни плена. «Глас вопиющего: в пустыне приготовьте путь господу, прямыми сделайте в степи стези богу нашему. Всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизится, кривизны выпрямятся, и неровные пути сделаются гладкими. И явится слава господня, и узрит всякая плоть, ибо уста господни изрекли это» (40, 3 — 5).

Евангелие относит эти слова к крестителю, «глашатаю в пустыне», к которому «был глагол божий». Но, ведь, известно, — Марк сам подтверждает это, — что он припоминал слова пророка Малахии, который в третьей главе говорит: «Вот я посылаю ангела (вестника) моего, и он приготовит путь предо мной», и что слова «в пустыне» попали в ненадлежащее место благодаря ошибке в переводе, так как они в действительности не выражают места, откуда раздался зов, а относятся к тому, чтобы приготовили путь в пустыне. Это возбуждает подозрение, как бы также и фигура «предтечи» не выросла из вышеприведенного места пророка, и как бы представление о двойном послании бога к своему народу не возникло из слов Исайи, где в утешительной речи сказано, что Иерусалим за все свои грехи «от руки господней принял вдвое». Да и в словах призыва, с которыми пророк обращается к сердцу Иерусалима, опять-таки звучат идеи благовествования крестителя. «Идет за мною, — говорит креститель в евангелии Марка, — сильнейший меня, у которого я недостоин, наклонившись, развязать ремень обуви его». А у Исайи читаем: «вот господь бог грядет с силою!», а затем пророк рисует нам силу и величие бога, пред которым все народы и силы земли — ничто, дух которого необыкновенен, сила которого несравнима и который говорит: «Я воздвиг его от севера, и он придет; ют восхода солнца будет призывать имя мое и попирать владык, как грязь, и топтать как горшечник глину». «Лопата его в руке его, и он очистит гумно свое, и соберет пшеницу свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым», — так дополняют слова древнейшего евангелия Матфей и Лука. У Исайи же бог-Яхве говорит Израилю: «Вот, я сделал тебя острым молотилом, новым, зубчатым; ты будешь молотить и растирать горы, и холмы сделаешь как мякину. Ты будешь веять их, и ветер разнесет их, и вихрь развеет их». А в главе 47, 14 написано о язычниках: «Вот они, как солома; огонь сожег их; не избавили души своей от пламени». Это — та речь покаяния и угрозы, которую евангелист влагает в уста крестителя: «Покайтесь, ибо приблизилось царство небесное». Страшный суд пред дверьми! Чаемый мессия близок! Так у пророка и бог Яхве оказывается чем-то вроде судьи, который требует на суд к себе язычников, чтобы доказать ничтожество их богов, в сравнении с героем;, которого он воздвигает во спасение народа. «Выведи народ слепой, хотя у него есть глаза, и глухой, хотя у него есть уши. Пусть все народы соберутся вместе, и совокупятся племена». «Но вы ничто, — бросает он по адресу богов языческого мира, — и дело ваше ничтожно, — мерзость тот, кто избирает вас». Кому не приходят здесь на память бранные слова Иоанна, с которыми он обращается к фарисеям, бичуя их упорство и высокомерие: «порождения ехиднины! кто внушил вам бежать от будущего гнева?».

Мытари приходят к Иоанну и спрашивают его: «что нам делать?». И он отвечает им: «Ничего не требуйте более определенного вам». Воины ставят ему тот же самый вопрос и слышат в ответ: «никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь своим жалованьем». А у Исайи написано следующее: «Тот, кто ходит в правде и говорит истину, кто презирает корысть от притеснения, удерживает руки свои от взяток, затыкает уши свои, чтобы не слышать о кровопролитии, и закрывает глаза свои, чтобы не видеть зла, — тот будет обитать на высотах; убежище его — неприступные скалы».

Креститель взывает к фарисеям: «сотворите же достойный плод покаяния и не думайте говорить в себе: отец у нас Авраам; ибо говорю вам, что бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму. Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь». И могло ли быть простой случайностью, что также и в 41 главе Исайи говорится о «семени Авраама» а Израиль утешает себя как раз тем же, чем, по словам евангелия, утешаются и фарисеи, хвастающиеся своей «праведностью», т. е., что отец у них Авраам? И что значат слова в начале 51 главы пророка: «Послушайте меня, стремящиеся к правде, ищущие господа! Взгляните на скалу, из которой вы иссечены... Посмотрите на Авраама, отца вашего»?.. Также и у Исайи грядет «день господа» на все гордое и высокомерное и на все превознесенное, — и оно будет унижено, а у Иезекииля по повелению бога срубаются гордый дуб ливанский за его надменность и его беззаконие.

В настоящее время Роберт Эйслер в статье «Die Taufe des Johannes» обратил внимание на пророка Михея (7, 14), где Сион устами пророка говорит богу: «Паси народ твой жезлом твоим, овец наследия твоего, обитающих уединенно, в лесу среди тучных полей... Как во дни исхода твоего из земли Египетской, явлю ему дивные дела. Увидят это народы и устыдятся при всем могуществе своем... уши их сделаются глухими. Будут лизать прах как змеи, как черви земные выползут они из укреплений своих; устрашатся господа бога нашего и убоятся тебя. Кто бог, как ты, прощающий беззаконие и не вменяющий преступления остатку наследия твоего?.. Да ты опять умилосердишься над нами, изгладишь беззакония наши. Ты ввергнешь в пучину морскую все грехи наши. Ты явишь верность Иакову, милость Аврааму, которую с клятвою обещал отцам нашим от дней первых». Здесь совершенно такая же ситуация, как в 40 и 41 главах Исайи и в евангельском описании выступления Иоанна. Больше того: почти каждое слово, влагаемое в уста проповеднику покаяния, напоминает слова пророка: бог во образе обитателя пустыни и пастыря во Израиле, вокруг какового пастыря собирается народ в уединенное место, несмотря на окружающие людей тучные поля; указание на грядущий гнев бога, упорство народов, угроза, что, несмотря на всю свою силу, они устыдятся пред богом; сравнение упорных со змеями (порождения ехиднины), замечание, что упорным даже их происхождение от Авраама не дает права на прощение грехов и на наследование милости, каковое бог клятвенно обещал каждому; напротив того, готовые к покаянию будут видеть чудеса, которые произошли при выходе из Египта, а именно, крещение, при котором были погружены в море и унесены волнами грехи. Обычно переходу израильтян через Красное море приписывали очистительный смысл и рассматривали этот переход как своего рода крещение и очищение от грехов всего народа, как говорит Павел: «отцы наши все были под облаком и все прошли сквозь море; и все крестились при Моисее в облаке и в море».

Также и у Исайи «святой Израиля», бог, обещает своим, что они будут хвалиться им: «Бедные и нищие ищут воды, и нет ее; язык их сохнет от жажды: я, господь, услышу их... пустыню сделаю озером и сухую землю источниками воды». «Не бойся, раб мой Иаков... ибо я изолью воды на жаждущее и потоки на иссохшее; излию дух мой на племя твое и благословение мое на потомков твоих. И будут расти между травою, как ивы при потоках вод» (44, 2). Образ роста на почве пустыни напоминает «отпрыск», «росток из сухой земли», и, таким образом, в этих словах дано связующее звено между Иоанновым крещением и крещением «раба божия»: «Вот я делаю новое; ныне же оно произрастет; неужели вы и этого не хотите знать? Я проложу дорогу в степи, реки в пустыне... чтобы поить избранный народ мой».

«Я крещу вал в воде в покаяние, — говорит Иоанн у Матфея и Луки, — но идущий за мною... будет крестить вас духом святым) и огнем». А у Исайи читаем: «Будешь ли переходить через воды, я с тобою; через реки ли, они не потопят тебя; пойдешь ли чрез огонь, не обожжешься, и пламя не опалит тебя», а следующие стихи ясно показывают, что и у него пред мысленным взором вставало крещение в Красном море, крещение водное в отличие от огненного крещения, раз он говорит: «в выкуп за тебя отдал Египет... отдам людей за тебя, и народы за душу твою».

В знаменитой 11 главе пророка мы читаем об «отрасли от «корня Иессеева»: «и почиет на нем дух господень, дух премудрости и разума, дух совета и крепости, дух ведения и благочестия». Это — слова, из которых вырос рассказ о крещении Иисуса и сошествии на него святого духа, и мы теперь понимаем), почему проповедник покаяния грозит близостью суда, а «отпрыск» в этом месте, в сущности говоря, выступает в роли праведного судьи, о котором читаем: он будет «судить бедных по правде, и дела страдальцев земли решать по истине; и жезлом уст своих поразит землю, и духом) уст своих убьет нечестивого. И будет препоясанием чресл его правда, и препоясанием бедр его — истина».

Таким образом, весь рассказ о выступлении Иоанна и крещении Иисуса скопирован с пророка Исайи. Вместе с тем отпадают затруднения, которые для чисто исторического понимания заключаются, прежде всего, в том противоречащем обстоятельстве, что некий Иисус получил крещение от Иоанна, а все бесчисленные изъяснения этой проблемы оказываются простой игрой идеями. Разве там не имеются уже данные для изображения характера Иоанна, о его отношении к Иисусу и т. д. ? Точно так же можно было бы предметом «научного исследования» сделать вопрос: почему целые десять лет Ахиллес оставался без дела под стенами города Трои вместо того, чтобы лучше уехать домой и удовлетворить свою жажду подвигов где-нибудь в ином месте? Можно скорбить за науку, которая ради своей связи с церковной практикой вынуждена вообще подымать подобного рода вопросы, а bi одобренных академиями исследованиях и научных работах разбирать их, когда, ведь, ясно, как день, что вся история крещения принадлежит к области вымысла и поэтической обработки вышеприведенных мест пророка.