После этих жестких и, как оказалось, вступительных слов министерский чиновник монотонным голосом зачитал текст Приказа, суть которого сводилась к тому, что исключительное право на проект «Меридиан» передается Министерству природных ресурсов, а всем сотрудникам Центра предписывается сдать все относящиеся к делу исследовательские материалы, экономические расчеты, машины и механизмы.

Приказ был оглашен в гнетущей тишине и был встречен жалкими, тощенькими хлопками представителей Минприреса.

— В заключение хочу дополнить, — вновь прорезался сотрудник министерства, — Шишков Максим Евгеньевич назначен консультантом проекта с правом совещательного голоса. Господа, у кого-нибудь есть вопросы?

На этом собрание закончилось, все потянулись к выходу. Внезапно в дверях образовался небольшой затор.

— У меня есть вопрос к господину консультанту. Можно? — звенел струной голос Гошки Шишкова. — Максим Евгеньевич, не унизительно ли вам довольствоваться правом совещательного голоса в проекте, в котором вы совсем недавно были полноправным руководителем? Не рассматривали ли вы иные варианты: в знак протеста демонстративно уйти с должности или, по крайней мере, отказаться от участия в том, что когда-то называлось «Меридианом»?

— Георгий, поговорим после.

— А ваши коллеги, которые вам верили? Как считаете, вам их будет не хватать?

— Обсудим это дома. Не устраивай балаган! Стыдно.

— Да и не говорите! Батя, мне стыдно за тебя!

Максим Евгеньевич втянул голову в плечи, а затем влепил Гошке несильную, но звонкую и хлесткую пощечину. И, оттолкнув обалдевшего сына с дороги, Максим быстро зашагал прочь.

***

Звон пощечины выдернул Лиду из оцепенения. Она была поражена. Новокузнецк — конкретный город конкретных людей. Здесь могут дать в зубы, могут дать в глаз, но чтобы пощечина?! Это казалось чем-то почти невероятным.

Она едва заметно встрепенулась и пошла… Куда? Да просто подальше от безобразной сцены. Самым логичным ей представилось заглянуть в женский туалет, уж тут-то ее точно не найдут.

Лида стояла у окна, выходящего во внутренний дворик, и смотрела на затянутый сизым смогом мир за окном. Слабенькое зимнее солнце едва пробивалось сквозь мутное марево. Примерно так же было у Лиды на душе: смутно, горько, пакостно. Они потерпели поражение. Полное, без уверток. И ничем нельзя себя утешить. Не получится сказать себе: вот завтра… вот я приду в себя, подумаю, составлю план действий… Пройдет месяц, другой, и ветер переменится… Мы все исправим…

Лида тяжело оперлась на подоконник. Судя по всему, что-либо исправить не представлялось возможным.

От горьких мыслей Лиду отвлекли всхлипы, доносящиеся из туалетной кабинки. Кажется, она была здесь не одна. Вероятно, некто спрятался, не желая попадаться ей на глаза, притаился в уединении. А теперь вот прорвало. Лида наклонилась и разглядела под дверцей знакомые франтоватые сапожки. Она не растерялась, схватила спрятанную в дальнем углу швабру и заблокировала дверь в туалет.

— Тань, это я, Лида. Плачешь? Тут только мы вдвоем, выходи.

В ответ на минуту все стихло, а потом рыдания возобновились с новой силой. Таня плакала горько, безутешно, время от времени задевая хлипкую, дребезжащую от каждого прикосновения дверцу. Так продолжалось довольно долго. Лида уже устала ждать и уселась на широкий подоконник, когда на какой-нибудь дециметр дверца приоткрылась, и Таня попросила: «Лид, я, кажется, сумку забыла. Сходи, а?»

Лидия бросилась в конференц-зал, надеясь, что его еще не закрыли. Она успела. Влетела туда, огляделась и не увидела ни одного знакомого лица, только представители Министерства природных ресурсов с удовлетворенным видом собирали документы в папки. Забытую сумочку она нашла без труда и уже направилась к выходу, когда путь ей преградил один из министерских чиновников.

— Так это вы Лидия Метёлкина — местечковая знаменитость?