У Интернационального Комитета была приманка – на каждое общество выделяли в год пятьсот евро, которые жестко контролировались и выдавались под определенные мероприятия для интеграции.

Вначале я пела дифирамбы стране, которая любила пришлых. Потом поняла, что эта любовь – контроль для того, чтобы всех держать под колпаком. С одной стороны, они проводили такие мероприятия, которые учили жить, не нарушая законы страны. С другой стороны, члены Интернационального Комитета могли заявить о себе в Бельгии:

– Мы здесь! Мы не хуже вас! Смотрите на нас!

Когда была официально открыта наша корейская организация, а я выбрана ее президентом, у меня взяли интервью. И следом в центральной газете была напечатана большая статья на первой странице о том, что есть корейцы не из Южной или Северной Кореи, а русскоязычные, из постсоветского пространства.

На работе в министерстве на доске объявлений висела заметка из газеты, оттуда смотрело мое лицо. В отделе, где я убиралась, начальник пожал мне руку и поздравил со словами:

– Добро пожаловать в Бельгию!

Потом вручил конверт, где лежали деньги, собранные всем отделом, и открытка с подписью: «Удачи!»

В школе, где я работала с пяти вечера до восьми, меня встретили неприязненные взгляды. Все замолчали, когда я вошла в служебное помещение. Потом инспектор, глядя мне в глаза, сказал слова, которые я уже слышала миллион раз в той жизни, от которой убежала:

– Понаехали отовсюду! Не работают, сидят целыми днями в кафе, а мы платим налоги. Кому нужна в Бельгии корейская организация, сидели бы у себя там, если хотите сохранить традиции и обычаи! – гневно обратился он ко мне, судорожно тыча пальцем в газету, прямо в заметку с моей фотографией.

Остальные уборщицы кивали, соглашаясь с ним. Колючие и неприветливые глаза уставились на меня. Ждали, что я сейчас буду кланяться в пояс, подобострастно оправдываться.

Я встала, как на уроке:

– За все годы, что прожила здесь, в кафе и ресторанах вижу только бельгийцев. Я иностранка, но работаю, и работаю больше и быстрее многих. Не укрываюсь от налогов. Каждый из вас платит налог за себя, за свое место на кладбище, а не за мое. За всех иностранцев Бельгия получает огромные деньги от ООН – знаете, что это за организация?

Договорив, пошла к выходу, повернулась, чтобы нанести еще один удар:

– Позвоню в пункт по расизму.

Не успела пропылесосить один кабинет, как в двери появился инспектор. Красное лицо, виноватый бегающий взгляд:

– Решил тебе помочь, вот принес упаковку туалетной бумаги.

Хотела сказать: «Подотрись сам, а то обделался от страха». У него были основания тащить на второй этаж тяжелую упаковку – проблем появилось бы очень много, если бы я пожаловалась в пункт по расизму. Это была мировая. Он извинился, но затаил обиду надолго. Остальные начали войну против меня. Ох и изощренные методы использовали коллеги: отворачивались и замолкали, переглядывались и хихикали, переставали говорить. Подговорили новенькую, молодая и дерзкая итальянка с презрением как-то раз сказала мне:

– Заткнись!

И все дружно засмеялись, правда, без аплодисментов. Оказывается, в этой красивой стране в коллективах выбирали жертву и клевали. Не только чужаков, но и своих. Заклеванные жертвы порой спасались от мучителей… самоубийством.

В школах особенно строго за этим следят, и есть пункт в правилах поведения: «Не дразнить одноклассников». Но они дразнили и в школах, и в коллективах.