Продолжаем

Мино привёз меня в какой-то парк. Оставив машину, мы пошли по дорожкам между густых зарослей джунглей, хоть и напоминающих первозданный девственный лес, но очевидно, что ухоженных, сдерживаемых руками человека. Иногда встречались другие прохожие, шагающие в этом природном раю. Руки в карманах, мой спутник шагал медленнее, чем я, потому что его ноги были куда длиннее. В его лакированных черных ботинках отражалось небо, настолько они были вычищены. Вообще каждый раз казалось, что на нем новые вещи, настолько Мино был холен, выглажен, вылизан. Это было иллюзией, но привычка и умение следить за собой делали молодому человеку честь. В России я встречала настолько же замороченных на внешности парней, которых называли… как же? Эти самые… метросексуалы! Вот. Но они были настолько плюгавыми, какими-то изнеженными и балованными, что не вызывали восторга. Поэтому, наверное, неправильно говорить, что Мино настолько же заморочен, да и вообще заморочен. Он мужчина, который держит марку, умеет преподнести себя, но не для самолюбования, а для создания имиджа по делу. Будь ему нужно вспахать грядку для заверения Джиёна в преданности, он бы ходил в рабочей робе, думается мне. Я покосилась на него. Рабочая роба сидела бы на нем, как на ином свадебный костюм. Дело в характере, стати, осанке, которые не вымуштруешь, если от рождения нет данных.

— Почему тебе нравится именно это место? — спросила я его. — Тут можно отдохнуть от вездесущей воды, — улыбнулся Мино и остановился. — Тебя тоже она угнетает? — приятно изумилась я. — Я только вчера поняла, как скучаю по совершенно отличным от местных пейзажей панорамам России. Там я очень любила ходить в лес. А тебе что больше нравится? — Я способен привыкнуть ко всему, — пожал он плечами. Но после немного подумал. — Мне нравится вид гор. — Мне тоже! Они завораживают, — что-то я слишком стала подпевать ему. Да, наши вкусы часто сходились и беседы выходили куда лучше, чем с Драконом… Я опять вспомнила о нем, и настроение упало. Откуда-то издалека покатились крики расстающегося с жизнью, фонари со стройки мелькнули перед глазами, скрип железных опор под чьими-то ногами… Джиён сказал, что если Мино что-то сделает не так, то он зальёт его бетоном, не жалея. Страшно. Я не переживу, если что-то случится с Мино. Если бы там вчера был он… Я покачнулась от дурноты и на глазах моментом встали слёзы, режущие глаза. Грудь разрывало от боли. — Даша, что с тобой? — коснулся молодой человек моего плеча. Я постаралась взять себя в руки, развернувшись в ту сторону, откуда мы пришли. — Всё в порядке… — Это, по-твоему, всё в порядке? Что произошло? — Я посмотрела в его вопрошающие глаза. Он ничего не в силах изменить. Я в какой-то степени обреченная. Как уже стало ясно из всех диалогов с Джиёном, что бы я ни делала, происходит лишь то, что ему нужно, постольку, поскольку у него есть интерес. А когда он кончится — всё закончится и для меня. А Мино свободен, он просто работает на босса, которого выбрал сам, и я не имею права требовать спасения собственной жизни ценою его. Этот риск не оправдан. — Ничего. Давай возвращаться. — Тебе что-то не понравилось? — усомнился он в моей искренности. Я плохая лгунья, естественно, по мне видно, что мысли мои далеки от безмятежности и счастья. Взяв его за руку, я покачала головой и потянула его к машине. Мино не воспротивился и пошёл к ней, открыв салон, усадив меня внутрь и сев за руль. — Мне не нравится твоё состояние, Даша. — Я хмуро смотрела перед собой, передернув плечами. Что тут скажешь? Я сама от него не в восторге. Джиён разъедает меня изнутри, я почувствовала это. Понимая, что все его речи и доказательства направлены на то, чтобы погубить мою душу, я не могла, не в состоянии была опровергнуть и откинуть большую часть его аргументов. Я была с ними согласна, потому что разум крутил так и этак все возможные варианты и не находил ошибок. Джиён в большинстве вещей прав, но тяжело даже не от этого, а от того, что я одновременно хочу и не хочу с ним соглашаться. Мне тяжело не от того, что я не понимаю его — я не понимаю себя! Меня словно две. Ночью, когда я мучилась после убийства того человека, я ощущала в себе этот разламывающийся ломоть души. Такой сильный шок раздвоил меня, раздробил. Я хотела склеиться, но не находила средств. Окончательная путаница возникла у меня на решающем этапе: чтобы выиграть, я должна понять Дракона и, кажется, я это почти сделала, он чудовище с беспощадной логикой — что тут понимать? — но не проиграю ли я в тот момент, когда придёт осознание и приятие его мировоззрения? Как победа может равняться проигрышу? Это, однако, совпадало с объяснениями самого главаря сингапурской мафии, у которого ничего не делилось на два, на черное и белое, на хорошее и плохое, а, стало быть, не делилось на победивших и проигравших? Так? Горечь и боль вернулись, навалившись на меня и пригибая к земле. Кое-как попытавшись оклематься в компании Мино, я вновь вернулась в тот глубокий мрак, куда попала накануне. Никакое понимание, никакое разумное объяснение не могли изменить того, что убивать — ужасно, что злом на зло не отвечают, что смотреть на чужие мучения я не в силах. И да, наверное, Джиён прав, умоляй о пощаде меня серийный маньяк, я бы не выдержала. Я слишком мягкотела, поэтому и не могу сражаться с Драконом, которому всё нипочем. Почему же меня не укрепляет вера? Непоколебимая вера помогала мученикам переносить свои страдания, но не чужие. Не значит ли это, что мученичество и христианское самопожертвование основаны на желании быть героями? Ведь подставить под пытки другого — это подлость и трусость, а себя — героизм. А стремление к героизму — это гордыня. Грех. Вот, вот она — рациональная цепочка Джиёна. Когда тянешь её, звено за звеном, то видишь, что это своеобразный браслет на запястье трюкача. Это ловкое мошенничество, где противоположности соприкасаются, потому что самые дальние друг от друга концы самые же близкие, и в точке соединения они сливаются в одно. Праведный образ жизни, соблюдение постов, чтение молитв — для чего всё это? Для одной единственной цели — попасть в рай, угодить туда и получать наслаждения вечность. Выходит, большинство погибших за веру руководствовалось не любовью к Богу — что ему станется от смерти за него или против? Он же Бог, он не зависит от людей — не желанием спасти кого-то, защитить что-то, а тем, что за мученическую смерть обещается прямой путь в рай. Я укоряю Джиёна за то, что он всё делает ради денег и удовольствий, а тем временем даже святые и мученики… и я? Чего ради я следую всему этому? Естественно, потому что верю в рай и боюсь попасть в ад, и чтобы получить желаемый результат, я соблюдаю правила. И я готова убить себя, погубить тело только при условии, что это соответствует требованиям Господа к праведникам, а быть праведником — получить билет в рай. Боже, выходит все, абсолютно все люди живут для удовольствий, сейчас или за гробовой доской, но ведь это же правильно? Психология и медицина называет тех, кто стремится к страданиям и мукам мазохистами и нездоровыми личностями. Но если почувствовать здесь подвох и представить, что это такая злостная каверза Дьявола, и на самом деле в рай попадают те, кто избавился от желания удовольствий и, махнув на всё рукой, готов попасть и в ад, поэтому проживает, как живется, грешит, понимая, что неправ, нарушает, сокрушаясь и раскаиваясь, но признавая слабость плоти. Такие люди подходят к смерти, будучи уверенными, что после последнего вздоха им ничего хорошего ждать не приходится и, о чудо, им-то и открываются врата рая, а те, кто с уверенностью и самодовольством готовился к нему, разворачиваются в ад. Всё дело в гордыне и амбициях, они ведь тоже губят людей. Разве понравится Господу душа, которая будет уверять, что достойна похвалы и награды? Вот где кроется разгадка любви Иисуса к раскаявшимся — в них нет апломба, в них нет наглой уверенности в своей правоте и чувства избранности, что, по сути, разновидность эгоизма. Согрешившие и кающиеся никогда не возомнят. Умеющий унизиться не возгордится. Признавший слабость — силён. Если бы сейчас со мной был отец, мне кажется, он бы согласился. Но его нет, и то, к чему я пришла в своих рассуждениях, с подачи Джиёна, так и останется висеть во мне не отнесенным к истине, потому что не у кого спросить, негде узнать… Стоявшие в глазах слезы полились на щеки. — Даша… — позвал меня Мино. Я повернулась к нему. Вытерев слезы с моего лица правой рукой, он откинул левую, открывая плечо в белой рубашке. — Иди сюда, — кивнул он на него, как на подушку и я, сдавшись, наклонилась, приблизившись, и положила на него голову. Знакомый одеколон, изумительный запах. Он успокаивал. Я сомкнула веки, чтобы отдохнуть немного от мыслей, погружаясь в ощущение этого аромата. Я почувствовала на щеке ладонь, едва касающуюся, погладившую меня. Лба коснулись губы Мино и я, вздрогнув, прижалась к нему сильнее. Мне было плохо, и кроме него совершенно не у кого искать поддержки. Не спасения — забуду про него, а небольшого, дружеского участия. Убийства, разврат, обман — каким бы кошмарным ни был Сингапур, он не испортил Мино до созвучия с собой. Два пальца тронули мой подбородок и, чуть надавив на него, заставили приподнять лицо. Я не открыла глаз, мне было неспокойно и пугливо. Напротив, я зажмурилась сильнее, когда Мино опустил свои губы на мои и, подержав их без движения некоторое время, вдруг резко развел ими мои уста, ворвавшись внутрь. Пальцы, поддерживавшие подбородок, перешли выше и, всей ладонью завладев моим лицом, заставили на миг, в действительности, забыть обо всем. Рука, на которой покоилась моя голова, согнулась, и другие пять пальцев ворвались в мои волосы сзади, перебрав пряди и добравшись до затылка. По коже побежали мурашки. Когда сестра, бывало, заплетала мне волосы, или мы просто баловались с ней, и она задевала мою кожу головы, мне всегда было жутко щекотно, но сейчас ощущение щекотки стало особенно острым, и оно вызывало не смех, а мышечное напряжение. Язык Мино красиво вошёл до середины и, заставив меня захмелеть, недоласкав не знаю до чего, но чувство было именно такое, что недоласкал — вытянул его из меня обратно. Поцелуй разомкнулся так же внезапно, как и начался, стихийный, сокрушительный, обезоруживающий. Смущаясь, нерешительная, я приоткрыла один глаз. Мино смотрел на меня. Я открыла второй, чтобы не выглядеть дурочкой. — Полегчало хоть немного? — слегка коварно улыбнувшись, задал он вопрос. — Нет, всё стало совсем плохо, — тихо прошептала я, понимая, что поддалась поцелую с парнем, который меня не любит. Которого, похоже, всё-таки люблю я. Но это не имеет значения и должно быть похоронено во благо нас обоих. — Почему? — Не дожидаясь ответа, он притянул меня к своей груди и, обняв крепко, отпустил. — Прости, но единственный верный пароль к женским загадкам, который я подобрал за свой опыт — это то, что успокаивать их словами бесполезная трата времени. Только действиями. А поскольку я не могу сделать ничего большего… — Не надо. И этого не надо было делать, — села я ровно на своём сидении, пока мы отъезжали. Но по телу ещё бродил легкий озноб. Поцелуй, как электрический заряд, зажег меня, подобно лампочке. — Я не имела в виду, что поцелуй был совсем плохим, поэтому всё стало плохо — ты не подумай. — И не подумаю, — повел он бровью, переключив на коробке автомат с задней скорости на переднюю. — В смысле? — Если бы я мог подумать, что мой поцелуй будет плох, я бы не выбрал его, как метод успокоения, — снизив скорость на повороте, Мино посмотрел на меня, блестя глазами. — Я знаю, как я целуюсь. — Какая самоуверенность! — хмыкнула я, наиграно возмутившись. Но не споря. Я-то тем более знала, как он целуется.

Не увидев машину Дракона, я обрадовалась, но, тем не менее, входила в дом, как героиня фильмов про какую-то резню, где в особняке обитает убийца, а ей нужно войти внутрь по каким-либо причинам. Это логово хищного зверя, кровожадного, мне пора это запомнить. Коттедж выглядел пустым и нежилым, когда не горел свет, не раскрывал через стекла содержимого. Мне не хотелось отпускать Мино от себя, чтобы чувствовать присутствие нормального человека рядом, но тот сам не любил излишне мелькать перед глазами Джиёна, да и я дала себе зарок, что не стану подставлять молодого человека или пытаться прикрыться им. Задержавшиеся дольше обычного, мы приехали после обеда и, не найдя себе занятия лучше, я принялась за готовку ужина. Но моё одиночество прервалось минут через пятнадцать, когда овощи для мясного рагу пассеровались и я уже заканчивала разделывать само мясо. Давалось мне это с трудом, потому что вид сырого, мертвого, с кровью освежал воспоминания о ночи. — Привет, Даша, — раздалось за моей спиной. Я слышала его приближение, поэтому сумела подготовиться и сделать вид, что не замечаю его. — Я поздоровался, — сообщил Джиён, видя, что я не собираюсь откликаться. Я услышала вздох. — Ты всё ещё обижаешься? — Выдержка моя треснула. Выпрямив спину, я прищурилась и, за секунду достигнув пика ярости, развернулась и прошипела: — Обижаюсь? Обижаюсь?! — Как и предполагалось, мужчина стоял совершенно невозмутимо, одетый, как обычно, причесанный, как обычно, чуть улыбающийся, как обычно. — Ты не любимую вазу разбил, ты не переключил шоу, которое я хотела досмотреть. Ты даже не отказал вернуть мне свободу! Ты. Убил. Человека. — К чему эта трагичная парцелляция? — сняв с головы солнечные очки, Джиён затряс их в руке. — Да, убил. Не первого, и не последнего. Но ты же не была ценительницей погубленных тел? Ты же за души ратовала? А душа пострадала моя, взяв на себя очередной грех, так почему вся жалость пошла мимо меня? — Но ты сделал это специально! За что тебя жалеть, если ты не считаешь сотворенное злом?! — Почему это? Очень считаю. Что будет на ужин? — А-а! — прорычав, я схватила чашку, висевшую на крючке и, вложив всю свою силу, запустила её в Джиёна. С меткостью я не очень дружила, чашка угодила в дверной косяк, и Дракона бы всё равно не задела, но он заранее убрал плечо подальше. Посмотрев на осколки, он стёр с лица ухмылку и серьёзно изрек: — А если я? — Давай! Тебе и пристрелить кого бы то ни было не трудно, что уж говорить о том, чтобы швырнуть что-то в человека! — К моему изумлению, Джиён наклонился и, стянув с ноги тапку, зарядил её в меня. Я едва успела пригнуться, чтобы тапкой не получить по голове. Она пролетела надо мной, ударившись о кафель на дальней стенке. Когда я разогнулась, убрав руки, прикрывавшие макушку, то обнаружила, что несколько успокоилась. Не от страха, скорее от неожиданности, что Джиён способен с каменным лицом швыряться тапками. В другой раз это выглядело бы комично. Но я всё ещё не могла смеяться. — Что дальше? Метнёшь в меня нож? — хладнокровно поинтересовался он. Я запыхтела, но молча. Посмотрев на кусочки разбившейся чашки, я отругала себя за горячность и несдержанность. Я не имела права бить чужую посуду. Никогда прежде ничего не портила, но Джиёну хотелось насолить хоть как-то, я хочу ему испортить как можно большее. Взяв мусорный пакет, я присела на корточки, подойдя к осколкам, и принялась собирать их. Мужчина отодвинул стул и сел, никуда не уйдя, что раздражало. — Я вижу, ты устала. Я тоже устал, — откинувшись на спинку, он закинул ногу на ногу. — Но я держу своё слово, и пока идёт твоя королевская неделя, я ничего не сделаю непозволительного и вытерплю всё, раз обещал. — Мне не хотелось даже смотреть на него. Я ползала у его ног, собирая ошметки фарфора. — Совместная жизнь — это труд, Даша. Здесь каждый обязан подстраиваться, а не диктовать условия. Ты же понимаешь, что я подстраиваться давно отвык? Я только назначаю правила, а тут такой поворот… — Неужели ты не понимаешь, что не в этом дело? — прошептала я, не оборачиваясь. Плюс ко всему, я его перебила. — О чем ты? — Дело не в жизни под одной крышей, — я всё-таки посмотрела на него через плечо. — Ты заставил меня быть соучастницей убийства, видеть муки того несчастного… — Разделить со мной всё, что я делаю, всё, чем я живу, — Джиён встал и, сделав шаг, сел на корточки рядом. — Я показал тебе всё, совершенно всё: как я трахаюсь, как я бухаю, как принимаю наркотики, как убиваю. Не осталось ничего, что ты бы обо мне не знала, чего не видела. Мне тебя больше нечем удивить или шокировать. Можешь представить что-то худшее для себя, чем это всё? Ты всё увидела, всё выдержала и пережила, зачем принижать себя и делать вид, что ты сломалась или съехала с катушек от этих зрелищ? Ты в порядке, не развози сопли. Мы с тобой хотели понять друг друга и подружиться, разве нет? Я сделал всё, чтобы не осталось преград. Я напомнил тебе о том, кто я, когда ты стала забывать, а забывать что-либо о людях, с которыми имеешь дело — неуважительно. Да и не безопасно для самого себя. Так что я задаю тебе вопрос, в состоянии ли ты закончить королевскую неделю, учитывая всё, что ты узнала и узрела? Возможно, придётся повторить что-либо из пройденного, но только так я и живу… Принимаешь ли ты всё это и готова ли продолжать общение вот с таким, реальным грешником, а не сторонним, жалким, чей самый великий грех — это рукоблудие до первой рождественской звезды? Даша, очнись и взгляни вокруг. В Библии прощали и за более страшные деяния, так где же твоё христианское всепрощение? Где твоя доброта? — Джиён поднялся, и мне пришлось задрать голову. — И почему я тебе должен о них напоминать? Где твоя твердость и твои убеждения? Мне казалось, что ты из тех, кто скажет «Господи, прости их, ибо не ведают», когда тебя начнут поджаривать на костре или забивать камнями. Так что, ты останавливаешься, отвергая мои попытки наладить контакты, или продолжаешь? — Я опустила лицо к полу, задумавшись. Я ругала его за судейство, но сама тоже не имела право быть судьёй и судить его. Простить его? Выходит, что не мне прощать, не мне обижаться, рассудит-то только Бог. — Решай скорее, я не курил уже часов тридцать шесть, хотя до этого лет двадцать курил ежедневно. — Услышав в этом зацепку, я будто смогла перебороть ту гадость, что осела во мне. Джиён способен меняться. Он не потерян. Что бы он ни совершал, рано или поздно возможно прекратить это. — Я продолжаю, — подняла я взгляд и протянула ему руку. Приятно удивившись, он кивнул, расплывшись, и протянул ладонь. Ту, что давала приказы убивать. Я взялась за неё и поднялась вместе с пакетом. — На ужин королева хочет в ресторан. Ты же не откажешь? — Ни в коем случае! — Джиён развел руки в стороны, обнимая мою идею. Ему показалось, что я перешла на его сторону, приняв методику познания полным погружением. — В Сингапуре же есть нищие, малоимущие и сироты? — Лицо мужчины сразу же застыло, поняв мой ход мыслей. — Мы пригласим их с собой и накормим. Устроим праздник. Человек пятнадцать-двадцать, больше я не прошу. — Дракон задвигал желваками, впившись в меня глазами. По-моему, в фантазиях меня начали убивать следующей. — Что-то не так? Король не исполнит каприз королевы? — Ну, разумеется, исполнит, — натянул на губы улыбку Джиён. — Тогда пойду, переоденусь понаряднее. — Русская мерзавка, — сквозь зубы проворчал он, но сопровождая это ироничным оттаиванием. — Ты понимаешь, как на меня будут смотреть мои люди и мои партнеры, представители других кланов? — Королева может делать всё что хочет, только не вмешиваться в правление короля, — повторила я его слова. — Меня не должно волновать то, что касается твоих партнеров. Я не претендую на твою власть. Я хочу благотворительный ужин. — Я погасила конфорки, прекратив готовку. — Не будь это ты, я бы сказал, что ты потом за всю жизнь не насосешься за такие выкидоны. — Фу, ваше величество, как некрасиво. При вашем-то статусе. — При моём статусе можно делать какое угодно фу и два фу сверх положенного. — Кроме этого, похоже, ты и так ничего не делаешь. Одни сплошные гадости. — Мы вышли из кухни, и подошли к лестнице, начав по ней подниматься. — Это лучше, чем совсем ничего не делать. Леность развращает, знаешь ли. — Я подняла брови, выказывая негодование этому парадоксу. Джиён игриво разулыбался. — Ну, меня развратила не она, конечно… — Иди, звони, чтобы организовали благотворительный ужин. — Даша, — окликнул он меня, когда мы поднялись и разошлись в разные стороны, каждый к своей спальне. Я остановилась, поглядев на него, разглядывающего меня. — Что? — Я тебя всерьёз захотел. — Я вспыхнула, залившись алым. — Не знаю, надолго ли этого желания хватит, но… — он уловил оттенки какого-то отторжения, или беспокойства, или стыда на моём лице. — … Я всё равно не буду с тобой спать. Это будет самое большое разочарование для нас обоих, уверен. — Ты так говоришь, как будто всё зависит только от тебя, и с моей стороны никаких возражений не будет. — Ты права, — загадочно подмигнув, Джиён растворился в своих личных апартаментах, а я пошла преображаться в королеву Сингапура, чтобы достойно представить своего добродушного, любезного, щедрого, заботливого мецената и альтруиста, короля Джи-Дракона. В Сингапуре бедных людей было не так уж много, но около двух десятков нашлось. Люди Джиёна — драконы, быстро выудили из всех трущоб нуждающихся, плохо одетых, беспризорных подростков из неблагополучных семей, и в половину восьмого они были доставлены в один из приличнейших ресторанов. Мы с Джиёном заняли там крайний столик на двоих, плотно поели, не привлекая к себе никакого внимания, и уехали, когда там ещё доедали десерты привезенные позже. Даритель пожелал остаться анонимным, но я минут за десять окончательно поняла, что беднякам дела не было до того, кто же устроил им великолепный ужин. Они не собирались никого благодарить, и радостно набивали рты и животы, считая, что заслужили это. Мы с Джиёном не обсуждали их, пока трапезничали, вообще старались не обращать внимания. У мужчины получалось, а у меня — нет. И только когда мы уже ехали домой (в дом Джиёна — вот как я должна называть это место!), он спросил: — Ну как, довольна? — По большей части — да, — попыталась быть предельно честной я. — А по меньшей? — Я наглядно увидела, что не всем людям нужно давать халяву. — Я ещё раньше подробно разъяснила Джиёну значение русского слова «халява», поэтому употребила именно его, а не какой-либо корейский аналог или эквивалент. Русская «халява» слишком колоритна, чтобы заменить её чем-то. — Да ладно? Правда? Почему же? — Не язви, это так. Половина из этих людей была здорова, ещё не стара, так почему же у них нет денег? Да, у кого-то был отпечаток грусти или трагедии на лице, возможно, жизнь нанесла такую травму, что человек не в силах оправиться, но не меньше семи лиц я насчитала с таким выражением, будто быть попрошайкой — здорово, можно ничего не делать, и всё равно тебя накормят… они добровольные бездельники. Ты сказал, что леность развращает, но в их случае, кажется, наоборот. Какая-то душевная развращенность довела их до лености, которую они не в состоянии перебороть. — Подумав об этом тщательнее, я опомнилась. Ведь это всё организовал из-за меня Джиён! Я взглянула на него, ведущего автомобиль с привычным выражением усталости. — А что ты испытал во время ужина? — Ничего. — Вообще? — Ничего нового. Презрение к людям, глупость свершаемого, — Джиён улыбнулся. — Мне не было жалко денег, Даша. Если ты пытаешься рассердить меня или задеть тратами — это невозможно. Я уже поимел столько денег, сколько не потратить за десять жизней. Поэтому разбазарить тысячу, три, десять тысяч долларов — это ерунда. Я даже быстро перестал думать о том, что скажут о Квон Джиёне, занявшемся благотворительностью. Мне никогда не было дела до пересудов. — До чего же тебе есть дело? — Я гадал, поймёшь ли ты когда-нибудь, насколько тупо заботиться об этих двуногих тварях. Исходя из всего, кажется, меня больше всего пока волнуешь ты, раз я о тебе думал. — Я? — Скверна на душе опять заскреблась, звуча хрипами и воплями умирающего на стройке. — Ты готов скормить рыбам труп одного друга, уничтожить при малейшей оплошности другого… как бы тебя ни привлекали люди, ты всё равно с легкостью от них способен избавиться. Поэтому нет ничего почетного в том, чтобы заинтересовать тебя. — А что почетного, например, в твоем интересе, если он распространяется вообще на всех, если ты дорожишь каждой душонкой? Я не хотел бы быть «одним из» в многомиллиардном ряду. — У меня ты на почетном последнем, — пробормотала я. — Из всех миллиардов. — Джиён хохотнул. — Ну вот, а так хотелось на первое! — И я снова вспомнила о цепочке, превращающейся в кольцо. Начало и конец — всегда одно и то же, они единое целое. Если Дракон для меня стал самым ненавистным человеком, то не значит ли это… Я покосилась на него, следящего за дорогой. Презирающий всё на свете, от денег до людей, не видящий между ними разницы, поскольку для него и то, и другое — средства, а не цель, циничный и равнодушный Джиён, накупивший подарки моей семье, оплативший ужин беднякам, способный слушать и договариваться с той, которую купил, как вещь, и давным-давно должен был забыть в борделе. Он убивает, употребляет кокаин и спит с женщинами, постоянно меняя их, но при этом держит слово, не подводит друзей, и обладает поразительным умом. Я должна его ненавидеть, должна чувствовать, как желание задушить его заполоняет меня, но эти вспышки гнева, рождающие желание избавиться от него, приходят и уходят, а постоянное, более основательное убеждение в том, что Джиён удивительный, жестокий и странный, но достойный человек — остаётся. Я отвела глаза, чтобы не изучать его впритык. До мужественной внешности Мино ему далеко, но есть в нем что-то мужское, сильное, внушительное. Да, я влюблена в Мино, но прожив столько времени с Драконом, я вынуждена признать, что покорена им, как личностью. И ненависти здесь уже совсем нет места.

Ангел и демон

Нам накрыли столик в кабинке колеса обозрения. Я каталась раньше на разных колёсах обозрения, закрытых и открытых, низких и высоких, но сингапурское меня покорило. Круг оно делало чуть меньше, чем за час, и за сто с лишним долларов (я краем глаза увидела деньги, когда их доставал Джиён, но не увидела, сколько именно) на два круга в него доставлялись блюда из их же местного ресторана. Обслуживающий персонал мог остаться здесь же, в вытянутой капсуле кабины, напоминающей коридор-переход стыкующихся космических кораблей со стеклянными стенами, но Дракон попросил нас оставить, и мы принялись обедать вдвоём. Завтра должен был быть последний день моей королевской недели. Об этом знали и я, и Его Величество, но не поднимали пока вслух эту тему. Я помнила, о чем мы договаривались, но в договорах с Джиёном, как и в договорах с дьяволом, никогда нельзя было сказать, точно ли и правильно ли ты его понял. Мне предназначался выбор между душой и телом — что же я соглашусь отдать Дракону за спасение Виктории и её пока нерожденного ребенка? Не исключено, что третий вариант — спастись самой, оставался в силе, если я махну рукой на соотечественницу и продолжу «лечить» Мино. После нашего с ним последнего поцелуя я сомневалась, кто же из нас с ним кого лечит, но условия никто не отменял, и если Мино перестанет видеть в женщинах продажных шлюх, я, пожалуй, имею возможность вернуться в Россию? Я так давно её видела в последний раз, свою огромную, просторную и более климатически суровую родную страну! Не был ли тот раз не случайно назван «последним»? Надежда во мне медленно таяла, хоть и не умерла. Я просто всё реже думала о родине, увлеченная происходящим вокруг меня. Не в том смысле увлеченная, что меня пробирал жгучий интерес и мне нравилось закручивающее меня приключение. Оно с удовольствием стало бы моим затянувшимся сном, из которого я хотела бы, наконец, проснуться. Но меня вовлекла в мысли о своей здешней судьбе необходимость как-то изменить её, достичь чего-то, какого-то выхода и спасения. А если уж говорить об истинных увлечениях… одним из них был Мино, несомненно являющийся тем, о чем я вряд ли забуду, даже если умудрюсь покинуть Сингапур. — У этого кофе привкус табака, — попробовал его дотошно на губах Джиён, облизнулся и поставил белую чашечку на блюдце. — Или мне уже везде чудится вкус сигареты. — И как он вообще? Такая же отрава, какую варю я? — Так себе, примерно такой же, — улыбнулся Дракон. Он подлил вина мне в бокал, белого, прохладного. Пост ещё не кончился, но мне однозначно напомнили, что если я не пью, то он курит, а если он не курит, то я пью. Я не знаю, махнула ли я рукой на себя, грешницу, или хотела испытать выдержку Джиёна, но пила трёхлетнее шабли (прорекламированное мне мужчиной), закусывая его удивительно сочным и мягким крабом. Кажется, наш обед стоит дороже, чем все мои обеды в течение месяца, пока я жила дома. — Мог бы тоже выпить вина, — пожала я плечами. Дракон не смотрел за окна-стены кабинки, катающей нас по кругу, но и на меня поглядывал не часто. Конечно же, он Сингапура насмотрелся за столько лет со всех ракурсов, а я то и дело озиралась, смотря то вниз, то вдаль, и постоянно находя какую-нибудь точку, которая бы меня привлекла. Едва скопив денег на несколько дней в Сеуле, я попала в другое государство, созданное для отдыха не в меньшей степени, и проживала тут беспечно уже два с лишним месяца, при этом бесплатно и, пока, ничего не потеряв, кроме нервов и самой себя. Хотя сохранить кое-какие остатки себя ещё могло получиться, знать бы только, как избежать их абсолютного уничтожения? Я бы предпочитала платить деньгами, чем болью, унижениями и той внутренней мукой от борьбы, что приходится вести. И мне совсем не нравилось, что я ухватилась за идею о раскаившихся грешниках и начинала примерять на себя образ Марии Магдалины. Не потому даже, что хотелось согрешить, а потому, что я крепко вцепилась в идею об амбициях и недостойных стремлениях в рай. Или всё-таки хотелось согрешить? Боже, вот — вот эта война опять во мне! Я не понимаю саму себя, я не могу поймать себя на конечной мысли, на итоге, что же мною движет? Оправдываю я себя или констатирую факт? — Ты что, мне же за руль! — поднял на меня взгляд Джиён. Две секунды мы с ним серьёзно переглядывались, после чего он ослепительно улыбнулся, и я не выдержала, ответив ему скромной улыбкой. Мне было стыдно, что я улыбаюсь этому человеку. Я не должна. Он убивает, терзает, похищает, растлевает людей и ненавидит человечество. Но он шутит, и я ему улыбаюсь, и это не лицемерие или игра, каких он достоин, какие он заслужил. Я не актриса и я не могу играть, я могу только поддаться этому внезапному невинному юмору, принявшись разглядывать его змеиные лучистые глаза, безразличные брови, ровный небольшой нос, сужающееся к низу лицо, выглядящее попеременно то хитрым, то невинным, из-за гремучей смеси восточной мудрости и западной открытости. Но последняя поддельная. Джиён вовсе не открыт. Я пытаюсь понять его и иду у него на поводу — чувствую, напрасно — и всё же до сих пор не знаю, что он задумал и задумал ли что-то вообще? Проще воспринять это всё как его дорогую причуду и забаву, в которой нет никакой разницы, что делаю я. Но в результате он может выдать, что я должна была сделать так-то и так-то, и тогда бы было то и это. Я не знаю, ничего уже не знаю. — Поплаваем сегодня ещё на яхте? — Нет, не хочется. Не самые лучшие с ней ассоциации. — Прямо с романтического ужина нас сорвали на казнь, и, хотя от окружающей бесконечной воды меня и так начинало подташнивать, я теперь ещё и воспринимала морские прогулки как прелюдию к чему-то ужасному. — Как просто тебя расстроить и огорчить, — Джиён вздохнул, откинувшись на спинку стула. — Нельзя быть такой зависимой от чего-то, от мест, вещей, воспоминаний. Что случилось — то случилось. Или ты хочешь всё неприятное для тебя тащить всю жизнь до конца, накапливая этот груз? А куда тогда класть приятное? Для него не хватит ни сил, ни багажного отделения. — Я повела плечами, не зная, что ответить. На самом ли деле умел отбрасывать от себя ненужные ему мысли Джиён? Мне, почему-то, он казался злопамятным. — Хорошо, тогда какие есть пожелания на вечер? — Разорить тебя ещё на благотворительность? — отпила я вина и поставила его в сторону от себя. Джиён с видом пофигиста приподнял брови, прорисовав на лбу складку, и пожал плечами, показывая, что даёт мне волю в этом деле. Хочу тратить его деньги — пожалуйста. С утра я попросила свозить меня в местную православную церквушку, которую посещала с Мино, но расчет был не в том, что я там озарюсь истиной, а в том, что Джиёну там сделается неловко или он упрётся и не пойдёт в неё, потому что я твёрдо намеревалась его туда завлечь. Каково же было моё удивление, когда на первое же моё «не зайдёшь со мной?» он вышел из-за руля и прогулялся внутрь. И поражена была я, а не он, когда Джиён на входе перекрестился, правда, по-католически, и постоял терпеливо у двери, пока я ставила свечу Божьей Матери. На мой изумленный взгляд, когда я выходила, мужчина сказал: «Я всегда соблюдаю правила на чужих территориях». Прозвучало это с насмешкой, но меня почему-то не оскорбило. Не будучи верующим, он спокойно вошёл и перекрестился — этот человек напротив, преступник и первый в очереди в ад. Эта картина до сих пор не выходила у меня из головы. Я не могла понять, где пролегает грань между беспринципностью и лживостью и воспитанностью и уважительностью. — Давай лучше прогуляемся где-нибудь на пляже. — Ладно, но, если никаких пожеланий нет у тебя, одно есть у меня, — Джиён положил локти на стол, подавшись вперед и опять заиграв улыбкой. — Завтра ночью мы поедем в клуб… — О нет… — поморщилась я, остерегаясь очередной моральной пытки. — Вместе с Сынхёном… — О нет! — ещё больше воспротивилась я. — Я не хочу, только не опять в его компании… — Даша, не обсуждается. Завтра мы в клубе. — Я помнила, что он предупредил, что виденное мною может повториться, потому что их жизнь тут из этого и всего подобного и состоит. — Я прошу не так много: давай прокатимся по магазинчикам и выберем тебе один нарядец… не прими за эротическую фантазию, просто хочу увидеть тебя кое в чем. — Я настороженно остановила на нём свой взор. До сих пор от него не было никаких домогательств и сексуальных извращений. Но он заявил, что всерьёз захотел меня, и как я должна была воспринимать подобные заявки? — Нет, это не нижнее бельё, ты будешь одета. Но вульгарно. — Спасибо за честность. Сразу назвал это вульгарным, и я сразу хочу отказаться. — Почему? — Джиён криво ухмыльнулся. — Черт, тебе что, кажется грешным и определенный вид одежды? Я не собираюсь оголять тебя до неприличия. Но ты такая… противоположная вульгарной, что мне хочется посмотреть на совмещение двух образов. Твоего имеющегося, и твоего альтернативного. — То есть… я должна буду преобразиться в… продажную женщину? — Ты до сих пор не можешь произнести слово «шлюха»? — хохотнул Джиён. — Да, тяжело тебе. — Да нормально! Было бы. Не попади я сюда, — уже без зла и остервенения, устало закончила я. Завтра ночью конец королевской недели и я заранее, к этому моменту буду обряжена проституткой? Не нравится мне это совпадение. — Но ты попала, не будем начинать по новой, ладно? — попросил утомленно слегка мужчина. Мы помолчали, доедая главное блюдо, поразительно вкусного краба с каким-то острым соусом. — Ты смотрела когда-нибудь фильмы Вонга Карвая? — вытерев уголки рта салфеткой, спросил Джиён. Я покачала головой. — Люблю его картины. Посмотрим после магазина и пляжа? — Почему бы нет? Если они… — Приличные, — предугадал Джиён, развеселившись и посылая мне добрые искры из своих глаз. — Нормальные и приличные фильмы со смыслом. Если сумеешь его найти и понять. — С пониманием у меня в последнее время туго, надо признать, — допив вино, я заметила, что мы опускаемся, значит, пересекли высшую точку второго круга. Два круга. В аду, говорят, девять. Но эти два были приятными. — Зато с корейским всё лучше и лучше. Ты теряешь акцент. — Я теряю даже саму себя, какие уж тут акценты! — При других обстоятельствах я бы порадовалась такой хорошей языковой практике. Но теперь, когда меня либо признали мертвой, либо без вести пропавшей, я уже вряд ли числюсь в университете, и как бы я ни знала корейский — диплома мне не видать. Если, конечно, не вернусь в ближайший месяц обратно и не закрою все долги. — Тебе нужен диплом? — Джиён, как я помнила, сказал, что не доучился, и был отчислен, но ему, судя по всему, отсутствие высшего образования устроиться в жизни не помешало. Теперь на него работал Мино, который наверняка был отличником и пай-мальчиком. Всё как и говорят нам в школах, пятерышники пойдут устраиваться на работу к троишникам. — Могла бы воспользоваться статусом королевы и сказать об этом. Могу оформить хоть Гарварда, хоть Оксфорда, хоть сеульский, хоть сингапурский — нужен? Он будет годный. — Нужен ли он мне здесь? Нет. Но если к нему приложится билет в Россию… — Я опомнилась. Что я несу? Покупной диплом, и я почти проглотила это! — Нет, мне не нужен документ, который я не заслужила. Я хочу заработать его сама. — То есть, ты представляешь себе это так: несколько месяцев ты проводишь черт знает где, рискуешь жизнью, честью, всем, чем только можешь, тебя тут избили, подержали в борделе, нанесли душевные травмы и после этого, когда тебе предложили бы диплом, ты сказала бы «я его не заслужила»? — Мои пальцы стиснули тканевую плотную салфетку цвета шампанского, с золотой каёмкой. Опять он начинает одну из своих речей, и никогда не угадаешь, закончатся они шуткой или очередным переворотом внутри меня. — А как зарабатывает что-либо человек? Только гребя вёслами и копая лопатой? В данном случае — читая книжки и бегая к преподавателям отчитываться, какие учебники ты вызубрила, и насколько хорошо? А то, что ты по факту выучила язык, повидав жизнь и приобретя опыт — это не заслуга? Заслуга просидеть пять лет на лекциях, устроиться в офис и через ещё пять лет, идя по карьерной лестнице, выполняя кем-то давно продуманные должностные обязанности, скучно и монотонно, механически стать директором? А завести знакомства, быть кому-то нужным, приятным, полезным, выручить кого-то пару раз и попасть на должность по совету или рекомендации, или, как это называют, по блату — это не заслуга? Собственными руками вырвать у кого-то кусок пожирнее, и добиться чего-то другими, менее честными способами — это не заслуга? А если человеку, родившемуся без ног, настрадавшемуся и обделенному, дать в качестве поощрения хорошую офисную должность, потому что ему безумно тяжело было бы достичь её какими бы то ни было своими силами — это тоже незаслуженно? Ты и это осудишь? — Я отпустила салфетку, гневно посмотрев на Джиёна. — Ты вечно утрируешь! — Утрирую… — хмыкнул он, соединив кончики пальцев перед лицом. — Разве? Он ничего больше не добавил. Всего лишь задал мне вопрос, и дальше я накрутила себе сама, задумалась и принялась осознавать, что в чем-то, как обычно, как всегда, он прав. Подождав, когда я обдумаю более или менее высказанное им, мужчина закончил: — Если человек что-то получил, значит, он это заслужил. Вот и вся задача. Если ему дают, а он не берёт, и в итоге остаётся без этого, значит, действительно, не заслужил — ума не хватило. Все люди разные, каждый одарен чем-то своим. Если у девушки нет ума, но есть красота, то что, она не заслужила хорошей жизни? Нет, она просто получит её, пользуясь красотой, а не умом. Если нет силы, но есть хитрость, то заслужишь что-либо ею. Нет ничего заслуженного или незаслуженного. Человек никогда не получит то, на что сам не нарвался. — Мы посмотрели друг другу в глаза. — Ты хочешь опять вспомнить умерщвленного предателя? Сказать, что его я велел убить незаслуженно? А кто заставлял его предавать, Даша? Я? Другие? Его выбор — его и награда за него. — Если каждый человек получает то, что заработал, то как ты объяснишь тяжелые болезни у детей? Как объяснишь рожденных в нищете где-нибудь в Африке или Индии, которые умирают от голода?! — Ты спрашиваешь об этом у меня? — разыграл удивление Джиён. — Спроси это у своего Боженьки, Даша. Когда он выдаст что-нибудь приближенное к вразумительному, передай мне — самому интересно. Хотя подожди… — Дракон поднял указательный палец, и скосил глаза так, словно ему кто-то зашептал откровение. Я приготовилась увидеть сценку «мне только что было послание свыше», но вместо этого мой собеседник опустил руку и помотал головой: — Нет, неинтересно. — Что тебе вообще интересно?! — хотела подняться я, но вспомнила, что пока кабина не опустится, выйти мне совершенно некуда. — Мне интересно, как на тебе сядет то, что я представил. Смешно или обалденно? — Скрипнув зубами, я пододвинула себе салат с кунжутом и решила посидеть под негромкую музыку, игравшую фоном, в молчании.

Я несмело подошла к зеркалу во весь рост, чтобы увидеть, что из меня решил сделать Джиён. К каблукам я пыталась привыкать, но эти ботфорты были на небольшой платформе, а плюс к ней уже и на высоченном каблуке. Сами эти высокие сапоги, обтягивающие ногу, достигали едва ли ни середины бедра. Черные, из материала наподобие латекса, они делали ноги зрительно бесконечными. На мне были короткие черные шорты, обтягивающие ягодицы, а сверху какой-то топ-корсет, поднимающий грудь. В самом деле, шлюха шлюхой, только не накрашенная. Дракон подошёл и оказался на пару сантиметров ниже меня. — Всё-таки обалденно, — спокойно подытожил он. — Смешно, — не согласилась я. — И ужасно. — Мужчина протянул руку к моим волосам, распущенным до талии светло-пшеничными волнами, пересыпал их в ладони. На контрасте с черной одеждой единственное, что смотрелось — это светлые волосы. Светлым глазам необходима подводка, чтобы не выглядеть путаной после смены. Что за мысли в моей голове? Впрочем, я ведь жила с ними и прекрасно знаю теперь, о чем говорю. — Завтра будет особенная вечеринка. Без подвохов в виде наркоты и убийств, хотя за Сынхёна не отвечаю, — посмеялся Джиён. И я поняла, что он подразумевал завершающий этап королевской недели. — Заедем в салон, тебя накрасят, уложат. Ты будешь настоящей королевой. — Королевы ходили в пышных платьях, из-под которых не торчало даже лодыжек. — Времена меняются. Королева та, кто привлекает все взгляды, кто возвышается, и кто способна влиять на короля, — Джиён посмотрел на нас в зеркале. — Я уже говорил, что дымил до последней недели двадцать лет без перерывов? — Единственное моё влияние заключается в том, что ты отложил на время курение? — Я села на пуф в просторной примерочной бутика, и принялась стягивать ботфорты, в которые мои икры попали, как в капкан. — Плохая же я тогда королева. Это даже и влиянием не назовешь. — Джиён внезапно опустился на корточки и, убрав мои руки, старающиеся стянуть по очереди обувку, взялся за них сам. В отличие от меня, не пыхтя, а спокойно это делая, он потянул первый, освобождая меня от уз продажного имиджа. Я притихла, шокированная тем, что мне, как какой-то лакей, снимает ботфорты главарь сингапурской мафии. Но его это не смущало и не принижало, судя по довольно-ехидному лицу. — Это демонстрация почтения к королеве? — Не льсти себе, это повод облапать твои ноги, — ахнув, я выдернула у него вторую ногу, которую он обнажал и, дернувшаяся, упала на спину сама и заставила чуть ли ни упасть со вторым ботфортом Джиёна, но он удержал равновесие и, ещё шире заулыбавшись, посмотрел на меня, севшую обратно, как на пружине. — Женщины всегда надумывают себе столько лишнего, ища возвышенные мотивы! У мужчин всё гораздо проще. — Ты сказал, что не будешь со мной спать! — притянула я к себе колени, обняв их, будто на меня серьёзно посягнули. Ничего страшного не произошло, но когда Дракон озвучил вслух, что он меня «лапает», мне инстинктивно захотелось спастись от этого. — И что? Мне от этого перестало быть приятно трогать красивые женские ноги? — Ты не должен! — засуетилась я, подбирая сандалии, в которых сюда пришла, и натягивая их на ступни. Взгляд Джиёна устремился к поднятой груди, сияющей в глубоком вырезе. Мне захотелось провалиться сквозь землю. Если это будет насквозь — я вылезу в России? Я даже не знаю, что по другую сторону Земли от Сингапура! — Мино завтра надо позвать обязательно. И Сынри. Пусть все завидуют. — Я недовольно на него посмотрела, повернувшись боком, плечом, чтобы не смотрел, куда не просят. Мне вспомнился Тэян, который дотянул свои руки до моей груди, кроме него её никто не трогал, и я не хотела бы, чтоб трогал. Разве что Мино… нет! — Мне кажется, что ты готовишь мне завтра какую-то западню… — Единственный, кто может приготовить тебе западню — это ты сама, Даша, — загадочно, но сдержано, улыбнулся он. — Я всего лишь жду твоего решения завтра: душа или тело. — А если я выберу душу? — не зная совершенно, что я сделаю завтра и как поступлю, потерянная, надломленная и запутавшаяся, полюбопытствовала я. — Что тогда? Вика спасётся, а я продолжу выполнять обещанную реабилитацию Мино? — Джиён прищурился и, начав хлопать по карману в поиске зажигалки, вспомнил, что не носит с собой сигареты уже который день. — Да, Вика спасётся, а что будет с тобой… я скажу об этом завтра. В полночь, когда волшебство перестанет действовать, — как-то не очень радуя таинственной перспективой, протянул он мне руку, помогая подняться, и мы поехали гулять на пляж.

В особняк мы вернулись, когда уже стемнело. Разутые, мы протоптали песок вдоль кромки воды, наверное, часа полтора, начав с того, что я захотела нарисовать что-нибудь на той границе, куда набегает волна и всё стирает. Присев, я выводила ничего не значащие знаки, и когда Джиён спросил, почему я не напишу что-нибудь, или не нарисую сердечко, как делают девушки, я подумала, прежде чем ответить: — Я не хочу, чтобы что-либо хорошее и значимое смывалось в воду. Поэтому калякаю ерунду. Её не жалко. — Джиён присел рядом, подперев щеку рукой. — Тогда напиши что-нибудь, что ты хотела бы, чтобы исчезло. — Мне вновь пришлось поразмыслить, прежде чем я осторожно вывела на хангыле, чтобы он тоже смог прочесть. «Боль». Я не имела в виду какую-то определенную. Я просто подумала о том, что всякая боль должна исчезать, и написала это слово. Мужчина прочел его, буквально через минуту утащенное волной в глубины пролива. — Твоя очередь, — кивнула я Джиёну. — Что? — понимая, чего я хочу, но изображая недоразумение, искоса воззрился он. — Пиши то, что хочешь, чтобы исчезло. — Ему хотелось отказаться. Я видела. Просто встать и пойти дальше, или проигнорировать мою просьбу и тоже начать малевать бессмыслицу как я. Но он задумался. И думал долго. — Ничего не приходит в голову, — изрек он. — Мы не торопимся. Думай лучше. — Дракон напряг мозги, уставившись в одну точку среди песка. Я ждала, что сейчас будет очередная распродажа цинизма. Что он захочет отправить в подводное царство? Любовь, глупость, людей? Джиён занес палец и, обозначив начало и замерев на нем на миг, прорыхлил мокрый песок. Я незаметно округлила глаза за его плечом. — Время? — прочитала именно это я перед собой. — Да, — Джиён посмотрел на волну, будто подгоняя, чтобы она забирала его надпись быстрее. — Почему? — Потому что оно регулярно бесит, — хмыкнул мужчина и недолго посмеялся. — Когда ненужно — оно тянется и его слишком много, а когда нужно — оно пролетает и творит, что хочет. Хоть бы его вообще не было. И ведь, кстати, говорят, что это выдумка людей, и времени на самом деле нет, — Джиён посмотрел под ноги. Вместе в маленькой белой пенкой, волна лизнула надпись и, будто бритва, под чистую удалила слово. — Миг и вечность — две вещи, одинаково недоступные для чувств человека. Мы никогда не ощутим мгновения, потому что оно слишком незаметно, и никогда не ощутим вечности, потому что не сравняемся с ней, не дотянемся до неё. Нам выделены усредненные минуты, часы, дни и годы. Даже не так: мы сочинили себе вот эти названия и счеты, чтобы чувствовать хоть что-то, владеть хоть чем-то, определять каким-то образом свою жизнь. Но на самом деле она состоит только из вечности, деленной на мгновения. — Мне почему-то его рассуждение сделало немного больно, и хотя я только что попыталась смыть всю боль, у меня явно не вышло. Судя по всему, у него со временем тоже ничего не получится. Странно, почему оно его так волновало? Потому что ничего другое уже не волновало вовсе? Или потому что это осталось последнее, что он не может понять, чем не может овладеть? Я поднялась и, босая, пошла по этой линии, оставляя следы, смываемые водой. Джиён встал и пошёл следом, рядом. — Ты передумала отправлять всё плохое в небытие? — Нет, просто поняла, что это бесполезно, — я притормозила. Волна приятно пощекотала ноги, теплая и ласковая. — Это всё не исчезло, а ушло в воду, и теперь вода разносит это, куда посчитает нужным. — Так, стало быть, следовало всё-таки писать хорошее? — Я растерялась, почесав ключицу под майкой. Джиён посмотрел нам под ноги. — Вот из-за таких, как ты, творится в мире хаос. Накалякала ерунды, и её понесло по волнам, — я улыбнулась. Он тоже. — А теперь пролив ест наши следы. Это тоже что-нибудь значит? — Возможно… каждый человек оставляет свой след, прожив жизнь. Некоторые даже оставляют много следов. — Жаль только, что никогда не узнать, какие именно ты следы оставил, ведь после смерти тебя уже нет, — он поймал мой скептический взгляд. — Ну, хорошо-хорошо, ты в аду или раю, но оттуда всё равно ни черта не видно. — А может видно? — Через веб-камеру? Или ты думаешь, что это под землёй или на небесах? Что-то летчики и шахтёры замалчивают… — Прекрати! — засмеявшись, шагнула я глубже в воду и брызнула на него ногой. Джиён наигранно возмущенно посмотрел на меня и, прямо в своих длинных шортах, забравшись в воду до них, и даже намочив края, стал брызгать на меня в ответ. Я нагнулась и стала помогать себе руками. Дракон не заставил ждать ответа. Визжа, я побежала прочь от воды, чтобы не оказаться мокрой с ног до головы. Джиён побежал за мной и мы, через весь пляж, то забегая в воду, то выбегая из неё, пронеслись со смехом до кафе, у которого мужчина поймал меня за локоть. Смеющуюся, он заставил меня опять прокричать, совсем как подростка, который играл в догонялки и расстроен от того, что придётся выйти из игры. Я развернулась к Джиёну, сдаваясь. Он был прямо за мной, и после разворота оказался совсем близко. Передо мной. Посмотрев мне в глаза, он как-то странно посерьёзнел. Я растерялась, в такой близости от него, и с чем-то непонятным в его взгляде, вроде строгим, а вроде и благодушным. Улыбка сошла с моих губ, не знаю почему. Он сразу же разомкнул пальцы, и, отведя взор, кивнул на кафе. — Пошли, съедим по мороженому. Оставшееся время мы больше молчали, шатаясь туда-сюда возле воды, пока не потемнело и вот, заехав по пути домой в круглосуточный ресторан, набрав с собой каких-то вкусных и безумно маняще пахнущих блюд, потому что «королева готовить не обязана», как сказал Джиён, мы сидели напротив огромного экрана домашнего кинотеатра и смотрели фильм Карвая «Прах времен». Поначалу мне было скучно. Я отвлекалась на еду, не веря, что оценю предпочтения Джиёна. Операторская съемка, на мой взгляд, была какой-то некачественной и странной, сценарий нудным, но прислушиваясь к текстам и проникаясь атмосферой киноленты, в конце я заплакала, не выдержав даже не знаю чего, воистину смысла или эмоций, или игры актеров? Или найдя неизвестно что личное и заплакав над собой? Хотя в фильме вроде бы не было ничего и близко напоминающего мою ситуацию. Но когда возлюбленная главного героя заговорила о жизни, прошедшей чуть ли ни зря, и совсем не так, как хотелось, потому что собственные гордость, принципы или что-то ещё помешали принять чувства и последовать за ними, я вспомнила «время», смытое волной и, подумав о том, как порой глупо, впустую, напрасно проходят жизни, зарыдала. Джиён терпеливо подождал, когда я более-менее успокоюсь, после чего пододвинул салфетки, которые мы захватили, чтобы вытирать руки после еды. Я поблагодарила его и вытерла лицо. — Ну что, плохой фильм? — с иронией спросил он. Я покачала головой. — Тогда, может, ещё один глянем? — Не надо! — подняла я ладонь, всхлипывая. — По крайней мере, не такой печальный. Есть что-нибудь более радостное и жизнеутверждающее? — Есть. Заряжать? — начал приподниматься он. Мы сидели в темноте, освещенные только светом экрана. — Подожди, дай отдышаться и переварить, — я вздохнула в несколько ступенек, будто пропрыгала по ним, как успокаиваются обычно от слез. — Ладно, — он собрал опустошенные тарелки, остатки еды собрал на одну, в пустые накидал салфетки и поднял, чтобы отнесли на кухню. — Чаю? Я пойду сварю себе кофе. — Не откажусь, — странно, я не просила его об этом, не напоминала о том, что я ещё королева, но он вдруг так просто это предложил, будто не был мультимиллионером и вообще всегда был угодливым и милым молодым человеком. Он обошёл диван. Я обернулась через спинку. — Джиён! — он остановился и посмотрел на меня. — Как ты выживаешь в этой вилле в одиночестве после таких фильмов? — Сижу на антидепрессантах и наркотиках, разве не заметно? — улыбнулся он. Вытерев глаза ещё раз, я тоже расплылась. — А ещё бухаю, плачу и придумываю, где бы повеситься, ведь у меня нет ни одной нормальной люстры, ни одного годного крюка. — Пока я задрала голову, чтобы в который раз отметить, что люстр у него, действительно, стандартных нет, всё замещают встроенные во многоуровневую подсветку лампочки или настенные бра, Джиён сходил на кухню и вернулся минут через десять с подносом, на котором стояло две чашки. Его — с кофе, моя — с чаем. Он присел обратно, ко мне на диван, откуда и уходил. — Джиён, — он посмотрел на меня, в домашней майке, с просматриваемыми на его руках татуировками. — Кто ты? — Среагировав на мой вопрос спокойно, он внимательно посмотрел мне в глаза. Я не брала свою чашку, ожидая ответа. Мне нужно было понять его. Я хотела этого. Я хотела понять, где этот человек врёт, а где обнажает душу, и делает ли это вообще? Есть ли она у него? Да не может не быть, иначе как он делает всё это? Откуда иногда вдруг берётся это тепло возле него, хотя он тот, кто спокойно приказывает убить и смотрит на это, не отворачиваясь? Откуда все эти мысли? Ведь не стал бы задумываться о жизни тот, кто ничего не чувствует. — Я могу быть, кем угодно, — улыбнулся он, занеся руку, положив локоть на спинку и, опустив кисть, стал гладить пальцами мои волосы за виском. — Ангелом, демоном, другом, врагом, преступником и честным бизнесменом. — Мне нужно знать, кто же всё-таки за этими личинами. Кому я должна отдать душу или тело? — Кому отдашь — тем и буду. Отдашь демону — буду демоном, отдашь ангелу — буду ангелом. — Так не бывает, человек таков, какой он есть, — я отстранилась, чтобы он не касался меня. Нет, мне не было неприятно, просто это сбивало и отвлекало. Джиён опустил руку. — Какой же ты? Злой или добрый? Всякий — это не ответ. Я знаю, что ты признаёшь сочетание всего одновременно, но у меня это в голове не укладывается. — Не всё должно пониматься разумом, — напомнил он мне одну из наших бесед. — Кое-что нужно просто чувствовать. В голове невозможно уложить то, чему нужно просто верить — так ты говорила? Что-то вроде этого. — И ты хочешь, чтобы я доверилась тебе? — А у тебя есть другие варианты? — улыбнулся он мне. Прямо в глаза. Своими ядовитыми вишнёвыми глазами Иуды, целующего Христа в щеку. В его руке оказалась чашка с кофе, и он поднес её к своим губам. Кофе был такого же цвета сейчас, что и его радужки глаз. И пах он крепким обманом, бодрящей жестокостью и скрытой похотью. Я должна была поверить Джиёну, чтобы понять его? Глядя в это лицо, мне казалось, что да, иного выхода у меня нет. Но победа это будет или поражение? Душу выбрать или тело? Я ничего не понимала, ничего не знала, и не хотела, кроме как вылезти из плена глаз напротив. Чтобы выдрать из них себя обратно, чтобы спастись. Но в них отражался однозначный приговор: целиком ты, Даша, уже никогда не спасёшься.

Душа

Разошедшись по спальням в три часа ночи, или около того, я не думала, что мы сможем рано проснуться, поэтому поставила будильник на десять. Но до десяти время не дошло, когда я сквозь сон услышала вторжение в мою комнату. Нет, она не была моей, как и всё остальное здесь, но я надеялась, что раз уж мне её выделили, то какое-то личное пространство я имею. Кто эта девушка, мечтающая о личном пространстве? Я всегда жила в одной комнате с сестрами и не помню чего-нибудь своего целиком и полностью. Все вещи мы носили по очереди, всем делились, ничего не присваивали, никаких секретов за закрытой дверью не держали. В моём доме, там, в России, я и не думала о том, что такое «личное пространство», некая зона комфорта, но здесь она стала мне необходимой, потому что те, кто меня окружал, не просто не были мне семьёй, у них были относительно меня какие-то неизвестные мне намерения, идеи, или желания, иногда откровенно похотливые, как у Тэяна, а иногда весьма загадочные, как у того, кто разбудил меня только что. А я и не глядя знала, кто это.

Приоткрыв глаза, я увидела Джиёна, разведшего шторы и впустившего свет внутрь. Солнце упало на мою кровать светлым, слепящим прямоугольником, завладев одеялом, а вслед за ним опустился сверху и Дракон. От него пахло резковатой свежестью лосьона для бритья и гвоздично-можжевеловым парфюмом. Моргая и потирая веки с ресницами, я подвинулась, освобождая место мужчине, который сел, прислонившись к спинке кровати. — Ты что, решила проспать последний королевский день? — с улыбкой спросил он. Я прикрыла зевок, пытаясь как можно быстрее начать соображать, но включаться в эту игру у меня без подготовки не получалось, это Джиён, судя по всему, жил запрограммированным на подобное. — Прости, я просто давно не просыпалась так неожиданно… сейчас приду в себя. — Он посмотрел на расстояние между нами, на одеяло, которое я прижала к груди, хотя под ним была в майке. — Если тебе неприятно — скажи, я слезу с твоего неприкосновенного ложа. — Нет, всё в порядке. — Меня же он не касался, так что вовсе не напрягло то, что он разместился рядом. И у меня не было ассоциаций своей постели со своей душой. Странно, а ведь, по сути, наверное, должна быть, ведь к себе я туда тоже ещё никого не пускала, и она была, как верно было только что замечено, неприкосновенной. В смысле, постель. А в душу ко мне забраться, похоже, совсем не трудно. — Почему ты так рано встал? — Не знаю, проснулся. Пытался занять себя чем-нибудь, но сделалось скучно, и я решил разбудить тебя. — Я, жмурясь, подняла на него взгляд, так и не приподнявшись, лишь положив повыше голову, чтобы не уснуть вновь. — Не выспалась? — Понял это Джиён, но отступать не собирался, желая всё-таки окончательно меня раскачать. — Есть немного. У тебя какие-то планы для времяпрепровождения? — Нет, ничего такого. А у тебя? — Вытянув босые ноги, Джиён скрестил их в районе лодыжек, положив одну на другую. Я невольно посмотрела на худые икры, с нормальной мужской растительностью. Он часто ходил в шортах, и я всегда могла видеть это, в отличие от Мино, которого видела лишь упакованным в брюки. Интересно, у того волос на ногах больше или меньше? Господи, что меня волнует с недобранного сна? — После благотворительного ужина мне очень хотелось заставить тебя прокатиться в общественном транспорте, — призналась я, отвлекшись от разглядывания его худощавых коленок. — Ты так далек от людей, что возникает желание вернуть тебя к ним, чтобы ты проникся их присутствием, посмотрел на людей вблизи. Не тех, что ты показывал мне в клубе: пресыщенных, молодых, здоровых и богатых, а обычных, самых разных, спешащих на работу и в магазины, отвозящих куда-то детей, возвращающихся из больниц и с прогулок. — И что бы это дало? — хмыкнул Дракон. — Ты думаешь, что я бы полюбил этот сброд? — Боже, ну почему сразу сброд? — всё-таки поползла я спиной выше, подпихивая под неё подушку. — Потому что я про себя всегда так называю большинство окружающих: толпа, стадо, сырьевая масса — зачем я буду при тебе врать насчет своего к ним отношения? Ты о нем прекрасно знаешь. — Таким образом и я сброд… а кто не сброд в твоём понятии? Только те, у кого есть деньги? — Как быстро ты забываешь. Но те, в клубах — у них полно денег, однако я не помню в себе уважения к ним. — Да, я опять погорячилась, приписав Джиёну излишнюю меркантильность. Деньги для него давно перестали играть главную роль. Как он там говорил? Они всего лишь знак, символ. — Я уважаю ум. Ум и силу. Ненужную храбрость, показное благородство, однобокую принципиальность и принципиальную честность, заводящую порой в тупик, или делающую хуже самому же правдолюбу — всё это я не переношу. Да, я уважаю людей с деньгами, но только тех, что сами их заработали, смогут их удержать, увеличить, отнять у других, если понадобится. А для этого нужны либо ум, либо сила. — Ты недавно сказал, что в некоторой степени уважаешь меня. Но у меня нет подобных качеств. Я последний человек, который смог бы много заработать, и уж точно никогда не смогла бы разбогатеть. — В тебе есть сила. Или ты восприняла это как описание здоровенных мышц и мускулов? Да, ты не поднимаешь сто киллограмов, и не сможешь победить кого-либо в драке. Но назвать тебя слабой нельзя. Иначе почему ты здесь? Почему не в борделе, хотя была похищена именно для работы в нем? Почему ты ещё жива, хотя попала в руки к работорговцам и убийцам? Почему? — Я не знаю, — посмотрев ему в глаза, искренне призналась я. Он открыл рот, чтобы сказать мне что-то, наверняка про какую-нибудь особенность моего характера или ещё что-нибудь, что сбило бы меня с адекватного восприятия действительности, но я пробормотала вперед: — Хотя нет, знаю. Я здесь по твоему желанию, по твоей прихоти и по твоей воле. Неважно, какая я и кто я. Ты так захотел, и пока тебе будет угодно — это будет продолжаться. Потому что ты умный и сильный. — Ты уверовала в то, что всё решается по моему велению? — Джиён вздохнул. — Нет, Даша, сегодня ночью тебе придётся понять, что ты сама определяешь свою судьбу. Не я, а ты. Иногда удобно снять с себя ответственность и взвалить на того, на ком и так много всего. Если тебе так спокойнее, я даже не буду отнекиваться, я за стольким стою, что одним событием больше, одним меньше — мне всё равно. Но лучше бы было, если бы ты поняла, что только тебе решать, в ад или в рай. Ни бог, ни я, ни все мафиози Азии не смогут сделать выбор за тебя. — Ты сказал, что у меня всего один вариант, — напомнила я. — Даже у одного варианта есть тысяча решений. — Джиён спустил ноги с кровати и встал. — Сваришь кофе? — Может, перестанем переводить продукт? Тебе опять не понравится. К чему это? Давай ты сам приготовишь себе кофе, я заварю себе сама чай. — Если я всё сделаю себе сам, и ты всё сделаешь себе сама, то зачем мы друг другу? — прищурился он, сунув руки в карманы цветастых шортов, и, пошевелив в них пальцами, звякнул своими перстнями о ключи и постукал ими о телефон. Хороший вопрос. Я давно им задаюсь. Мне он нужен для того, чтобы вернуться домой, без него я вряд ли сумею, а вот зачем ему я? Для забавы? Иных мотивов нет. — А зачем друг другу люди, которые делают что-то, что не нравится их спутникам? — спросила я, надеясь получить у него какую-нибудь подсказку, помощь для движения в какую-либо сторону. — Ты считаешь, что приятнее и интереснее рядом тот, кто всегда всё делает правильно и удовлетворяет вкусам и потребностям? — мужчина посмеялся. — Не знаю, Даша, не знаю, но могу сказать только одно: в этом твоём вопросе чувствуется отсутствие опыта, неосознанность того, что такое отношения, что такое взаимосвязь. Вот, взять тебя с твоими братьями. Вы любите всё-всё одинаковое? — я покачала головой. — Так что же, вы не выносите друг друга? Нет же, любите. Ты можешь придраться к ним, они к тебе, вы можете поругаться или покричать, но это не сделает вас врагами или чужими, не так ли? — я кивнула. Джиён вдруг закончил неожиданно: — Можешь не варить мне кофе, но тогда я не сяду в автобус. Приподняв брови, я удивилась, что он всё-таки принял это к сведению и готов на эксперимент. Что ж, ради такого, пожалуй, я вытерплю очередную критику к очередной попытке сварить идеальный напиток для Дракона. И, разумеется, он его раскритиковал, после чего я, быстро приняв душ, спустилась во двор, где он ждал меня в машине, и мы поехали к ближайшей автобусной остановке, чтобы Джиён вспомнил, что такое простые обыватели, горожане, подданные короля. Высмотрев самый длинный маршрут чуть ли ни через весь Сингапур, мы погрузились вместе с парочкой пенсионерок, работяг, школьников и студентов, а на следующей остановке, когда внутрь забралась мать с маленьким ребенком, я велела Джиёну уступить им место. Мы встали вдвоём и поехали стоя. Мне было забавно и интересно смотреть, как этот сингапурский монстр, беспощадный злодей и миллионер качается в душном салоне вместе с простыми смертными, и косится на меня так, будто пристрелит в конце пути. — Объясни, зачем уступать старушкам и этим мамашам? — придержавшись за поручень, прошептал мне Дракон. Мы говорили на корейском, которого большинство сингапурцев не знало, но главарь мафии привык чаще говорить доверительно, словно по секрету, поэтому понизил голос. — Дань уважения возрасту и материнству. — Странно, это же такая прописная истина! Почему он и её не принимает? — А за что их уважать? Вот скажи, ты смотришь вон на ту старую развалину, и что ты видишь? — Чью-то бабушку, — пожала я плечами. — И что дальше? Это подвиг? Геройство? А что, если она работала проституткой, которых ты так не любишь? Жила за счет любовников, пока была молодой и красивой, развлекалась, спала за деньги, потом состарилась, не перетрудившись, и теперь едет прикупить себе витаминов в виде фруктов, чтоб поддержать своё здоровье. Я должен ей уступить? Или другой сценарий: лет в двадцать она вышла замуж, чтобы не работать, родила ребенка или двух, занималась ими, не сильно напрягаясь, не любя особо ни их, ни мужа, лишь бы быть ленивой домохозяйкой, до сих пор ещё не вдова, и теперь едет навестить уже подрастающих внуков. За что мне уважать этого человека? За то, что он ничего не сделал и всего лишь пожил подольше меня? Я прожил больше тебя на двенадцать лет, но только потому, что я не отвечаю твоим моральным требованиям, ты считаешь меня ужасным. А что ты знаешь об этой бабуле? — Ты не отучишь меня уступать старикам места, — настойчиво поводила я носом, держась за вертикальную перекладину. Мы с Джиёном ещё немного поприрекались по поводу достойных уважения, после чего переключились на обсуждение проезжаемых нами улиц. За окнами то и дело проскакивало то, что вызывало во мне любопытство, я спрашивала об этом у собеседника, но, как чаще оказывалось, он мало что знал об окружающем его крае. В отличие от Мино, Джиёну было всё равно на ту или иную легенду, историю холма, дворца или ещё чего-то, зато все бизнес-организации, клубы и рестораны он мне перечислял быстро, без запинок, зная о них, похоже, всё, от имени владельца и номера его кредитной карты до лучшего вина, что там могут подать. Где-то через час с лишним мы вернулись к машине и, покатавшись недолго уже на ней, забрели обедать. Официантка сияла нам подобострастной улыбкой, явно зная, кто перед ней, и спешила, как на крыльях ветра, приносить блюда и предугадывать наши желания. В настроении Джиёна я почувствовала перемену, но никак не могла угадать, в какой момент она произошла. Но это случилось ещё в автобусе. Изредка, за всё то время, что я жила у него, он становился вот таким… отстраненным, что ли. Это всего второй или третий раз, когда он перестаёт таинственно ухмыляться, бросать на меня многозначительные взгляды, говорить умные вещи. Просто замолкает и становится таким… даже не выжатым, нет. И не уставшим, хотя что-то от этого есть. Джиён выглядит безразличным, но не пугающе, а слишком по-человечески сдувшимся, как бывает с каждым в конце тяжелой рабочей недели. Кто-то утомляется, кто-то загружается какими-то проблемами, а кто-то, не устав и хорошо отработав, вдруг теряет смысл того, чем занимался до этого все дни. Вот что-то такое я видела и в Драконе. — О чем ты думаешь? — решилась спросить я, чтобы узнать наверняка. — Почему тебе интересно? — сразу же вернулся привычный мне Джиён. Ухмылка и попытка найти в кармане зажигалку. Тщетная. Ха-ха. Прекрати сарказм, Даша, ты вообще пьёшь вино. Уже который день, как аперитив. — Я заметила перемену настроения, и хочу узнать, что её вызвало, — ещё откровеннее сказала я. — Я думал о разнице в возрасте. — Я оценила, сделав уголками губ характерное движение вниз. Да-да, точно, он глубже стал уходить в это равнодушное состояние после того, как произнес, что между нами, мной и им, двенадцать лет. — Ты опять думаешь о времени и о том, что не в силах остановить его или поймать? — Джиён расплылся лениво. — Нет, в этот раз я думаю не об этом. Мне показалось безумно глупым, что я, человек настолько более взрослый, рисуюсь и пытаюсь соответствовать своему возрасту в твоих глазах, хотя обычно дурачусь, как незрелый идиот. Согласись, тебе ведь кажется, что я солидный и выдержанный бандюган, который всегда вот такой? — Я предпочла тотчас занять рот куском красной рыбы, чтобы не отвечать, а иметь возможность рассудить. Джиён покачал головой. — Я ведь не таков. Знаешь, как я себя веду обычно? Матерюсь через слово, никаких вот этих культурных речей не толкаю… я либо быстро и нервно решаю деловые вопросы, либо оттягиваюсь с Сынхёном, Тэяном или другими приятелями, напиваясь и вставая на уши. Или мы наоборот упарываемся травкой и нудим часами, пока не отпустит. Я всё пытаюсь показать тебе себя настоящего, но настоящий я по-прежнему не это. Я задался целью при тебе сдерживаться, и, даже когда меня что-то злит — сдерживаюсь. Я могу это делать и с другими, но не делаю, потому что не хочется, и тогда я могу покричать, наговорить гадостей, послать… А с женщинами я ещё и сплю. Собственно, кроме как за этим процессом они редко меня как-либо видят, я стараюсь их сбагрить побыстрее, чтобы не умереть со скуки. И я вот думаю, почему же мне на самом деле с тобой ещё не скучно? Потому что мы не переспали, и я не потерял интереса, или потому что сам себе дал установку поставить увлекательный спектакль, в котором приятно участвовать? Или есть что-то третье? — То есть, — растерялась я. — Тебе со мной может быть неинтересно, но ты сам себе внушил, что весело, и это становится действительно так? — Он кивнул. — Или всё-таки причиной веселья, действительно, могу быть я… как же узнать, что есть истина? Не переспать же? — напряглась я. — Нет, я подозреваю, что есть другой способ, — Джиён улыбнулся, окончательно отделавшись от того состояния, в которое погрузился в автобусе. — Но не будем об этом. Вот видишь, каким я скучным могу быть? Настолько тошным, что даже сам перестаю понимать, о чем я рассуждаю. — Мне сложнее представить, что ты можешь орать или впадать в истерику, — хихикнула я. — Это возможно? — Возможно, но поверь, этого лучше не видеть, — произнес он так убедительно, что я приняла к сведению. Если человек во вполне благом настроении может приказывать казнить, то на что он способен в гневе? Вернувшись в особняк, мы провели там некоторое время, и Джиён вновь пришёл ко мне, но теперь постучавшись и попросив, чтобы я начинала собираться в клуб, на вечеринку, ведь нам ещё нужно было заехать в салон красоты. Я достала купленные вчера вещи, что превращали меня на вид в профессиональную путану. Но деваться некуда, пусть будет так. Натянув шорты, ботфорты, развратный топ, я была готова. Джиён надел рубашку на выпуск, светлые джинсы и, подав мне руку, повёз меня к мастерам визажистского искусства. Когда я увидела себя в зеркале, то сама обомлела. Это была не я — другая, чужая, незнакомая девушка с огромными блестящими глазами, вокруг которых подводка и темные тени создавали ощущение похотливого взгляда. У меня не могло быть похотливого взгляда! Но эти стрелки, и выведенные брови, затемненные карандашом, и яркие губы — всё смотрелось одновременно вульгарно-призывным и неприступно-гордым. Я не знаю, как удалось создать подобный образ талантливому гримеру, но он произвел впечатление даже на меня. Прическу мне уложили тоже восхитительную. Собственно, волосы оставили распущенными, только придали объём у корней и крупными волнами накрутили, завив концы в естественном стиле. Я и нравилась себе, и казалась отталкивающей, но лучшей оценкой был взгляд Джиёна, который, не сказав ничего, вновь подал мне руку, чтобы я не упала с высоченных каблуков. Я снова стала выше него, но он и не заметил этого. Мы отразились в витрине, когда вышли, и мне в голову откуда-то пришла мысль, что я, как девушка, красивее, чем Джиён, как мужчина. Ещё со школы одноклассницы завидовали густоте моих волос, у меня была, как я сейчас увидела, стройная фигура, а в таком наряде я и вовсе бросалась в глаза. А что же Дракон? Невысокий, для мужчины щупловатый и неприметный, с харизмой в лице, но не более. И всё-таки, он весомее меня, я ничто по сравнению с ним, пусть даже прохожие пялятся на меня, а его и не замечают. Как это всё странно… я и раньше не думала, что внешность определяет судьбу человека, я знала, что главное внутри. — Ну что, ваше величество, — завел мотор Джиён. — Добро пожаловать на бал? — он улыбнулся, а я, пристегнув ремень, почувствовала что-то вроде летящего на землю метеорита, который врежется ночью в мою жизнь.

Вип-кабинка сегодняшнего ночного клуба не отделялась от остальной площадки наглухо. Подобно пирамидам индейцев в Мексике, столики избранных стояли на возвышениях, куда вели ступеньки, и можно было сверху вниз смотреть за всем происходящим, и музыка тоже была одна на всех. Почему Джиён выбрал сегодня именно это место? Он не отгородился от людей из-за меня или всего лишь приехал в очередное заведение, не думая ни о чем? Когда мы прибыли, Мино уже был здесь. Я насторожилась. Дракон исполнил обещание пригласить его, стало быть, Сынри тоже где-то тут бродит? За нашим столиком был Сынхён с какой-то девушкой, и ещё один молодой человек. Его мне представили, как Дэсона. Я села рядом с Джиёном крайней, оказавшись напротив Мино. В тот раз, что Дракон был с Кико, мы сидели с Мино рядом, и я поняла, что тогда мне было намного комфортнее, чем сейчас. Потому что не смотреть друг на друга мы всё равно не могли, потому что Мино смотрел на меня в этом виде слишком… слишком он на меня смотрел. Сам он был, как обычно: белая рубашка, заправленная под ремень со стильной серебряной пряжкой, черные брюки, режущие глаз зеркальностью черные лакированные ботинки. От духоты в зале он снял пиджак и закрутил на два раза манжеты, расстегнув их. На запястье теперь отчетливо виднелись серебряные же часы, а на другой руке браслет из крупных звеньев цепи. Я поймала себя на том, что хочу уловить его запах, а для этого ему нужно было бы сидеть рядом. Но рядом со мной был Джиён, чей запах был приятен, но не тот… не тот, который заставлял волоски на шее шевелиться, словно дул сквозняк, не тот, от которого взгляд приковывался к мужским губам и ждал, чтобы попробовать запах на вкус. Поцелуй Мино, конечно, показал, что на его устах нет яда несравненной туалетной воды, но, к моей беде, на них было что-то ещё более сладкое. Мы очнулись, поняв, что разглядываем друг друга уже с минуту. Мино ухмыльнулся этому открытию и его развратная бровь — развратная, потому что она меня развращала, заставляя думать о непотребном — сплясала волной, как бы озвучивая некий заговор. Я покраснела и отвернулась к столику, где были и вода, и соки, и вино. Сынхён налил всем, едва мы пришли. — Давайте выпьем! — поднял он свой бокал, чокнулся со спутницей, отпил, ещё трезвый и, кажется, пока ничего не принявший из запрещенного, заговорил о чем-то с Дэсоном. Я вновь вспомнила о Кико. Это впервые за дня три или четыре. Она ведь должна скоро вернуться… что намеревается делать Джиён, если я останусь у него надолго? Бросить девушку? Так, стоп, а в каком качестве я у него останусь, если отдам ему душу? Не может же быть так, чтобы речь шла о душе, а взяли тело? Нет, с Драконом может быть, что угодно, но всё-таки, если я всего лишь пойду ему навстречу и стану, так сказать, одной с ним породы, принимая насилие, убийства и преступления, то это не подразумевает, что я стану его любовницей? Я не хочу! Я уважаю его и восхищасюь им в какой-то мере, но не желаю спать с ним. Отвращения физического уже нет, но мне нужен другой. Моё сердце занято, как бы ни было стыдно, не моим женихом, а вот этим эгоистичным и корыстным типом напротив, которого мне хочется ругать за то, что он появился в моём сингапурском плену. Проще бы мне без него было или сложнее? Мне кажется, что родившиеся чувства к нему сделали меня слабее и заставили начать присматриваться к здешней жизни, искать в ней плюсы. Если бы не Мино, я куда горячее отвергала бы всё, что демонстрировал Джиён. — Добрый вечер, добрый вечер! — услышала я громкое приветствие и посмотрела в сторону лестницы, откуда только и можно было к нам забраться, со стороны танцпола. Сынри. Боже, он и в правду здесь. Как же я его ненавижу! Мне захотелось плеснуть ему в лицо содержимым стакана, напомнить о Вике и заставить позаботиться о ней. Вика. Именно благодаря ей я очутилась в «королевской неделе». Как она там? Её обещали не трогать, пока мы с Джиёном не разберемся между собой. Дракон, пожав Сынри руку, опустился обратно на диванчик. — Что я вижу? — оглядел меня богатый распутник, после того, как пожал руки всем присутствующим мужчинам. — Даша, неужели всё? — Что — всё? — недопоняла я. Джиён развеселился. — Нет-нет, Сынри, пока нет. Это промо-версия. — Они засмеялись. До меня дошло. Провалиться бы сейчас сквозь землю! Я не хочу обсуждать свою девственность при Мино. Я опять на него посмотрела. Он почувствовал это, отведя взгляд от Сынри и воззрившись на меня. Вот те глаза, то лицо, и те руки, которым я отдала бы себя. После свадьбы. — А пробники не предвидятся? — шутил Сынри, разговаривая с Джиёном, но вперившись в меня. — Попробуй помочь Вике! — не выдержала я, и подняла к нему голову. Молодому мужчине явно не захотелось поднимать этот вопрос и он, слизав улыбку со своих губ, сунул руки в карманы темно-темно синего костюма. — Ты знаешь о моей цене. — Выпей с нами! — сменил тему Сынхён. На ту тему, к которой сводил всё: выпить, нюхнуть, покурить. В общем, потерять контроль и уйти в другие уровни сознания. После рассказанной о нём истории, я не знала, как к этому относиться. С одной стороны, он должен был найти какую-то другую опору для себя, чтобы жить дальше, а с другой — а если не нашёл или не помогло? Не все люди так сильны, как Джиён, даже я слаба, что бы он ни говорил. Сынхён спасся в алкоголе и наркотиках. Могу ли я винить его? Нет, и судить тоже нет. Сынри выпил с нами и куда-то отошёл, а у нас тосты пошли один за другим. Я старалась чередовать вино и сок, чтобы не напиться, при этом я зорко следила за своим бокалом, чтобы к нему не протянул руки Сынхён. Не хотелось бы вновь оказаться во власти наркотиков в эту ответственную ночь. Когда заиграл медленный танец, Мино попросил разрешения у Джиёна пригласить меня, и тот позволил. Мы спустились вниз, чтобы хотя бы на пару минут оказаться тет-а-тет. Мои каблуки сделали меня выше Джиёна, но до Мино я всё равно не дотянулась в росте, и, осознавая это, моё тело ощутило радость и тягу быть как можно ближе к этому парню, что положил ладони на мою талию. — Ты сегодня соблазнительна, как никогда, — шепнул он мне на ухо. Мурашки пошли по спине. Мои руки лежали на его широких плечах. По моей щеке прошелся его гладко выбритый подбородок, и я хвалила себя за выдержку, что не подставляю губы, потому что искомый и желанный аромат ударил мне в нос, закружив голову. Вино, даже будучи просто вином без лишних веществ, всё равно расслабляло и разогревало организм. Что там Джиён говорил о двух теориях возникновения душ из огня и воды? Не знаю, из чего родилась моя, но тело наверняка расцветает, когда его заливаешь спиртом, очень уж остро оно начинает себя ощущать. — Мне не нравится мой внешний вид, — призналась я. — Это ты такое любишь. — Сказать честно? — После его интимного «честно» он коснулся тканью рубашки на своей груди моей груди, того голого участка, что торчал в декольте. Я сглотнула ком в горле, и во рту стало стремительно пересыхать. — Увидев это на тебе, я тоже ощутил некоторые сомнения. С одной стороны, да, очень возбуждающе и сексуально, а с другой… я вдруг подумал, что в том длинном платье, светлом и пристойном, правильнее что ли было бы, лучше. Но только относительно тебя. Я не представляю любую другую девушку из этого клуба в чем-то невинном. Это выглядело бы дешево и фальшиво. — Мне всё чаще кажется, что я и сама выгляжу дешево и фальшиво. Мино, Сингапур съедает меня, я не чувствую и грамма той невинности, которая была у меня в душе, когда я очутилась здесь. — В чем это выражается? — Он, наверное, опять подумал о том, что мы с Джиёном занимаемся в особняке чем-то. — Я не соблюдаю пост, я в мыслях стала употреблять нехорошие слова, я допускаю некоторые вещи в теории, которые раньше не допускала. Мне… — я запнулась, но потом решила, что скрывать это ни к чему. — Мне понравилась власть денег, Мино. — Он нахмурил брови. — Каким образом? Ты решила заработать во что бы то ни стало первый миллион? — Ослепительная улыбка предстала передо мной. — Или ты поняла меня и мою страсть к богатству? — Не знаю, я сомневаюсь, что пойду когда-либо по головам ради прибыли, но уже одно то, что мне нравится находиться в роскоши — вот что пугает! Это дьявольский соблазн, я должна отделаться от него, я не должна считать, что купаться в деньгах — это хорошо. Это нехорошо… — Что ж, по крайней мере, теперь мы с тобой на равных, потому что оба боремся с какими-то соблазнами. — Его пальцы подтвердили это, нащупав открытый участок кожи между моими шортами и топом и погладив. Я едва не задохнулась, вжавшись вперед, отчего стало ещё хуже. Если бы он знал, что соблазн, о котором он говорит, тоже присутствует! Но если он меня по-настоящему хочет — не любит, а именно хочет, — каково ему смотреть на то, что Джиён бродит со мной, как со своей собственностью? Даже я не смогла сдержать слёз от подобия ревности, когда узнала, что Мино бывает у проститутки, а что же испытывает он, глядя на нас? Композиция закончилась, и мы вернулись обратно. Будто мне мало было мучений, Сынри вернулся, приведя с собой ещё двух девушек, с которыми меня и знакомить не стали. Одна теперь сидела возле Мино. Теперь моим глазам не так сильно хотелось смотреть туда. Это неприятно, давяще и скрипяще, видеть подле Мино другую, с которой он может спокойно завести отношения и переспать. А со мной нет. Я выпила ещё бокал, почти залпом. Джиён наклонился к моему уху, оставив расстояние, чтобы не коснуться его губами: — Всё в порядке, или хочешь прогуляться и подышать? — Не отказалась бы. Где здесь уборные? — Джиён поднялся, подав мне руку. — Идём, провожу. Мы вошли в разные дверцы, он в ту, на которой был нарисован черный силуэт в шляпе, а я в ту, где красовались черные очертания дамы в платье. Выйдя из кабинки, я хотела умыться холодной водой, но увидела в зеркале макияж. Смыть я его одной водой вряд ли смогу, а вот размазать — запросто. Пришлось, аккуратно смачивая пальцы, провести ими по лбу, щекам и скулам. Охолонувшись, я вышла из женского туалета. Дракон ждал меня. — Я знаю, что тебе трудно ещё ходить на этих ходулях, — предложил он мне локоть, улыбаясь. Я взялась за него. — Посидим немного в чил-ауте? — Мимо зала, мы прошли к лестнице наверх, поднялись по крытым по центру ковровой дорожкой ступенькам, вошли в стеклянные двери, за которыми открылась несуетливая тишина, нарушаемая блюзом. Мужчина провёл меня по помещениям, где курили кальяны и в конце мы оказались в небольшой комнатке, похожей на балкон, потому что наполовину была застекленной и выходила на ночной, весь в огнях, Сингапур. Я не знала, какая это его часть, до сих пор плохо ориентируясь и ещё хуже представляя себе это крошечное государство. Джиён указал мне на широкий диван, и я присела. Он остался на некоторое время у окна. — Тут немного прохладнее. Подышим. — Не откажусь, — поправив корсет, который сжимал ребра, я устроилась поудобнее. — Смотришь на свои владения? — Официально-то они не мои, — уточнил Дракон, забряцав одной рукой в кармане всем, что в нем лежало. — После того, как мы с тобой сравнили географическое влияние на сознание человека, я сегодня подумал знаешь о чем? — Он обернулся, и я с любопытством кивнула. — Когда ты взлетела на этих каблуках выше меня, — он всё-таки заметил! — то мне подумалось, а ведь Россия, правда, больше Сингапура, — хохотнув, он сел рядом. — Мы с тобой словно представляем каждый свою страну. — Хотелось бы надеяться, что я достойно это делаю, — почесала я осторожно голову под залаченными прядями. — А мне плевать на свой имидж, — пожал плечами Джиён. — За Корею, может, мне было бы интереснее выделываться, но здесь как-то по барабану. Да и я же не политик, чтобы быть лицом государства. Впрочем, в большинстве стран у вас там, на западе, в Америке, Европе и России, у руля всегда сидят пришлые морды, евреи или хреновы либеральные космополиты любой национальности, без идеи и капли патриотизма, которым на управляемую ими же землю так же плевать, как мне на Сингапур. Это кормушка, прииск. Как колонизаторы в позапрошлом веке, все временщики просто хотят выкачать все возможности попавшего им в руки ресурса, и положить толстый хер на последствия. — Ты интересуешься политикой? — Приходится. Не зная, что творится на международной арене, невозможно лавировать в бизнесе. — Ты называешь бизнесом свои нелегальные махинации? — упрекнула я его, посерьёзнев. — Ну… и честным бизнесом я занимаюсь тоже, — расплылся он. — А с Россией ты когда-нибудь торговал? — Как-то приходилось иметь дело напрямую с русскими, но в основном действую через посредников. В Сингапуре полно внешнеэкономических связей с вашим северным гигантом. Больше ста компаний, не назову точную цифру. Несколько миллиардов долларов на экспорте и импорте. Нефть, топливо и технические масла, насколько я знаю, здесь российские, «Марисско», торгующая морепродуктами по всей Юго-Восточной Азии, тоже связана с вашими, и «Алмазювелирэкспорт», чья продукция приносит отличные деньги, ваша, русская. — Никогда бы не подумала, — удивилась я. Живя в этом чужом краю, представлявшимся мне таким далеким от родины, я бы никогда не догадалась, что всё здесь может быть связано с Россией. Правду нам говорили в школе: процесс глобализации так плотно охватил весь мир, что уже нет несвязанных друг с другом государств. — Я сейчас не вспомню, где слышал или читал одну мысль, — откинулся Джиён, выстраивая правильно слова в памяти. — Но как-то пришло сейчас на ум: Россия всегда ищет союзников для сотрудничества, в то время как союзники ищут Россию для использования, — Дракон хмыкнул, посмотрев на меня. — Как считаешь, может, России не хватает ума при излишке щедрости и неосмотрительности? Вы трясётесь над своими границами, хапая, хапая, хапая, в то время как всё, что находится в их пределах спокойно разбазаривается и не ценится. Словно огромная территория — это и есть величие. — Россия — великая страна! — вставила я, похоже то, над чем и потешался Джиён. Мне даже вспомнился фильм «Сибирский цирюльник», где один персонаж упрямо твердил, что Моцарт был великий композитор, только кроме него до этого никому не было дела. Я поняла, что выгляжу примерно так же глупо и упрямо. — Быть большим и великим не одно и то же. — Я и без него проводила много аналогий между здесь и там, однако какой нормальный человек, любящий свою страну, признает, что она у него так себе? Нет, не так себе. Это люди делают Россию абы какой, вот они сами и абы какие, а страна — великая! — Не будем спорить, я всё равно не соглашусь, что моя родина чем-то плоха. — Я и не настаиваю, — спокойно выдохнул Джиён. Мы с ним вдвоём воззрились в даль, блещущую огнями. — Ты сказала, что надеешься, что достойно представляешь её. С моей точки зрения — да, но не совсем. Я в который раз убеждаюсь, что русским не хватает мозгов и хитрости. — Если бы мы были хитрые, мы уже не были бы русскими, — заметила я. — Мы добрые. — То есть, характер, по-твоему — это генетика, и его никак нельзя изменить? — Я пожала плечами, он подвинулся ко мне чуть ближе. — Посмотри туда. Да, здесь меньше места, меньше даже, чем в Корее, где я родился и вырос. Это наполовину искусственно созданное чудо, где сходятся торговые пути мировых монстров, больших братьев: Китая, Штатов, Японии, Индии. Здесь работают законы, вплоть до смертной казни за тяжкие преступления, но я их обхожу. Здесь для мирных жителей самые безопасные условия, здесь можно шуршать миллионами, если захотеть. Здесь есть всё, кроме пафоса пустого величия, которым обладают крупные государства. Сингапур работает, чтобы им восхищались, а не восхищается сам собой, пока другие его презирают и осмеивают. — Здесь есть всё, кроме приличий. К которым у меня мания, — напомнила я вывод Джиёна о себе. — Какие тебе нужны приличия? Прокатить тебя в исламский квартал? Надень хиджаб и гуляй там — приличнее некуда, — мужчина вытянул ноги вперед. — Останься здесь, Даша, — он посмотрел на меня, в лицо, и оно загорелось. О чем он? — Я дам тебе свободу тут, в рамках моих владений, абсолютную свободу, если ты откажешься возвращаться в Россию. Будешь распоряжаться половиной моего состояния. Благотворительность — пожалуйста, покупки и подарки родственникам — пожалуйста. Не хочешь спать со мной? Ты не будешь, — Джиён сказал это так, что я поняла — это правда. Он предлагает мне всё, не требуя постели, никаких интимных услуг. Что происходит? — Ты просто будешь жить со мной, будешь рядом. Вместе есть, смотреть фильмы, ездить куда-нибудь, спорить, ругаться со мной. Хочешь Мино? — Вдруг задал риторический вопрос он, совершенно меня обезоружив. — Я разрешу вам спать. Трахайтесь, сколько влезет. Я тебе, разумеется, верность хранить не буду. Могу не всегда быть вежливым и скрывать свои связи, но, в принципе, не намерен выставлять это на показуху, что трахаюсь с какими-то шлюхами тут и там. У нас будет союз, Даша, партнерство, сотрудничество, называй, как хочешь. Только скажи, что добровольно останешься здесь, без попыток бегства. — Меня охватила крупная дрожь. Это не может быть правдой, как так-то? За что мне это всё? Миллионы, свобода, безопасность и Мино? Он шутит. Но его глаза говорили об обратном, о том, что это не обман. — Но… зачем? За что? — вслух спросила я. — Почему? — Потому что ты — это ты. Потому что я — это я. Потому что есть такая возможность, потому что так может быть, и я готов тебе завтра же давать то, что назвал. — Джиён, это всё какая-то ловушка… я не верю… так не бывает! Ты хочешь подставить Мино? — Ничего я от него не хочу, в отличие от тебя. Если бы он мне перестал быть нужным, я бы не усложнял, а убил его, — Джиён поднял руку и положил её мне на щеку, погладив подбородок большим пальцем. — Разве отказ когда-либо вернуться в Россию — такая уж большая цена? — У меня там родители, родные, жених… — Женихом тебе уже давно видится Мино, кому ты лукавишь? — улыбнулся Джиён. — Но я же не выйду за него замуж… а трахаться, — вот опять я употребляю их слова! — Спать просто так я ни с кем не собираюсь. Или ты даже готов к тому, что я могла бы, — не могла бы, конечно, но пример привести можно. — Могла бы быть женой Мино, а жить с тобой? — А почему нет? Но детей ваших я бы усыновлять не стал, — посмеялся он. — Так что, Даша, ты готова остаться в Сингапуре под моим покровительством? — я растерялась. Меня трясло всё сильнее. Его ладонь нагрелась на моей щеке, и прошлась чуть дальше, к виску, забравшись пальцами в волосы. Джиён был совсем близко. И опять эти его глаза… почему я в них утопаю? Они слишком ярко горят, и я по сравнению с ними гасну. Если бы он сказал «за это ты переспишь со мной» всё было бы понятнее и проще, но так… отречься от родины? От себя и семьи? — Ты хочешь, чтобы я забыла, что я русская? Чтобы перестала быть доброй дурочкой и стала хитрой азиаткой? — Это выйдет само собой, — шепнул он, приблизив лицо, чтобы шепот был слышен мне, а громко говорить он не хотел. — У тебя будет здешний паспорт, любой диплом, какой захочешь, если потянет работать, тебя будут окружать азиаты, но если не хочешь забыть родной язык, конечно, можешь находить земляков и общаться с ними. Но зачем? Что тебе ещё будет нужно? Даша, забудь о какой-то деревне, о бедности, о церквях, которые ничего не дают, а только просят подаяние под благовидным предлогом, забудь о своей мягкотелости, жалости к самой себе и недостойным людям. — Мне казалось, что он хочет поцеловать меня, но не делает этого. Впрочем, его губы говорили и говорили, и вряд ли целовать меня было в его планах. — Забудь о земляках, зачем они тебе здесь? Забудь о Вике, пусть горит синем пламенем, подумай о том, что ты получишь… — Я резко отстранилась, скинув этим движением его руку с себя. Он прервался, посмотрев на меня внимательно. — Как это — забыть Вику? Она была условием. За неё я готова была отдать душу или тело. За неё и её ребенка. — А как же собственное спасение? — Мы обменялись взглядами, потерявшими взаимопонимание в один миг. — Им я собиралась заняться после. Я же спрашивала тебя, что будет после? Но ты сказал, что скажешь сегодня. — А я попросил тебя забыть о Вике и послать её к чертям, чтобы зажить нормальной жизнью. — Нет, — отрезала я. — Нет, я не могу… она погибнет, если я не помогу ей! — Мне вновь прорезал слух крик умирающего на стройке. Я умоляла пощадить, но ничего не помогло. Эта смерть до сих пор казалась мне на моей совести. Я не вынесу ещё одной, когда я могу повлиять, помочь, спасти. Если я откажусь от Вики, то ей конец, позже или раньше, но конец. А если я помогу ей, то с наибольшей вероятностью конец наступит мне. Но я сама иссохну раньше времени, слыша уже два или три крика умирающих, которые будут звать меня по ночам, обвиняя, что ничего не сделала ради них. А что значит жить с Драконом, даже если без постели? Это значит, что я стану соучастницей ещё десятков, сотен убийств, я буду делить с ним не ложе, а моральную ответственность. Это он хочет? Половину грехов списывать на меня? Так вот как он хотел забрать мою душу! О Господи, а ведь я едва-едва не произнесла «да»! — Нет, Джиён, я прошу спасения Вики, и на твои условия пойти не могу. Лучше убей меня здесь, но спаси её. Он отодвинулся и вздохнул. Закрыв веки, он помассировал их пальцами, цокнул языком и покачал головой, плавно возвращая на уста свою змеиную улыбку. — Даша, Даша, Даша… ты, в самом деле, дурочка, — он вернул ко мне своё внимание. — Если бы ты согласилась, я бы немедленно велел отправить Вику целой и невредимой домой. Ты же помнишь, что мне нужна была душа? Согласись ты на убийство этой девицы, отрекись от родины и потянись к благополучию, твоя душа была бы отдана мне, мне и моему миру. Я бы понял, что ты стала частью этого, что ты поняла всю глупость и тщетность сочувствия и подвигов ради других. Но ты решила оставить душу при себе, Даша… ты не отдала её мне. Какой напрасный поступок. — Но… — ошарашилась я. Он серьёзно? Джиён достал телефон и нажал на кнопку, чтобы зажегся экран, после чего показал его мне. Там высветилось 00:07 ночи. Волшебство прошло семь минут назад. — Но… как я могла знать? Это нечестно, Джиён! — Естественно, ты и не должна была знать, иначе бы соврала и подыграла. А так ты показала, что хочешь оставить себя себе, а не отдать мне. А чего ты ждала? Что я принесу старинный пергамент и попрошу расписаться кровью? Так, по-твоему, продают душу? Даша, я же не Мефистофель, в самом деле. Я проверяю людей совершенно обычными, человеческими способами. — Так, твои предложения были ложью? — обозлилась я, приготовившись узнать, что совершенно не смогла разоблачить этого человека, не прочла вранья на его лице. — Нет, предложения были настоящими, — Джиён поднялся. — Твоя душа стоила многого, но, судя по всему, эта драгоценность из тебя не выковыривается. Что поделать… — Джиён! — я поднялась следом, двинувшись за ним. — Так что же теперь будет? Что я могу сделать ещё, чтобы спасти Вику? Дай мне второй шанс, — он обернулся, и я увидела в нем отражение того Дракона со стройки, железного, несгибаемого, потустороннего. — Ты видела, чтобы я давал второй шанс кому-либо? — Джиён, прошу тебя! Господи, забери ты мою душу, я останусь здесь, никогда не поеду в Россию, никогда! Но освободи Викторию, прошу тебя! Мне не нужен Мино, я буду твоей служанкой хоть до старости, но давай обсудим всё ещё раз! — Как я уже сказал, душу ты отдать не в силах, — спокойно заметил он. — Что там у тебя осталось? Тело? Оно мне не было интересно так, как оно интересно Сынри. Кажется, он был согласен выкупить Вику за твою целку? — Джиён взял со столика на выходе сигареты. Я не заметила их, пока мы сидели тут! Достав одну, сунув её в рот, он вытащил из кармана зажигалку и закурил, осветившись ужасной, дьявольской, разъедающей, как кислота, улыбкой. Выдохнув мне в лицо дым, он цинично произнес: — Пока он тут, пошли, договоримся с ним о подробностях Викиного спасения. Если ты не передумала раздвинуть свои ноги, Мать Тереза.

Тело

Мы шли по залу к вип-кабинке, и я, осознавая, что сейчас предстоит, едва докричалась до Джиёна сквозь музыку:

— Я не хочу обсуждать это с Сынри при всех! Пожалуйста, можно отойти куда-нибудь? — Мужчина повернулся, окинув меня холодным взглядом. Слёзы катились из моих глаз, и я сама не верила причине, но это было потому, что он закурил. Я… я не думала, не могла предположить, что он так легко и вмиг оборвёт все мои достижения, что цифры на часах послужат для него лучшим доводом, чем все наши разговоры и договоренности. Он просто перелистнул страницу, или даже вырвал её, и неделя не просто кончилась — её не стало. Он обратился тем Драконом, который протянул мне пистолет, и я не знала, как наказать себя за это, но в десятый раз я умудрилась забыть о том, каков Джиён, несмотря на то, что он мне напоминал и показывал, напоминал и показывал. Не он обманывал — я обманулась. Моя вера, моё доверие. И это было больно, так больно, словно сигарету он потушил о моё сердце, а не о пепельницу. — Ты, кажется, задержалась в роли королевы. Твоё «хочу» больше никого не интересует, — он желчно улыбнулся. — Но здесь гремит музыка, и я сам не намереваюсь орать. — Дракон пошёл дальше, и я едва успевала перебирать ногами по ступенькам, так, чтобы не скатиться с них. Руку мне никто не подал. Мы забрались на вершину, и Мино, увидев моё заплаканное лицо, тотчас поднялся. Джиён направился прямиком к Сынри, поэтому парень, бросив быстрый взгляд на босса, подступил ко мне. — Что случилось? Джиён что-то сделал? — Мне было невыносимо смотреть на того, кто хотел бы помочь, но не мог. На того, за кого я боялась, что он попытается осмелиться, ведь тогда ему будет несдобровать. Пусть лучше трусит и ставит на первое место деньги, а не меня. Так будет безопаснее для него. — Ничего необычного, — вытерла я щеки. — Мы говорили о моём возвращении в Россию, которому не бывать, видимо. Я расчувствовалась, — я попыталась улыбнуться. Тем временем Сынри вылез из-за столика по призыву Джиёна, и они подошли ко мне. Дракон кивнул мне на лестницу. — Идём. — Я, извиняясь, посмотрела на Мино, прерывая разговор, и пошла за ними. Мы втроём вынырнули из зала и забрели за какой-то ближайший же поворот, где коридор вёл в задворки, кулисы клуба. Я шла бы последней, сильно отстав, если бы Сынри, заинтригованный намечающейся беседой, не плёлся рядом. Вообще-то он меня просто разглядывал, но когда я вдруг спотыкалась, выставлял руки, подстраховывая. Но я сразу же отстранялась, потому что мне было противно от этих порочных касаний. Я ещё помнила, как убегала от него в ту ночь, когда он купил меня. Джиён привёл нас в безлюдный кабинет, неизвестно для чего предназначавшийся в обычное время. Предложив нам присесть, сам он оперся на стол, оставшись стоять. — Ты хотел её девственность, Сынри? Я продаю её. Если всё ещё хочешь. — Спрашиваешь? — хмыкнул он, посмотрев на меня. Я села в самый дальний от них угол, перебарывая слёзы. Я не могла сейчас взять и отказаться, ведь это последняя возможность для Вики. Однако я знала, что Дракон не забирает своих слов, и если я передумаю, то снова вернусь в прежнее русло, пытаясь исцелить Мино и имея возможность позже улететь в Россию, если справлюсь. А после ночи с Сынри меня обещали вернуть в бордель. Я ухватилась за мысль о том, что там Тэян. С Тэяном я договорюсь, попытаюсь… каким образом? Став его любовницей? Господи, почему же все так хотят воспользоваться женским телом? Но не всё ли равно уже будет после Сынри? Нет, не всё равно, потому что продать девственность во спасение Вики — это одно, а ложиться под Тэяна ради себя самой — другое. И снова мысли о падшей грешнице, блуднице, об амбициях, что если для других, то герой, а если для себя, то эгоист, и не заслуживаешь хвалы. Нужна ли мне хвала? Нет, мне не нужно ни почестей, ни благодарностей от Вики, я делаю это, потому что считаю правильным. А считаю ли я правильным спасти свою жизнь и избавить себя от череды неизвестных клиентов? Да, я хочу уберечься от этого. С помощью Тэяна? Смогу ли я спать с ним… ведь он пока тот, кто трогал меня откровеннее других, кто был со мной ближе, чем кто-либо другой. И я не возненавидела его. Пусть будет так, после Сынри я вернусь в его руки, и если его предложение ещё будет в силе, то я соглашусь, потому что это наименьшее из зол. Бог свидетель, что любви я не испытываю, и быть с ним не хочу, но ради чего сопротивляться? Чтобы окунуться в большую грязь? До каких пор можно сопротивляться вообще? Мертвой я не пригожусь никому, а живой могу спасти Вику, а если и после этого смогу помочь ещё кому-то? — На каких условиях? — Даша, скажи ему, что тебе нужно, — велел мне Джиён. Не попросил — велел. Я посмотрела на Сынри, ещё дрожа. — Я хочу, чтобы ты выкупил Вику и отправил её домой. Тогда я… я продамся тебе. — Вот такие условия, — развел руками Джиён, глядя на знакомого. — Ты платишь, я организовываю. — Черт, Даша, эта овца тебе так дорога? — хмыкнул Сынри. Мне хотелось швырнуть в него чем-нибудь тяжелым. Я даже осмотрелась, но не нашла ничего под рукой. — Я тоже стану овцой, когда ты сделаешь со мной то же самое, что с Викой? — В зависимости от того, как ты себя поведешь после, — масляно расплылся он. Я сейчас кресло из-под себя подниму и кину в него! Чтоб наверняка зашибло. Джиён оторвался от стола и пошёл к выходу. — Обговорите все детали вашей сделки, скажете мне потом, когда всё должно свершиться. — Не оглядываясь, он вышел прочь, прикрыв за собой. Сынри проводил его взглядом и посмотрел на меня. — Итак, я могу получить тебя, хоть завтра? — После того, что произошло около полуночи между мной и Джиёном, я поняла, что словам здесь верить нельзя, никогда. Только действиям. — Сначала я хочу убедиться, что Вика отбыла на родину. Я хочу увидеть её садящейся на самолёт, и после этого можешь… делать то, что хотел, — я не выдержала его уже фантазирующих глаз. — Думаю, это не займёт больше, чем дня два, — он протарабанил пальцами по подлокотнику дивана, на котором расселся. Расселся так, словно думал, что я уже сейчас отдамся ему. — А мои условия ты помнишь? — Я непонимающе подняла взгляд. — Да-да, они были, — я вяло покачала головой, показывая, что не могу собраться с мыслями. — Ты не будешь сопротивляться и рыдать. Ты адекватно это всё воспримешь, не изображая на лице страданий и не делая такой кислой мины, словно это мука и над тобой творят издевательства. Мне этого не нужно. — Я внимательно выслушала его, вспомнив, что да, он уже говорил об этом. Не расплакаться? Изображать, что всё в порядке? После того, как я вырвалась из борделя, была избита, соблазняема, чем только можно, не плакать над потерей своей девственности от какого-то ненавистного мерзавца, который не знает ничего другого, как иметь девственниц? — А если я не смогу? — Я перепродам ночь с тобой господину Хаши. Уже забыла его? — Тошнота поднялась к горлу. Разве такое забудешь? Нет-нет-нет, пусть будет Сынри, пусть после него будет Тэян, только не то обрюзгшее чудовище, языка которого я даже не понимала! Но и Сынри слишком жесток и многого хочет. — Тогда у меня тоже есть ещё кое-что… обязательный пункт. — Он развернул в мою сторону ладонь, предлагая говорить дальше. Я помялась, прежде чем озвучить потаённые страхи: — Я не должна зачать от тебя, как Вика. Сделай так, чтобы этого не было. — Сынри сложил пальцы домиком и ухмыльнулся самодовольно и недовольно мной. — Я должен натянуть резинку? Очень смешно. По-твоему, я для этого покупаю девственниц? Чтобы лишать себя удовольствия чувствовать всё? Только от них ничего не подцепишь, поэтому можно не мучиться с гондонами. Это неприемлемо, Даша. Клиент я, а не ты. — Тогда ничего не будет, — резко даже для самой себя отрезала я. Вдруг подумав о том, что окажусь ровно в таком положении, как Вика, а меня спасать будет некому, и это меня от моего ребенка будут заставлять избавиться, я осознала, насколько большую жертву приношу, рискуя подобным. Нет, если есть опасность забеременеть от Сынри, то я никогда не пересплю с ним. Нет. — Ну ладно тебе, что в этом такого? Может, ещё твою овуляция просчитаем, чтоб подобрать нужный день? Я плачу такие деньги, чтобы исполнять твои капризы? — не дерзко, но баловано проверещал он. — Нет, так нет, — упершись о подлокотники, поднялась я и пошла на выход. Никогда не позволю сделать мне аборт, никогда не убью ребенка, никогда не забеременею от такого ублюдка, как Сынри. Он подскочил и рванул за мной, поймав меня у самой двери. — Постой-постой, — я попыталась избавиться от его хватки, но не вышло. Он развернул меня к себе. — Ладно, вовремя выну — сойдёмся на этом? — Я не совсем понимала, о чем он. К своему стыду, зная приблизительно откуда берутся дети, я не очень-то знала, как сделать так, чтоб они не брались. Презервативы — это единственная доступная для меня информация, хотя и та теоритически-отдаленная. — Если ты не умеешь уберечься от зачатия, то я не пойду на эту сделку. — Как ты умудряешься во всей этой херне ещё диктовать что-то? — отпустил он мою руку, негодуя. — Почему Джиён позволяет тебе всё это? Он что, посредством тебя со мной решил поиграть? Я думал, что мы с ним честные партнеры в бизнесе. — Я посмотрела на него, прикинув, а возможно ли такое? Чтобы я была орудием против Сынри. Да нет. — Он играет со мной, а не с тобой. И если я с тобой пересплю, мне и так будет очень плохо. Поэтому я не собираюсь приканчивать надежду на какое-либо светлое своё будущее раньше времени окончательно. — Я снова развернулась к двери. Сынри надавил на неё, закрыв. — Хорошо, я натяну эту чертову резинку — довольна? Ещё какие-нибудь ёбаные пожелания? Кунилингус, жениться на тебе после траха? — Мне давно хотелось сделать кое-что. Я с разворота зарядила ему по лицу. Откинув его, он поморщил носом и, фыркнув, посмотрел на меня опять. — Ты совсем охренела? Даже если ты ещё девственница — ты всего лишь мясо, без дня шлюха. Какое ты имеешь право?.. — А ты кто? Царь, Бог, президент? Или если у тебя есть деньги, то ты можешь быть какой угодно тварью? Вот и имей свои деньги, а меня тогда не получишь. Я найду, кто ещё заплатит за Вику, если я ему отдамся. У Джиёна постоянно какие-то товарищи вокруг бродят, не сомневаюсь, что каждый второй — миллионер. — Давай! Найди какого-нибудь Хаши, а ещё есть господин Рампа, тебе бы по сравнению с ним твой незадавшийся клиент показался ангелом. Иди, поищи, какой идиот выложит за тебя такие деньги, ещё и не потребует никаких извращений, просто банального доступа к вагине. Или она у тебя что, из золота? — А может быть из золота твой член?! — гаркнула на него я, и тотчас округлила глаза, шокированная своей пошлостью, тем, что я сказала, как и кому. Нет, кому — тут всё правильно. Этого аморального балбеса нужно ставить на место, если это не сделали ни жизнь, ни родители, ни общество. Но «член»? Я произнесла это? Проклятый Джиён, я скоро начну материться, и даже не замечу этого. Глядя в лицо Сынри, я подумала, что не надо с ним спать, надо остановиться, я не смогу, я не должна быть такой. Да, душа — это важнее. Наверное. Раньше сомнений не было, а теперь она имеет ценность со сноской «наверное». И Вика… не особенно ли отвратительно будет спасать девушку, беременную от этого типа, влюбленную в него, переспав с ним же? Омерзительно, всё это крайне тварно и гадко. Буйствующий от моих оскорблений Сынри, едва не прижавшийся ко мне у двери, вдруг облегченно улыбнулся. — Подъебнула. За это я тебя просто обязан выебать. — Сначала показываете мне, что Вика улетела, потом ты предохраняешься, и только тогда… — несмотря на то, что в мыслях почти дала отступного, вслух я всё равно уверено выдала схему. — Ладно, ладно. — Он положил ладонь на мою щёку, и я дернула лицо, поморщившись. Сынри схватил пальцами мои щеки, сжав их и заставив посмотреть себе в глаза. — Что я сказал? Никакой брезгливости на лице! Ещё раз скиснешь от моих прикосновений — и я сам отменю сделку! — Я постаралась совладать с собой, чтобы лицо стало хотя бы каменным. Лучше ничего не выражать, чем выражать неприязнь. — Так-то лучше, — снова улыбнулся он, наклонив ко мне своё лицо. — Маленький аванс, и я тебя отпущу, белая кобылка, — губы Сынри, наконец, замолчали, и впились в мои губы. Вознося молитвы, чтобы мне было даровано терпение, а к нему и выдержка, я зажмурила глаза, пока мужчина всё равно не видел. Влажный поцелуй, наполненный вкусом виски и алкогольной крепости, такой, словно нам уже далеко за тридцать… то есть, ему-то около того, но мне значительно меньше, однако я почувствовала себя зрелой дамой, потому что у этого поцелуя был возраст его дарителя. Слишком много за ним было опыта, много женщин до меня. И всё-таки он не стал таким поцелуем, каким был поцелуй Мино, у которого в поцелуях был не опыт, а талант. Терпи, Даша, терпи. Язык в твоём рту — не самое страшное, что бывает в этих местах. Да и во рту тоже. К своему огорчению, я даже не могла представить, что сейчас с Мино, это было невозможно, слишком разные вкус, запах, ощущения. Рука Сынри схватила меня за ягодицу, там, где она чуть торчала из-под шорт, и начала её мять, поглаживая круговыми движениями и сжимая. Терпи, Даша, будет хуже дальше. Это так, ерунда. Если не выдержишь сейчас, потом провалишься точно. Раз, два, три… нужно просто считать до ста и контролировать дыхание. Сынри отпустил меня. — Хорошая девочка, — шлёпнув меня по заднице, он отстранился и открыл дверь. — Я завтра же возьмусь за так волнующее тебя дело и, возможно, уже послезавтра ночью мы с тобой встретимся при более приятных условиях, — он провел пальцами по моему плечу. — Так долго я не ждал ещё ни одной девственницы…. Ты не бойся. Я бить тебя не буду, да и вообще редко бываю грубым. Тебе понравится, — пообещал он несбыточное и вышел. Я подождала, когда он уйдёт подальше, и поковыляла к Джиёну. Когда я забралась наверх, на меня по-прежнему смотрел Мино. Его взгляд спрашивал «что происходит?». Я выжала из себя улыбку. Стоит отточить искусство актрисы, а то провалю экзамен через пару дней. Мино, сидя всё там же, напротив, произнес губами: «Всё в порядке?». Я кивнула. Сказать ему, что я согласилась отдаться за деньги? Даже не ради собственного обогащения, а ради чужого спасения. Он не поймёт, при всём уважении и любви — не поймёт. Он станет говорить, какая я наивная и глупая, что так делать не нужно, а то и поцелует, чтобы образумить. И я сойду с ума в другую сторону. Вариантов сумасшествия много. И потерять голову от Мино — один из них, потому что если мы с ним поднимем постельную тему и то, кому быть у меня первым… мои глаза не просто сообщат желание, а будут просить. Просить то, чему цена, скорее всего, жизнь Мино. Это невозможно, нет. Но после тисканья меня Сынри, смотреть на молодого человека напротив было ещё больнее. Никогда не говорящий грязных слов, никогда не делающий некрасивых жестов, Мино не вязался с развратом, хотя в душе, конечно, святым не был, и грехов своих хватало. Но облик его для меня был безупречен почти так же, как его белоснежная рубашка, никогда не замарывающаяся, никогда не мнущаяся. Ослепительнее неё была только его улыбка. Не солнце, а именно его улыбка. Она ободряюще просигналила мне с той стороны столика, и мне вновь захотелось застрелиться. Джиён заметил меня по прошествии минут двух, или сделал вид, что до этого был слишком увлечен болтологией с Сынхёном. — Ну что, всё обговорили? — Сынри не вернулся сюда, в эту кабинку, поэтому любопытство обратилось ко мне. — Да. Он обещал подготовить всё уже завтра. — Хорошо, — в деловом порядке кивнул Джиён. — Займи себя чем-нибудь до утра, я не намерен пока уезжать. — И он отвернулся, предоставив меня самой себе. Увидев его спину, повернутую ко мне, я поняла, что ещё никогда с тех пор, как въехала в его особняк, не была такой одинокой. Я провела с ним столько времени, в течение которого мне казалось, что мы с ним нашли общий язык и иногда увлеченно разговариваем на равных, но это всё было по его желанию, это он играл, шел мне навстречу, развлекался, а я просто принимала готовым то, что мне дают. Я упустила возможность забраться дальше и глубже самостоятельно, решив, что показанное мне — это уже самая-самая глубина, самая истина, где и обитает настоящий Дракон. Но это не было настоящим Драконом и, я вдруг поняла, даже эта развернутая ко мне спина не была настоящей, как поза. Он говорит с Сынхёном, но думает совершенно о другом. Он развернулся не потому, что забыл обо мне и потерял из вида, а именно потому, что отчетливо понимает — сзади сижу я, и мне нужно показать вот такой расклад. Запоздало, только сейчас, я стала осознавать свой огромнейший промах, упущенное время. «Какая же ты, в самом деле, дурочка, Даша». Я не понимала, как же именно нужно было вести себя и что делать, но знала одно: не так. Я была слишком спокойна, я не сопротивлялась и не насторожилась, я думала о философских высоких темах, которыми он меня грузил, пока земное, обыденное утекало сквозь пальцы. Он ведь даже сам как-то дал подсказку, когда я спросила его, а что бы сделал он на моём месте? И что же ответил Джиён? Что точно бы не шёл на поводу у какого-то коварного типа. Он дал мне все карты в руки, а я начала играть в открытую, показывая, что у меня нет козырей. Да, у меня их не было, но и без них порой побеждают, если выманят чужие. Итак, занять себя чем-нибудь до утра? Он рассчитывает, что я пойду к Мино и буду ему плакаться? Или забьюсь в угол, молясь Богу и ожидая спасения с небес? Пару месяцев назад я бы так и поступила, но сейчас я похлопала Джиёна по плечу, заставив оторваться от беседы с Сынхёном. Он недовольно покосился на меня. — Я хочу заняться до утра чем-нибудь в твоём обществе. — Я немного занят. — Не думаю, что слишком. С Сынхёном у тебя впереди вся жизнь, а я вот-вот покину тебя, отчалив в бордель. Мог бы и пообщаться на прощание, — вскинула брови я, бросая вызов. Притянутый за уши, но лучшего пока в голову не пришло. — Прощание? Может, я буду навещать тебя там и трахать? — Как я могла забыть, что он захотел меня в какой-то момент? Впрочем… ложь это или правда, я вряд ли когда-нибудь достоверно определю. — Если ты хочешь меня трахать, почему не сделать это сейчас? Вместо Сынри. — Потому что я получаю одинаковое удовольствие и от целок, и не от целок, а он за тебя заплатит кучу денег. — Денег, которые тебе уже настолько безразличны, что ты их сожжешь? — хмыкнула я. Джиён слегка окрасился интересом, слабым, но что-то в нем шевельнулось. — Не думаю, что дело в деньгах. — А в чем тогда? — улыбнулся он. — Ты не получил мою душу, и решил её вытрясти, — подумалось мне, и я предъявила ему это. — Ты хочешь заставить меня переспать с кем-то неприятным, поработать проституткой, чтобы я осознала, как была неправа? Чтобы я осознала, что нужно было переходить на сторону зла, выкинув совесть? Игра в контрасты, по-твоему, даст лучший результат, чем просто жизнь в борделе до всех этих королевских почестей? — А может, я просто от тебя изощренно избавляюсь? — Зачем? — посмотрела я ему в глаза. — Избавиться хотят от тех, кого ненавидят, а за что тебе меня ненавидеть? Ты сильнее и лучше меня во всём. Ты не можешь испытывать ни зависть, ни злобу на меня, потому что я тебе ничего не сделала, кроме того, что не купилась на твои обещания. Но это не стоит ненависти. — Избавляются не от ненависти, — Джиён закурил сигарету, указав на неё. — Избавиться пытаются от зависимости. Отчалили мы домой часа в четыре утра. Мино уехал значительно раньше — ему нужно было на работу на следующий день, и он пожелал мне удачи, не решившись даже поцеловать в щеку при своём боссе. Меня же выбил очередной намек Джиёна, очевидно обманный, но поскольку я не нашлась, как парировать этот его ход, то замолчала до самой машины, и в ней бы молчала, если бы Джиён не заговорил первым. — А ты не боишься оказаться в положении Вики? — Мне кажется, он завёл разговор только для того, чтобы не уснуть, потому что был почти пьян и за рулём позёвывал. — Ты про беременность? — повернула я к нему лицо, хотя до этого предпочитала смотреть в окно. — Я обговорила это с Сынри. Он пообещал… позаботиться об этом нюансе. — Неожиданно. Ты подумала об этом и выставила ему условие? А ты всё-таки умеешь включать мозги, когда нужно. — Как показывает практика, нужно почти всегда, а так продолжительно они у меня работать отказываются. — Не все Эйнштейны, что поделать. — А ты? — провела я большим пальцем под ремнём безопасности, впившимся мне в грудь. — Ты всегда думаешь. — Да ладно тебе, я иду на поводу своих желаний и удовольствий. Они не застилают мне глаза — это верно, но просто всё время думать? Это не так. Я думаю, как достигнуть чего-то, а когда достигаю — расслабляюсь. — Чего бы ты хотел достичь сейчас? — полюбопытствовала я. — У меня много планов… есть одна масштабная операция, которую я хочу закрутить на бандитском поприще. Часто я размышляю о ней. О бизнесе тоже голова ежедневно болит. Ну, не до такой степени, чтобы болеть, но ей есть чем заняться. — Мои глаза изучали его профиль. Всю эту королевскую неделю, что он проводил со мной, он не переставал быть главарём мафии, у которого вертятся дела на миллионы, а может и на миллиарды. Под угрозой и сделки, и состояния, торговля и махинации — всегда риск, многое может не получаться, если не реализовывать его правильно, продуманно, поэтапно. Если бы я была на таком месте, назовём это должностью, то не смогла бы отвлечься уже ни на что, а он умудряется проворачивать мошеннические, незаконные дела, грабить, убивать, награждать, наказывать, напиваться, проводить время в клубах, а ещё позабавиться над такой, как я. При этом сделав это так, что я порой забывала, кто я и где, а вот он — ни на миг.

После завтрака Джиён уехал, и я до позднего вечера осталась одна. Напряжение росло, ведь я понимала, что это один из последних моих дней здесь. Если я решусь на Сынри. А я решусь. Я сделаю это, я должна. И после этого уже вряд ли стоит надеяться, что когда-либо вернусь в Россию. Да даже в эту виллу я уже вряд ли вернусь, если отправлюсь к Тэяну. Джиён не пускает к себе домой шлюх, а именно ею я и стану. Я обходила каждый закуток, запоминая его и рассматривая те, которым не уделяла должного внимания. Картины, фотоснимки, статуэтки. Гахо и Джоли показались мне такими родными, что я с час провалялась с ними на диване, поглаживая их шкурки. Милейшие существа, умеющие дарить тепло и нежность. Когда Джиён назвал их детьми, я тогда чуть не упала, подумав о настоящих, но он говорил о собаках. Безмолвные, состоящие целиком из чувств и инстинктов — они были по-настоящему дороги своему хозяину. Как же так? Он требовал от меня научиться думать, а сам обожает больше всех на свете вот эти не умеющие говорить существа, которые, хоть и понимают многое, всё-таки больше чувствуют, чем размышляют. А может и мне стоило стать вот такой? Совсем безмозглой, приносить Джиёну тапочки, веселиться и прыгать вокруг него от непонятного счастья. Тогда бы он испытал ко мне больше сочувствия? Хотя, почему же счастье Гахо и Джоли непонятное? Они любят своего благодетеля. Один раз покормив их и приласкав, он стал для них центром вселенной. Не того ли ждал Дракон и от меня? Все эти хитрые переплетения фраз о душе, любви и моей передаче их в его руки, не значило ли это, что я должна была отдать ему себя в безраздельную власть? Возможно, в его предложении, которое, как он утверждает, было настоящим, смысл был не в том, чтобы я отреклась от Вики и родины, а в том, чтобы доверилась Джиёну, но довериться можно только начав обожать кого-то и любить вот так же, как Гахо и Джоли своего доброго владельца. Доброго только для них. Я лежала и думала, что Джиён знал, что я откажусь от его предложения. Он не мог не понимать, что я не соблазнюсь богатством, благополучием, спокойствием и даже отношениями с Мино. Стало быть, он подводил меня к пропасти намеренно? Стало быть, он, действительно, хочет избавиться от меня. Но почему так? Почему не выкинуть в бордель без каких-либо условностей, ведь я принадлежу ему и он волен делать со мной всё, что хочет. Но он продолжает развлекаться и играть в игры. Как же должна поступать я? Давно заблудившаяся и запутавшаяся, я продумывала сотни вариантов того, как попытаться переспорить Джиёна, но это было тщетно, я ещё ни разу не выиграла у него. Я пыталась вообразить, как поступлю неожиданным образом для него, но почувствовала, что являюсь для него прозрачной, как медуза, внутри которой ничего нет. Интересно, а у медуз есть душа? Они живые, значит есть, но при этом у неё нет мозга… стоило привести их в пример Джиёну, как показатель того, без чего прожить всё же сложнее. Посмотрев на время, я сняла с себя дремавшего Гахо и отправилась на кухню готовить ужин. Нужно как-то передать Мино книгу рецептов его мамы… впрочем, если не доведётся с ним увидеться, то попрошу Джиёна, не откажет же он мне в этом? Боже, но как же я не увижусь с Мино, когда он посещает бордель? Я замерла у плиты. Больше не девственница, я стану доступной для него по цене. О Господи. Меня пробрала дрожь от осознания того, что после Сынри я буду свободна в этом плане, не угнетаемая Джиёном. Он уже не запретит нам с Мино быть вместе, даже если в пределах публичного дома. Но пойдёт ли на это Тэян? Теперь я не знала, чего больше хотела: сохранить его привязанность, чтобы он был ко мне лоялен, или утерять её, чтобы не получить ревности со стороны сутенера. Нет, всё-таки впереди всё будет ещё хуже, ещё сложнее. Ещё невыносимее. Или легче? Когда мне уже станет легко переносить именно моральные потрясения? Почему я не могу быть такой же, как Джиён, как все они тут? Дракон задержался, и мне пришлось поставить разогревать ужин, когда он появился. — Не нужно, — махнул он рукой на кастрюлю. — Я сейчас опять уезжаю, поем в ресторане. — Он сбегал зачем-то наверх, спустился вновь ко мне. — Завтра Сынри заедет за тобой около полудня. Свозит в аэропорт, показать, как улетает домой твоя Виктория. — «Улетает домой твоя Виктория» притом, что Виктория — это победа. Да, судя по всему, так и есть. — А… — А спать с ним ты поедешь ночью. Вернёшься привести себя в порядок, — Джиён оглядел кухню. — Помахать этому всему ручкой, плюнуть мне в лицо, всё что захочется. — А сейчас ты далеко собрался? — проигнорировала я его выпады. Плевать ему в лицо? Тогда уж надо было делать это ежедневно с тех пор, как оказалась рядом. Мне хотелось поговорить с ним, попробовать ещё раз, но Джиён специально ускользал от моих попыток. Почему-то сейчас ему это было не надо, слушать меня, говорить со мной. — Тебе снова это интересно? — повел бровью. — Куда я еду и с кем? — А почему мне не должно быть интересно? — В голове прозвучала фраза, которую я не смогла удержать в себе, хотя и произнесла её с горькой усмешкой: — Не чужие люди, всё-таки. — Не чужие? — Джиён стал каким-то пружинистым, как крадущийся хищник и, до этого отступающий к выходу, сейчас подошёл обратно, встав рядом со мной. Настолько близко, что его взгляд уперся впритык в меня, а кончик его носа метился в мою переносицу, разделяясь сантиметрами десятью. — А какие? Родные, что ли? — Я промолчала, смутившись такой его близости. Он приподнял мой подбородок, погладив указательным пальцем нижний контур лица. — По крови мы никто, по документам тем более, а родство душ ты пресекла сама. — Я надеялась, что сродняться буду не только я, но и ты. Но ты не хотел родства, ты хотел подчинить и стереть меня. — Ты так думаешь? — Да. — Он вздохнул и, второй рукой заправив мне волосы за ухо, наклонился к нему, никогда прежде не делая ничего столь интимного. Я никогда не испытывала желания Дракона о котором он пару раз заявил, но в этот момент показалось, что я его чувствую — возбуждение Джиёна, в каждом вдохе, взгляде и слове. И касании. — Кико прилетела, я забрал её из Чанги и везу трахаться. Она ждёт меня в машине. — Не дождавшись, когда он уберет от меня руки, я почему-то грохнула по ним своими, и отстранилась к кухонному гарнитуру. Джиён изобразил невинность на лице. — Что такое? Ты же сама спросила, куда я собрался. — Проваливай. Убирайся. — Моя ненависть вернулась, не знаю откуда, не знаю зачем и почему, но она окатила и меня, и Дракона, потому что я не успела надеть на неё ошейник. Удивительно, что я это ещё и спокойно произнесла. — Не забывай, что это мой дом. — Я не забывала, но мне-то самой тоже некуда было деться. — Почему ты не издеваешься над ней?! Почему над ней и ей подобными не ставишь экспериментов своих?! Лучше бы ты попробовал заселить в ум легкомысленных девиц немного принципов, чем лезть в мои! — Если бы ты захотела создать идеальную скульптуру, ты бы стала её лепить из пластилина, или вытачивать из камня? — Джиён достал сигарету и зажёг оранжевый огонёк зажигалкой. Сделал глубокий никотиновый вдох. Прищуренные глаза искрились насмешкой. Опять его намеки. Я уже не переношу их ещё больше, чем его равнодушие и агрессию. — Уютное гнездышко лучше свить, подрубив столетние баобабы в джунглях, чем соорудив шалаш в пустыне. Черт, я сегодня просто Господь аллегорий, они мне нравятся, а тебе? — А мне нравятся прямота и честность, на которые ты неспособен. И не нравится, что ты умудряешь помянуть нечистую и Бога в одном предложении. — Они не обидятся, в отличие от тебя. Почему ты разозлилась, услышав о Кико? Потому что успела подумать, что нравишься мне, а я возьми и выдай про другую бабу? — Я давно не думаю, что тебе нравится кто-либо, кроме тебя самого. — Ошибаешься. И насчет отсутствия прямоты во мне тоже ошибаешься. Я говорил, что хочу тебя, и не врал. А ещё я сказал, что это будет разочарованием, и тоже не врал. И что не стану спать с тобой, как бы ни хотел — тоже правда. — Иногда складывается ощущение, что ты считаешь правдой то, что хочешь считать. Но всё совсем не так… — Блядь, не еби мне мозги! — резко прервал меня Джиён, потушив сигарету после глубокой затяжки. Он поморщился. Вот о таком себе он и говорил, кажется, когда сказал, что не тот интеллигент, что трепится со мной день за днем о высоком. Вот такого я его почти не видела, преступника без хладнокровия, обычного, уставшего, которому надоело париться, просто беспринципный мужчина. — У меня сейчас нет настроения на всю эту канитель, истины, правды. Я слегка подзаебался за сегодня, потому что делал много дел. Я просто хочу отдохнуть и потрахаться. — Кико ждёт, — напомнила я и отвернулась. Учтивый и терпеливый, он, оказывается, мог быть и таким. «Нет настроения» и все должны подстраиваться. Потому что он главный, потому что он всё решает. — Ждала и ждать будет, — хмыкнул он. — Я тоже много чего жду. — Шаркнув ногой, он развернулся и вышел.

Как только я открыла глаза, и начался новый день, он помчался слишком быстро. Джиёна дома не было, накормить мне надо было только себя. Кофе варить надобность отпала, и я заварила чай, тот, что мне больше всего здесь нравился, с цитрусовым ароматом. Не хотелось гадать о том, что же действительно послужило причиной моей ярости в случае с Джиёном? Злоба, обида или… да нет, о ревности может подумать только псих. Как я могла ревновать к женщине того, кого не любила и с кем никогда не хотела бы иметь совместное будущее? Вообще ничего общего иметь не хотела. Если ревность к чему-то и была, то к тому, что Кико оказалась в той ситуации, в которой прожила я всю неделю, только ей не грозило оттуда больно упасть. Быть сдвинутой — да, но вот так жестоко сброшенной, как я — нет. Как я могла ревновать, если даже видела их, занимающимися любовью? И в те минуты думала о себе и Мино, а не о них. Мино… о нем сегодня лучше было не думать. Сынри приехал после полудня. Я была давно одета, и мы отправились в аэропорт Чанги. Мужчина, видимо, отъехал на некоторое время из офиса или ещё откуда-то, в солидном костюме и сдержаннее, чем под влиянием алкоголя, он не тянул ко мне руки, хотя желание в глазах не угасало. — Поговорить тебе с ней будет нельзя, — предупредил он меня, ведя машину. — Мы же не знаем, о чем вы там на русском своём договоритесь. Посмотришь издалека, и отвезу тебя обратно. В зал ожидания мы приехали вторыми. Вика уже была там, в сопровождении Тэяна. Как только они показались на горизонте, Сынри выставил передо мной руку и не дал приблизиться. Отведя меня к стенке, в сторону, он не давал мне сдвинуться с места, преграждая путь плечом. — Если попытаешься сбежать или навести шорох, тебе же будет хуже. Внимание полиции на себя обращать тоже бесполезно. Большинство из них — драконы. Это кончится плохо либо для тебя, либо для Вики, пока она ещё здесь. Мне не оставалось ничего, как уставиться влажными глазами на табло, где в ближайшей перспективе красовался рейс Сингапур-Москва. Я готова была заплакать. Вика садилась на этот самолёт. Могла ли я когда-нибудь подумать, что горящие буквы и цифры на вывеске смогут причинять душевную боль? Я завидовала Вике. Я подарила ей то, о чем мечтала сама. Возвращение в Россию, на родину, домой. К семье, к родителям. Слёзы потекли по щекам. Я будто почувствовала запах маминых пирогов, бабушкиных рук, пахнущих козами и молоком, услышала смех младших братьев и сестёр, вспомнила морозное рождественское утро, магическое пламя сотен свечей во время службы, и мы всей роднёй подпеваем хору, где регенствует мой дядя, брат отца. И летняя поляна за деревней, где можно перемазаться земляникой, пока соберешь её, целый бидон, а то и два, и мы с сестренками дули там на одуванчики, кто в чью сторону передует, бегали вдоль березового пролеска. Если идти за него около часа, то выйдешь на железную дорогу, по которой проносятся поезда дальнего назначения, и многие дети из деревни любят махать пассажирам в окнах. Мы тоже так делали. Всё это с такой ясностью, в таких подробностях пронеслось передо мной, что я перестала видеть на какое-то время Вику с Тэяном. Только свою отчизну, уплывающую от меня навсегда. Я остаюсь здесь, в Сингапуре, городе-государстве, которое проглотит меня, пусть подавится, но не выплюнет. — Перестань реветь и успокойся, — Сынри достал чистый платок и сунул мне. — Не хватало ещё, чтобы ты в таком состоянии была ночью. Будь добра, прими надлежащий вид. — Я постепенно услышала его и механически начала выполнять его просьбу, всхлипывая и вытирая глаза. Наконец, началась посадка. Тэян поднял девушку со стула и подтолкнул к таможне. С документами не было никаких проблем. У них всё здесь схвачено. А ведь Мино как раз среди тех, кто помогает выправлять документы… он тоже замешан в том, что сейчас происходит? Может, он знает обо всем? Нет, не думать о нём сегодня, не думать! Только не рядом с Сынри, иначе ночью я не выдержу. Виктория прошла под металлическую арку, спокойная, но в напряжении — это было заметно и издалека. Тэян дошёл с ней до предела, куда можно было идти, и, развернувшись, побрел назад. Я посмотрела некоторое время на него, того, в чьи руки вернусь вскоре. Нужно смириться, нужно привыкнуть, нужно осмыслить. — Пошли, у меня ещё есть дела вечером, — взял меня за локоть Сынри, и я не стала сопротивляться. Привыкай к этой руке, к этой ладони, к этим пальцам. Я повторяла это себе. Перед особняком стоял автомобиль Джиёна. Вернулся. — До скорого! — высадил меня Сынри и, подмигнув, уехал прочь. Я вошла в особняк, который был открыт. Джиён свесился с лестницы, услышав моё возвращение. — Как всё прошло? — Тебя это, действительно, волнует? — переняла я его манеру. Он раздраженно ухмыльнулся. — На твою землячку мне насрать, я хочу знать, что мои распоряжения гладко выполняются. — Она улетела, — отчиталась тогда я. — Хорошо. В девять часов к тебе приедет мастер по макияжу. Прими душ и оденься заранее. — Не слишком ли жирные почести для Сынри? — Это не для него… это для тебя, — загадочно расплылся Дракон и исчез. Я выполнила гладко его распоряжения, как он и хотел: привела себя в порядок заранее, по всем методикам, которые узнала в борделе. То есть, сделала с телом всё, чтобы оно приблизилось к идеальному. Ко мне постучалась обещанная визажистка и я, попросив её подождать, натянула платье, выложенное без слов Джиёном на мою постель. То самое, второе, что мы купили с Мино. Длинное, светлое и серебристое, восхитительное, в котором я могла бы почувствовать себя принцессой, если бы не собиралась на заклание. Уже в платье, меня причесали, уложили, накрасили, надушили, даже перекрасили ногти на руках и ногах. Макияж был не вызывающим, почти естественным, но всё равно лицо моё приобрело ту необходимую красоту, что нужна для «продаваемости». Женщина откланялась, не говоря по-корейски, только на китайском, и я поблагодарила её поклоном. Впрочем, за что? За то, что теперь меня поимеет похотливый ублюдок с большим удовольствием и восторгом? Я боялась смотреть на часы, чтобы не узнать, что уже пора ехать. Вот-вот. Ещё немного, и я окажусь во власти Сынри. Слёзы опять подступали, сковывая горло, но если я заплачу, то потечет тушь, клиент будет недоволен моей кислой миной, и поступит так, как мне совсем не надо. Прозвучал звонок в дверь. Я выглянула из спальни. — Открой, Даша! — крикнул Джиён. Ещё не обутая, к счастью, я спустилась вниз. На каблуках это заняло бы в два раза больше времени. Придерживая подол, стелящийся по полу, я добралась до входа и открыла его. За дверью стоял Мино. У меня стянуло все жилы и выкрутило внутренности в животе. — Привет, — просиял было он, но, увидев, как я выгляжу и как одета, обомлев повёл глазами по мне сверху вниз. — Боже, ты… прости, у меня нет слов… это… это, на самом деле, лучше, чем советовал я. — Он вернул взгляд к моим глазам. Я молчала, дрожа и, хотя я и держала себя ещё в руках, по мне было заметно, что я вот-вот сорвусь из-за истощенных нервов. Весь день я была, как на иголках, крепясь и молясь, но Мино перед ночью с Сынри — это слишком. — Что с тобой, Даша? Джиён позвонил и сказал, что я должен отвести тебя куда-то? — Я полетела в пропасть. А чего я ждала от Дракона? Он нащупал мои чувства, нашёл их объект и вызвал его для того, чтобы прямо под его носом переспать с другим. Мино повезёт меня лишаться девственности. У меня подкосились колени, но кое-как я устояла. — Ты, как всегда, пунктуален, — раздался добродушный голос за моей спиной. — Да, я хотел, чтобы ты отвёз её к её первому клиенту. Наконец-то, Даша сегодня станет женщиной. Улыбка Мино сошла с губ. Он перевёл взор с Джиёна на меня и его брови изогнулись предвещающей бурю дугой. — Что!? — переспросил он. — Ты отвезёшь её на дефлорацию, — пояснил Дракон, словно этого кто-то не понял. Я услышала, как скрипнули задние зубы Мино, уставившегося на меня. Одна рука у него выпала из кармана, а другая сжалась так, что на открытой части между кистью и локтем выступили все вены. Напряженная, она вылезла из укрытия и, вытащив ключи от авто, вдруг швырнула их на пуф возле обувных полок. — Нет, — отрезал Мино, и голос внутри меня вопяще повторил «нет!!!». Не смей идти против Дракона, нет! Взгляды мужчин схлестнулись над моим плечом.

Исцеление

— Мне послышалось, или ты сказал «нет»? — спокойно уточнил Джиён. Я развернулась к нему лицом, закрыв спиной Мино. Мне хотелось спрятать его за собой, чтобы Дракон забыл о его существовании, забыл о том, что прозвучало. — Я сказал «нет», — подтвердил молодой человек позади меня. Я заводила головой туда-сюда, умоляя взглядом не слушать всё, что говорит Мино, но Джиён смотрел на него, а не на меня. — Ты отказываешься исполнять моё поручение? — всё так же мирно допрашивал босс, а мне делалось всё хуже. Ещё не забытые предсмертные вопли погибающего в яме на стройке разрывали мне изнутри уши. — Я хочу, чтобы ты отменил его. Кому ты хочешь отдать её? — Какая разница? Ты должен исполнять, а не обсуждать. Или что, тебе эта девчонка дороже собственной головы? — напрямую указал Джиён имеющуюся угрозу. Интонацией он всё ещё её не выражал, но смысл был яснее некуда. Мино поджал губы, замешкавшись, когда я посмотрела на него. Мольба в моих глазах обратилась к нему, но её я сопроводила короткой фразой: — Не надо меня спасать. — Молодой человек коснулся меня взором едва-едва, и опять посмотрел на Джиёна. — Дело не в том, что мне дороже, а в том, что я хочу понимать, для чего я что-либо делаю. У этого есть смысл? — А если его нет, то ты перестанешь на меня работать? — приподнял брови мужчина. — А ты сам бы стал делать что-то, не понимая, кому и для чего оно нужно? — Это нужно тебе. Чтобы встретить новый день, — улыбнулся Джиён. Мино снова сжал кулаки, готовясь сказать что-то, но я не выдержала и вмешалась: — Джиён, он отвезёт меня, пожалуйста, не слушай! Мы сейчас поедем, дай мне поговорить с ним минуту. — Я понимаю, когда ты убираешь конкурентов или создаёшь подставные счета, когда присваиваешь чужую собственность, деньги, женщин, но что тебе сделала Даша, что ты столько времени давал ей надежду, и вдруг передумал? — бросил Мино шефу над моей головой. Я уже не знала, за чьим лицом следить. — Даша, разве я заставляю тебя сегодня спать с кем-то? — с любопытством обратился ко мне Дракон. — Нет, — честно признала я, и проследила за реакцией Мино. Он был удивлен. — Вот видишь, мой дорогой друг, — сделав ударение на последнем слове, хмыкнул король Сингапура. — Ты подставляешь себя напрасно. Я никого не неволю, и Даша добровольно едет к клиенту. Что ж ты творишь? — Добровольно? — нахмурился молодой человек, разглядывая меня. — Это правда? — Да. Я должна… мне нужно поехать, Мино, отвези меня, пожалуйста! — Ты шутишь? Джиён тебя шантажирует? Что происходит? Почему ты хочешь ехать к клиенту? — Мино, Мино, Мино… — похлопал в ладони Джиён, привлекая к себе внимание. — Слишком много вопросов. Тебя не касается это всё, но ты вмешиваешься. Ты же знаешь, что я не люблю, когда суют нос не в свои дела. Это моё дело, Дашино, и клиента. Ты здесь каким образом? Или тебя это касается как-то лично? — парень опять поджал губы, сузив их в линию. Мне хотелось взять его за руку, но это непозволительно сейчас. — Тебе самому нужна Даша? — Я не хочу, чтобы она пострадала, — выдавил из себя он. — Почему? — надавил Джиён. Чего он хочет услышать? — Потому что это неправильно. — Нет, почему тебя именно сейчас волнует, что что-то неправильно, хотя раньше не волновало? — Хорошо, да, мне она нравится, и пусть даже я не хотел бы её себе, я не равнодушен к ней — это ты хотел услышать? — Мои щеки под макияжем загорелись, я опять замотала головой, отрицая этот разговор. Можно его стереть как-то? Особенно из памяти Джиёна. А что, если его сейчас стукнуть? Мы с Мино справимся вдвоём? Я не видела больше никаких способов избавиться от опасности, исходящей от него. — Хорошо, — расплылся Дракон, скрестив руки на груди. — Честность — это уже что-то. Даша, иди-ка сюда, — позвал он вдруг меня. Мино непонимающе покосился на нас. — Иди-иди, не бойся, нужно обмолвиться парой словечек, — я несмело шагнула в его сторону. Джиён кивнул своему подчиненному: — Подожди здесь. И подумай пока ещё раз, что ты хочешь: защищать честь бедных девочек или иметь при себе свои яйца. — Я прибавила скорости, чтобы увести этого монстра от Мино. Я так боялась этого, что он вступится за меня рано или поздно! Я обижалась на то, что он меркантильный, но сейчас поняла, что другим тут быть и нельзя, это верный путь к гибели. Пусть он будет алчным и подлым, пусть забудет о том, что я пыталась внушить ему благородство, пусть забудет о моей девственности, только так у него выйдет уцелеть! Мы с Джиёном вошли в кабинет за лестницей, куда я почти никогда не заходила. Мужчина, совсем как при переговорах с Сынри, указал мне на стул, а сам присел на стол, достав зажигалку и закрутив её в пальцах. — Ну что, Даша, довольна? — почти радостно спросил он.