— Подростков нам удалось привлечь. А вот в целом населением клуб плохо посещается. Зачастую наблюдаем полное отсутствие увязки.

Посмотрев на часы и поддержав Турща репликой о том, что отсутствие увязки — это полное безобразие, я напомнил о лодке. А по пути к выходу вдруг столкнулся с Псековым. Дмитрий Львович, входя в комнату, хмуро пояснил, что ведет счета коммуны.

Уходя, я задержался, заглянул на склад, в бывшие комнаты прислуги. У стены, под наброшенным мешком, нашлась пара банок с белой краской.

Турщ дожидался меня на крыльце:

— Теперь у нас запланирован месячник борьбы с религиозными суевериями.

Наша задача — разрушить темноту и фанатизм.

Черт, а я уж было решил, что агитпросвет окончен. Спускаясь с крыльца, поинтересовался:

— Рудина, кстати сказать, активно вела работу по разрушению суеверий?

— Этого сейчас вся обстановка повелительно требует. Вот взять того же попа. Он провоцирует истории о явлениях, которые мы будем изживать.

— Отец Магдарий.

— Он. — Турщ помахал, разгоняя папиросный дым. В нем явно прослеживалась смесь жеманных манер и прямо земельной мужественности. Да, зеркальце у Рудиной — подарок в его вкусе.

— Спокойного времени нет. Вот еще напасть, сейчас мне нужно быть в станичном ревкоме. Разбирательство. Местные хотят выжить партию энтузиастов-краеведов. Обвиняют в том, что те якобы тревожат змея.

— Слышал у Рогинского. Любопытное суеверие.

— Да нет, эти краеведы в самом деле зачем-то к нему полезли. Копают прямо по-над хребтом. Хотя я предупреждал этого не делать! Однако это, так скажем, потустороннее. — Мы шли к пристани. Турщ продолжил: — В Ряженом и в округе творятся другие дела. Вполне телесные. Главная цель, я уже говорил, боремся с контрабандой. Рядом морской порт на Азовском море.

Порт Таганрога по-прежнему принимал турецкие и другие суда. А так как новая, Советская страна производила мало предметов «буржуазной роскоши», появился «дефицит» — контрабанда процветала. Спиртное, табак, кофе привозили на заграничных судах. Само собой, нелегально. Контрабандный товар не досматривался, пошлину платить не нужно.

— При досмотре парохода «Декрет» нашли в перекинутом за борт кранце сахарный песок. Задержали турецкоподданных, оштрафовали — да и отпустили! А вот кто у них подельники на берегу?! Это вопрос. Понятно, строится просто: к судну подходит лодка, контрабанду снимают и доставляют на берег. Однако не можем поймать на горячем.

Турщ добавил, что вывозят за границу тем же способом украшения, иконы, а бывает, и оружие. Продают матросам рыбу.

У пристани нас ожидал знакомый милиционер, он пожаловался, что ночь не спал — сторожил Австрияка и отца Магдария. Хорошо, что Турщ с нами не поехал — удалось отвязаться.

На островке, по пути к церкви, я заглянул на кладбище. Шел, рассматривая надгробия, читая эпитафии. Поселения и города в этой местности моложе, чем в бывшей империи. Однако уже зацепились корнями. Фамилии все повторялись. Ограды, рыдающие ангелы, следы воды на изъеденных ветром и влагой мраморных крыльях. Наконец я нашел то, что искал. Могила Любови Рудиной выделялась светлым деревом креста, на нем были затейливо выведены цифры. За спиной послышались шаги, меня окликнул священник. Круглая шляпа, простое русское лицо, вьющаяся светлая бородка — природа его огладила, пожадничала дать прямых линий.

— Толком не познакомились — отец Магдарий Сериков. — Руки в земле, он вытер их платком, протянул ладонь. — Убираем по весне каждый год, повсюду выпалываем.