Джон не был похож ни на одного врача-нарколога, которого я встречал в прошлом. Да, все то же чванство, то же непочтительное беззаботное поведение, но еще больше было внутри, и я сразу это почувствовал. Он нравился мне, и я ему доверял – фактически мы стали так близки, что я выбрал его свидетелем на свадьбе. Джон был здоровяком, ростом всего 160 см, а весил почти 113 килограммов, с огромными свисающими усами и темными волосами, лениво лежащими посередине. Если бы не его огромная бандитская татуировка на шее, он мог бы сойти за веселого парня, исполняющего мариачи[38] по воскресеньям вечером в мексиканских ресторанах.

Но стоит узнать Джона получше, и ты начинал понимать, что он реально крутой, а не притворяется. В тюрьме он не был петухом. Когда он рассказал мне, что до того, как завязать, был гангстером, я поржал над этим словом.

– Гангстером? А с чего ты гангстер?

Джон продолжал без доли иронии рассказывать о своей карьере бандита. Однажды он рассказал, как пошел в банк и во время кражи со взломом застрелил охранника.

– Какого хрена, чувак? – с недоверием сказал я. – Зачем ты его застрелил? Что он сделал?

– Войдя в банк, я сказал: «Никому не двигаться», – объяснял Джон. Затем сделал паузу и пожал плечами. – А он двинулся.

Предполагая, что история правдивая, я не совсем понимал, как Джону удалось избежать пожизненного срока. Он сказал, что прошел в карцере через какую-то долгосрочную программу реабилитации и в конечном счете стал вести трезвый образ жизни и вышел по УДО. Оказавшись на свободе, Джон стал наркологом, и я могу честно сказать, что он сыграл важную роль в моей реабилитации. Во время этой поездки я не завязал раз и навсегда, но с помощью Джона наконец смог проследить корни своего зависимого поведения и увидеть последствия принятых решений. Он помог мне увидеть, что все действительно можно изменить. Джон значил для меня очень много, и я знаю, что и Дэвид Эллефсон ему благодарен. Песня «Captive Honour» написана под вдохновением от общения с Джоном, в ней присутствует жестокое описание преступления и наказания, и Джуниор выступил соавтором текста.

В течение многих лет я всегда слышал голос Джона, когда пел эту песню, но никогда не спрашивал Джуниора, о чем она. И вот как-то раз он мне сказал, что написал свой текст после того, как услышал от Джона всякие жуткие истории о тюремной жизни.

Джон нравился мне еще и тем, что никогда не притворялся. Он как-то раз сказал мне, что в бардачке машины хранит шприц.

– Ну, это же глупо, – сказал я. – На кой черт он тебе нужен?

– На всякий случай.

Если ты не наркоман и никогда им не был, то для тебя это, возможно, звучит смешно. Но до меня дошло. Я понял, о чем он. В каком-то смысле у меня это даже вызвало восхищение.

Даже когда я начал видеть результаты своего труда, пришлось побороться с некоторыми естественными побочными действиями этого процесса, состоящего из двенадцати шагов. Гнев и амбиции подпитывали мое творчество, давая пищу для беспокойства и сомнения в различных ситуациях. А мог ли я сочинять в трезвом виде? Смог бы играть на гитаре так же агрессивно и напористо, как раньше, но без помощи веществ? Разумеется, да. Но что бы произошло, если бы я стал мирным человеком? Спокойным? Бóльшую часть взрослой жизни я только и делал, что провоцировал и подстрекал. Смогу ли я жить без конфронтации? Без агитаций? Я понятия не имел и не был уверен, что хочу это узнать. Я фактически стал дыркой в бублике, пытаясь прожить в мире с теми, кто меня окружает. Это было совершенно неестественное и непонятное состояние. Моя популярность как музыканта появилась именно благодаря эпатажу и таланту. Многим нравился Megadeth не потому, что я пел как Джеймс Тейлор, – разумеется, я так не пел, – а потому, что в нашей музыке чувствовались напор и агрессия. Никто не приходил на концерт Megadeth, ожидая увидеть чертового Далай-Ламу. Они хотели увидеть разъяренного гитариста, который поет о смерти и разрушении, боли и возмездии. И смог бы я дать им все это, когда мне казалось, что я превращаюсь в ванильный пудинг?

Я носил белый цвет, чтобы попробовать нечто совершенно другое. Мы с Марти на гастролях. Фотография Росса Халфина

И знаешь, кто помог мне ответить на этот вопрос? Элис Купер. Мы не общались с нашего последнего тура, когда Элис выказал опасение по поводу моего образа жизни. Я позвонил ему якобы обсудить идею татуировки. Хотел объединить логотип Megadeth и группы Элиса: Вик и Детки на миллион долларов. Элису идея понравилась, и он сказал, что не нужно спрашивать его разрешения, а потом я резко сменил тему.

– Как поживаешь, Дэйв? – спросил он.

– Нормально, – сказал я. – Идем в студию записывать новую пластинку, и я пытаюсь все делать по-другому. Это тяжело.

– Понимаю, о чем ты. Если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь или что-то еще, хочу, чтобы ты знал – всегда можешь на меня рассчитывать.

Я рассмеялся – скорее потому, что нервничал.

– Серьезно, Элис? А ты что, станешь моим крестным отцом?