Поднялся гам, каждый спешил сказать о Любе что-то свое, хорошее. На мои вопросы о реакции папки-мамки отвечали уклончиво, тушевались, своих не сдавали. Я напрямую спросил, с кем ругалась Рудина. Указали на Австрияка.

— С Австрияком вон.

— С харей.

Под предлогом проигрыша очередным пацаном в Кима я прервал игру, обозвав ребят раззявами и посоветовав тренировать внимательность. Мальчишки пофыркали, но расползлись. Потерять их интерес к себе я не боялся, любопытство подростка-мальчишки обратно пропорционально задетому самолюбию.

Якоб бросил сети. Пошел к мосткам. Он сместился, солнце било ему в лицо. На правой стороне несколько шрамов. А левую будто стесали рубанком. Глаз сполз. Перекошенная верхняя губа задрана к носу. Нос — видно, что был крупный, — раздроблен и тоже в шрамах.

— Смотрите вот сюда — в точку у плеча, — сказал он. — В лицо не смотрите.

По-русски он говорил медленно, очень правильно подбирая слова, но с сильным акцентом. Из-за травмы звуки с присвистом выходили из торчащих из вывернутой плоти, как растопыренные пальцы, зубов.

— Я врач, меня не смущает. — Я смотрел ему прямо в глаза. — Простите, но ведь это у вас пластическая хирургия была? Я только читал о применении, но на… практике видеть не доводилось.

— Вы первый, кто догадался, что мне сделали операцию, — ответил он. — Глаза спасли.

Первые такие операции стали делать после мировой войны. Приживляли к лицу кожу руки, больной был вынужден неделями жить так. Процесс был мучителен, а результат непредсказуем.

— После операции я жил в госпитале. Хорошие врачи. Я помогал. Но тяжело было, много страданий. Носил резиновую маску. Вызвался сюда. На стройку. Людей не так много. Меньше смотрят. Думал, это будет лучше.

— А как вышло?

— Плохо вышло. Остаться бы мне там, но я… дурак.

Усмехнулся, получился звук, похожий на фырканье лошади.

— Мальчиков не слушайте, — продолжил он. — Что круг чертил или другое. Я просил ее позировать, для рисунка.

Тут я понял, что общего в чертах Евы и змея.

— Вам рассказали, думаю, о ней. Сказали, может, что распущенна, не блюла себя, только это обман. Она красивая. Очень красивая. А они все вокруг нее.

— Кто же все?

— Все они. Один все смотрел, не подходил. — По описанию я узнал Нахимана Бродского. — А этот kommissar не стеснялся. Обсуждали ее, осуждали, а все к ней таскались. Но она не всерьез. Ничего им.

— А кто всерьез? Она ждала ребенка, знаете?