Перемена

Через пару дней случилось одно из самых неприятных представлений, которые я могла увидеть, за исключением насилия, и которое где-то внутри меня было ожидаемым. Рано или поздно так должно было получиться, но слаще от того не становилось и, понимая происходящее прекрасно, я не могла повлиять ни на одну участвующую сторону.

Всё началось с того, как на следующее утро после посещения нас Джиёном, Виктория стала задаваться вопросом, простит ли её Сынри если узнает, что она переспала и с другим мужчиной? Я лишь вздрагивала от таких слов, осознавая, что ему дела нет до того, кто и в каком количестве спит с Викой. Но убедить её в этом было едва ли не сложнее, чем самого Сынри в том, что о Вике нужно хоть немного позаботиться и отнестись к ней с нежной осторожностью. Я и не стала разрушать её маленький призрачный счастливый островок самовнушения в океане безнадежности. Она приютилась на нём, и он спасал её в данных условиях жизни. Но если смотреть с другого ракурса, если она полюбила так сильно Сынри, что не могла представить себе измену ему и хотела оставаться лишь его до конца, то почему не отбилась, почему не воспротивилась? Хоть бы и любой ценой. Вот я — не желая казаться героиней, а всего лишь употребляя себя как пример, — я ведь не только из-за себя, своей невинности трясусь тут, сражаясь даже с превосходящими меня силами. У меня есть жених и, помня об этом, я не даю себя в обиду. Сдавшись, я оскорблю не только себя, но и его. Да всю свою семью! А Вика? Когда увидела, что первым клиентом будет не грубый и некрасивый, а любезный и симпатичный мужчина, она уступила, пошла навстречу местным «обычаям». Чего же она хотела дальше? Стать принцессой и единственной такой, которую будут оберегать и хранить ради чего-то (или кого-то, кто вовсе не собирается платить за подобную прерогативу)? Она что, не видела моей ситуации? Здесь не работают законы человеколюбия, ничего не работает, кроме денег и корысти. Но был и другой ответ, неприглядный, на мои молчаливые загадки — Вика не думала, ни о чем-то конкретном, а вообще. Не знаю, специально, или не умела рассуждать здраво сама по себе, но она и не пыталась разобраться в происходящем, что в какой-то мере приносило меньше тревог и отчаяния, чем мои постоянные головоломки над ситуациями. Да, я анализировала данность, и от того находилась в состоянии вечного предвкушения неприятностей, а она отключилась от горестных моментов, и потому каждая драматичная минута обваливалась на неё сюрпризом, разбивающим в целом сносное, даже хорошее, по её мнению, существование в роскошном доме, с бесплатной едой и экзотическим климатом, бассейном и прочими плюсами. И вот не прошло и двух суток, как Сынри приехал в наш оплот продажных страстей, покупных привязанностей и нездоровых в эмоциональной сфере взаимоотношений между людьми. Я шла из сада, где и после полудня царила невыносимая влажная жара, и тень рассаженного вдоль внутренней дорожки дерева ним — своеобразного азиатского дуба по восприятию и значению в этих местах, — не спасала. От цветущих кустарников шёл навязчивый медовый, слегка коричный запах, к которому я постепенно привыкала, хотя не забыла того, как пахнет иван-чай, медуница, тысячелистник и зверобой, и другое множество родных трав. К сожалению, в растениях, окружавших меня сейчас, я ничего не смыслила по большей части. Все вечнозеленые кустарники для меня были одинаково «тропической флорой», а деревья — пальмами, хотя классическое представление о пальмах говорило, что это совершенно не они. И вот, покинув клочок этого дикого, но вообще-то ухоженного и проработанного садовником мира, я вошла в прохладный холл, с помощью двух кондиционеров справляющийся с высокой температурой, и застала там Сынри и Тэяна, говоривших о чем-то. Первый был не в настроении, не знаю, в связи ли с беседой, или приехал таким, но спущенное с лица привычное балагурство придало ему, на мой взгляд, больше привлекательности, чем он обычно имел. Поджатые губы, строгий костюм, и он сразу стал тем, что вводит женщин в круг поклонниц ему подобных. К слову о них: в шаге от него стояла расстроенная Вика. — Даша, где ты ходишь?! — увидела она меня первой и бросилась ко мне, схватив за руку. — Я не понимаю, что они говорят, пожалуйста, скажи, этот тошный Тэян разболтал всё Сынри? О чем они толкуют? Сынри не взял меня даже за руку! — Я с красочностью представила приехавшего за разнообразными усладами мужчину, не в лучшем настроении, к которому тут же сбежала Вика, пытаясь прильнуть, а он отдернул руку, не желая на этот раз потакать её манере ластиться и требовать к себе внимания. Возможно, он хотел другую проститутку сегодня, или не хотел ничего, приехав по какому-нибудь делу к нашему сутенёру. Я посмотрела на мужчин, тоже обернувшихся ко мне. — Что, тебя, говорят, опять нельзя? — хмыкнул Сынри с попыткой сделать это безразлично. Я быстро посмотрела на Тэяна, видимо, сообщившему ему некие новости. — Ты умудряешься быть неприступной только для меня, или ты вообще достижима лишь для редких избранных? — Ты обидел Вику? — не реагируя на его вопрос, приблизилась я. — Чем бы это, интересно? Я всего-то попросил не мешать мне разговаривать, не знаю, поняла ли она. — Вряд ли, если ты был резок, и не потрудился быть понятым, — Тэян устало вздохнул от моего воспитательного тона. — А что ты прикажешь делать? Сюсюкаться с каждой шлюхой? — Она не шлюха! — подняла я палец, заставив Сынри задуматься о том, что он сам же сказал. — Ты прекрасно знаешь, что мы тут не добровольно. И ты был у неё первым. Как ты можешь называть её так?! — Что он говорит? — проныла Вика, подойдя следом. — Подожди, пожалуйста, — попросила я её и вернулась к мужчинам. — Шлюхи в данном случае — вы! — бросила я им в лица, не шелохнувшись. Стой Тэян ближе, думаю, он бы зарядил мне, но так ему лень было тянуться, а Сынри, что я поняла из личного опыта, вообще был не из тех, кто стал бы напрасно лупить женщин. — Ах ты… — только и прошипел клиент, воззрившись на меня, как на невыносимую помеху. — Знаешь ли… Допустим, я признаю, что не все девушки по складу своему бляди. И мужчины не все легкомысленны. Но я здесь для того, чтобы получить именно вседозволенность и радость развязного секса. Если бы я хотел чего-то возвышенного и тех девиц, за которыми надо ухаживать, с которыми надо заморачиваться, я бы сюда не приехал! Я для того в борделе, чтобы заплатить, получить, что хочу, и всё! — Так плати, бери её, — кивнула я на Вику, — и вперед! Что мешает? — Я не хочу её больше, — повел плечом Сынри, и сказал Тэяну: — Потом как-нибудь поболтаем, — обходя нас, он направился к выходу. Понимая, что он уходит, моя подруга опять попыталась ухватиться за него, но он, вновь нервно вырвав рукав пиджака, отошёл дальше и продолжил путь. — Что случилось, Даша, что? — вопрошала она меня. — Ничего… у него какие-то проблемы, — скрыла я истинный перевод его фразы. — Какие? Какие у него проблемы? Он ещё приедет? Он сказал что-нибудь про меня? — лепетала девушка, а мне так хотелось повторить жесты Сынри: развернуться и умчаться в другое место! — Нет, ничего не сказал. Не знаю! — не выдержала я, повысив тон, чтобы тоже не отдернуть руку, уже свою, на которой повисла Вика, хныча и глотая слезы. Мне всегда было страшно смотреть на брошенных девушек. Были у меня такие знакомые в университете, которые встречались и расставались, находили новых парней, но и в первый, и в последующие разы переживали трагедию. Те, что повторяли свои истерики и депрессии каждые полгода, становились в моём понимании смешными, но те, что сокрушались после серьёзных расставаний, те по-настоящему трогали моё сердце, и мне становилось не менее больно, чем им. Хорошие и порядочные девчонки начинали курить, пусть даже до тех пор, пока не заживала рана от разлуки, некоторые выпивали, другие делали короткие стрижки и меняли имидж, начинали увлекаться субкультурами, задумывались о смене ориентации — перебаливали, одним словом. И вот сейчас Вика находилась в пограничном состоянии, когда вот-вот всё станет окончательно определено, и тогда накроет горюшком её светлую, но немного пустоватую голову. Что я могу сделать? Как помочь? Её поведение заставляло предположить, что она может успокоиться, попадись очередной симпатичный клиент, и пока я до конца не знала, страдать вместе с Викой, потому что она не оправится от такого первого удара, или подождать до замены, когда она сама собой придёт в себя? Я обратилась к Тэяну: — Что это твой товарищ не в настроении? — Он регулярно таким бывает. Сынри достаточно вспыльчив, — Тэян потёр упругий бок, обтянутый белой майкой, привычным движением тех, кто занимается своей фигурой и проверяет наличие мышц. — Он, вообще-то, хотел снять тебя на пару часов, но я передал ему пожелание Джиёна, что ты пока в ожидании индивидуально подбираемого купца. — Даже если бы не желание вашего большого начальника, я бы всё равно никогда не переспала с Сынри. — Только не чеши мне про женскую дружбу. Я в неё не верю, — саркастично заметил Тэян. — Ты для верующего слишком во многое не веришь. — А ты веришь слишком во многое, и я не буду спорить, кому хуже. Я это знаю, — ничего больше не говоря, я приобняла Вику и, забалтывая её отстраненной ерундой, повела на кухню. Когда Вика была в комнате, вместе со мной, я с отрицательным зарядом реагировала на приближающиеся к нашей двери шаги, на стук в неё или, того хуже, беспардонные заходы Тэяна. Ничего доброго это не предвещало, лишь конец покоя и новые трудности. Я знала, что мне подыскивают «кавалера», на этот раз, наверное, окончательного, и теперь представления не имела, как быстро таковой найдётся. В любую минуту всё могло решиться, ведь Джиён не напоминал тугодума и того, кто станет тянуть с принятием каких-либо решений. Хоть и незаконные, но дела горели у него в руках. Этот тип знает толк в своих занятиях. Если сказал, что найдёт кандидата, то отыщет его ловко и самого выгодного для себя. Поэтому я сразу же поняла, что час пришёл, когда к нам заглянул Тэян. Словно острый клинок, предчувствие безысходности, боли и приговора вонзилось мне под сердце. — Иди сюда, — проглотив моё имя, поскольку и так было ясно, к кому обращается, позвал Тэян, глядя на меня. Я встала и, покосившись на Вику, тоже заподозрившую неладное, вышла за дверь, где и остановился наш сутенер. Ничего не говоря, он подождал, когда я обопрусь о стену и стану его слушать. Я скрестила руки на груди, невольно оказавшись в такой же позе, что и он, но разговор не начинался. — Джиён нашёл того, кто согласен меня купить? — решилась я начать сама. — Я не знаю, — облизнув губы, Тэян, как всегда неразличимыми под азиатскими веками глазами, вперил в меня взор. — Он сказал, чтобы я привёз тебя к нему. Думаю, это обозначает именно это. — И ты меня отвезёшь? — спросила я прямо. Уже глупо было надеяться, что этот мужчина озаботится моей судьбой, когда я отвергла все его предложения и не пошла ему навстречу ни в одной из его эротических фантазий. — Отвезу, — я опустила было лицо, но он продолжил, и я подняла его вновь. — Если ты не согласишься на последнее, что я могу тебе позволить… — я внимательно вслушалась. — Согласись быть моей любовницей. Если мы переспим, я возьму ответственность на себя. Да, это повлечет определенные разборки между мной и Джиёном, но я выкручусь. Думаю, для тебя это тоже будет наилучшим выходом. Ведь неизвестно, кого он там приготовил… — Ты пойдешь ради меня против своего босса? — уточнила я. Не ловушка ли это, чтобы заставить меня отдаться? Возможно, он не собирается мне помогать. Возможно ли? Я всё ещё не могла разгадать Тэяна, насколько он честен, насколько великодушен и где граница его милосердия? Насколько оно мало? — Почему ради тебя? Это моё желание. Я хочу тебя, и имею право добыть себе желаемое нарушением некоторых планов. Но Джиёну это никакого особого ущерба не доставит, поэтому не вижу, из-за чего бы ему сильно рассердиться. — Мы досуже посмотрели друг другу в глаза. Думать было не о чем, я не меняю своих решений. — Ты знаешь мой ответ, — вздохнула я. — Я никогда не скажу «да» никому здесь. И даже если ко мне применят силу, я буду вырываться до последнего, возможно, пока меня не убьют. — Ты упрямая овца, Даша, — сдерживая взбрыкивающую на гордости ярость, прошипел Тэян и махнул мне рукой на выход. — Что ж, идём. Не собираюсь никого уговаривать, — «Лицемер, ты уже пытался уговаривать меня». — Ты, действительно, не в курсе, что он там приготовил? — мне не хотелось спускаться и ехать к неизвестному, я замялась, не желая ступать к лестнице. — Действительно. Иди же! — Как я оставлю Вику? — Тэян сжал мой локоть и толкнул за него, но я шла спотыкаясь, приходилось понукать, то и дело берясь за предплечье и толкая дальше. — Она без меня тут совершенно запутается… — Хватит работать сиделкой с этой дурочкой! Если всё будет нормально, ты же вернёшься. Вряд ли тебя подарят раз и навсегда. Вот о себе позаботься. Кто знает, что выдумал Джиён, — я почувствовала легкий мороз на коже, представляя, насколько извращенным выдумщиком может быть человек, который заставил меня поверить в то, что я застрелюсь. И ему было весело. — А он может выдумать что-то эдакое? — В перила хотелось вцепиться, не идти по ступенькам, но Тэян не давал останавливаться, ведя меня уже едва ли не за руку. — Он попросил привезти тебя к нему… я никогда не слышал, чтобы он устраивал что-нибудь неприглядное в своём доме. Его бунгало на берегу залива — его святое гнездышко. Думаю, что по крайней мере там, сразу, он ничего не сделает. Разве что кто-то заберет тебя оттуда дальше. Но тогда не вижу смысла, почему было не отправить тебя отсюда сразу по адресу? — я слышала в голосе Тэяна растерянность. Он чего-то не понимал. Неужели Джиён делает что-то несвойственное ему? А что ему свойственно? Я всё больше напрягалась и настораживалась. О попытках бегства я всё ещё подумывала, но сейчас был совершенно не вариант. Ещё не было заката, светло, везде ходит охрана, меня ведет Тэян, а его сильные руки — это непреодолимый капкан. Доведенная таким образом до машины, я погрузилась на переднее пассажирское сидение и, как странно, почувствовала радость, борющуюся со страхом. Скоро будет месяц, как я здесь, и я впервые покидаю стены борделя. Если внутри него ничего не получалось с переменой своего положения, то, может быть, вне его что-то получится? Может быть удастся воспользоваться этим перемещением и сбежать где-нибудь подальше отсюда? Бунгало Джиёна… оно должно охраняться не хуже, если не лучше, чем этот особнячок. Живет ли там ещё кто-то, кроме него? Должны быть слуги, что, если тоже корейцы? Тогда я найду общий язык, попрошу помочь мне. В наглухо закрытом салоне, Тэян включил кондиционер, а потом музыку. Пристегнутая, я откинулась на спинку, следя за разгоняющимся пейзажем за стеклом. Сингапур — крошечное государство, но большой город. В нём есть где разгуляться и где покататься, как я поняла по тому, где мы проезжали: мосты, парки, набережные, развязки, аллеи, площади, перекрестки, но нигде нет ни одной пробки! Удивительно это для человека, жившего в России. Машин вокруг было мало, светофоров почти не было, и всё-таки все автомобили изящно и не нарушая катались, не задевая друг друга, и не мешая друг другу. Как у них это получалось? Я спросила у Тэяна, почему на дорогах почти нет регулирующей техники, и он мне поведал, что всё строилось по фэн-шую, а фэн-шуй не приветствует останавливающие сигналы, они мешают циркуляции положительной энергии. Ну, а поскольку штрафы и система наказаний в Сингапуре строжайшие, то обитатели не спешат выделяться и демонстрировать свою удаль, поскольку правосудие здесь не коррумпированное, и бояться есть чего. Случись что — не откупишься, не расплатишься. Оставалось удивляться, как в такой стране, где не отменили смертную казнь (в том числе за наркотики), умудряется торжествовать и благоденствовать такой воротила, как Джиён. Если он обошел правительство, то я не знаю, с кем он заключил сделку — с дьяволом? Подумав о нечистой, захотелось сплюнуть через плечо, но я сдержалась. Мы ехали меньше получаса, за которые я успела почувствовать немного утерянной свободы. Проносящиеся за окном виды, панорама бесконечной водной дали, золотящийся от садящегося солнца горизонт, перекрывающие его иногда деревья, растущие по обочинам. Если бы можно было вот так ехать и ехать, не останавливаясь, никуда не приезжая, или, в лучшем случае, приехав рано или поздно к родному дому. Но остановок на нашем пути и так почти не было, точнее, была всего одна, под конец, перед шлагбаумом, который поднялся перед капотом и опустился за багажником, когда мы въехали. Я подумала, что это будет какая-нибудь торговая или портовая территория, но обстановка вокруг развеяла подобные подозрения. Впечатление вновь складывалось о том, что продолжается просторный и зеленый город, украшенный садами. — А шлагбаум — разве не стоп-сигнал? — поинтересовалась я, когда мы отъехали от него и, единственным авто, поехали по идеально ровной дороге, которая тоже вызывала не выигрышные сравнения с Россией в моей голове. — Да, но это сделано не администрацией, — улыбнулся Тэян тому, что я запомнила его рассказ. — Это въезд на территорию Джиёна, а он, как далекий от всех наук и запретов человек, фэн-шую не подчиняется. — Вот как… — тихо сказала я, изучая густые и сплетенные леса по сторонам. Значит, Джиён настолько властен и значим, что отделил себе приличный кусок земли, куда просто так не попадёшь? Нет, если я останусь здесь, то тут будет ещё хуже с условиями побега. Нечего было и думать о том, что что-то изменится… Тэян набрал в телефоне своего приятеля-шефа и сообщил о том, что мы подъезжаем. Конец маршрута… мои руки и колени затряслись. Впереди показался дом. Вернее было бы назвать это домище, потому что по мере приближения он создавал всё более яркое и громкое впечатление. На небе в этот момент нарисовались короткие сиреневые сумерки, хотя половина купола уже зачеркнулась темно-темно синим. Здание не было строго квадратным и выступы балконов и этажей представляли архитектурную художественность, и всё же некоторые вещи нельзя было назвать никак иначе, как принятыми категориями, например стороны. И вот две из нескольких сторон этого дома были совершенно стеклянными, открывающими изнутри потрясающий панорамный вид вдаль, где проплывали корабли и яхты, а к облакам взмывали птицы. Нам, подъезжающим, был виден свет в нескольких комнатах, ставших оттого прозрачными, просматриваемыми, как аквариум. Однако хозяина в них не было. Стоило подумать о нем, как он появился на ступеньках, открыв двери главного входа. В шлепанцах, цветной рубашке и домашних штанах, он с такой добродушной улыбкой вышел нас встречать, что никогда бы и не подумалось, чем занимается этот мужчина. — Ну, наконец-то! — развел он руками и протянул одну из них вылезшему из-за руля Тэяну. — Спасибо, что привез, — он посмотрел на меня. Я не решилась ещё даже отстегнуть ремень безопасности. Тэян подошёл и открыл дверцу. Пришлось выбираться. Джиён не стал подходить и ко мне. Наоборот, махнул, чтобы я подходила. — Посмотрела наш милый городок? Как тебе этот Лев-сити[2]? — Экскурсия была слишком маленькой, чтобы оценить в полной мере, — постаралась без язвительности изречь я. — Хочешь что-нибудь выпить? — обратился Джиён к товарищу. Тэян покачал головой. — Нет, лучше скажи, когда приезжать за ней обратно? — Обратно? — брови Джиёна игриво сплясали и замерли в балетном прыжке. — Не знаю даже, я не думал, нужно ли это будет… в любом случае, не скоро, — Тэян дернул едва заметно губами, изумившись такому положению вещей. Я тоже оцепенела. Почему я не поеду обратно? Меня убьют? Господи, что со мной сделается?! — То есть… как не скоро? — выдавил тот, кто меня доставил сюда. — У меня для Даши есть очень ответственное дело, так что, всё зависит от того, как мы с ней его решим, — Джиён указал мне на дверь. — Проходи, прошу, чувствуй себя, как у близких родственников в гостях, — он пожал Тэяну руку ещё раз. — Что ж, если ничего не выпьешь, то пока! Позвоню завтра, хорошо? — развернувшись, он оставил того в недоразумении и легкой потерянности. Опуская руку, словно хотел положить мне её на талию, но так и не положив, Джиён поторопил мои шаги. — Проходи-проходи, не бойся. Осваивайся, поскольку тебе тут придётся пожить некоторое время… — Что? Но зачем? — остановилась я на пороге. Коварные, упрямые и знающие вкус жизни губы Джиёна улыбнулись.

Целительница

Белоснежные стены, местами драпированные тканями в стиле сафари, вились ввысь, к трех-четырех метровым, многоуровневым потолкам, приобретя оттенок фиалок и ирисов от неба, отражающегося сквозь огромные окна, пока Джиён не зажёг свет, и белизна не осветилась своим исходным цветом. — Проходи, располагайся. Хочешь перекусить, или сразу показать тебе комнату, в которой будешь жить? — он остановился возле задней части дивана, облокотившись на его спинку. Как только Тэян отъехал, мне стало по-настоящему страшно, ведь в лице того я нашла кое-какую, но защиту, а без него… Без него почему-то исчезло ощущение того, что я проститутка, или должна ею стать. Сутенер он и есть сутенер, рядом с ним будто на панели, будто на витрине, где ты и есть товар. В апартаментах же Джиёна, пусть сквозь страх, но я почувствовала себя человеком. Необъяснимая метаморфоза. Торшеры, плафоны и люстры излучали много света, под ногами, на деревянном полу, валялись ковры разной формы, мягкие, с густым длинным ворсом и коротким. Перегородки-колоны разделяли пространство по смыслу, отгораживая зону просмотра телевизора от лестницы, лестницу от коридора, ведущего куда-то, весь этот зал от площадки на ступеньку выше, которая выходила на террасу, открытую, с которой простирался вид на море. Или океан. Или залив. Я не знаю, что там протекало, вернее, плескалось. — Я бы предпочла узнать сначала, для чего я здесь, — несмело произнесла я. Джиён улыбнулся, понимающе покивав головой. Оттолкнувшись от спинки, он подошел ко мне. — Разумеется. У меня не было в планах томить тебя. Присядь, — указал он на кресло и сел на соседнее, возле камина, который в такую жару был совершенно не нужен, да и видно, что его давно не зажигали. Я послушалась и опустилась на светлую кашемировую обивку. — Это что-то вроде делового предложения. Если ты откажешься, то вернешься обратно, откуда сейчас приехала, разумеется, а не домой, — тут же поправил себя Джиён. — Деловое предложение? — повторила я. Мужчина продолжил: — У меня есть приятель, которого ты знаешь — Мино, — он развел руками. — То есть, знаешь не знаешь, но видела, когда только оказалась у нас. Помнишь? — Хорошо помню, — невольно сжала я губы, ещё не исчерпав в себе тот ужас, который испытала, нажав на курок. А теперь в меня закралось и нехорошее предчувствие, потому что разговор зашел о Мино. С чего бы? Он ведь не в курсе, что мы виделись ещё, и он помог мне. Я надеюсь, что не в курсе. — Так вот… видишь ли какое дело. Я не очень чувствительный человек, — мне захотелось перебить его и вставить «я обратила внимание», но рот вовремя закрылся, хотя Джиён заметил попытку и расплылся шире. — Да, ты не ослышалась. Не «совсем бесчувственный», а не очень чувствительный. Иногда я бываю эмоционален и озабочен чем-то. Чаще всего меня заботят мои люди, те, что меня окружают. Я переживаю за них. Хотя бы потому, что не люблю кислые лица вокруг. Мне нравится, когда фоном такая же беззаботность, как и во мне. Но что-то я опять всё о себе, — мужчина дотянулся до графина с чем-то золотистым, с виски, наверное, и плеснул в стакан, не предлагая мне, будто зная, что такое я пить не буду. Хоть кто-то не потешается над тем, что русская выживает без водки! — Вернемся к Мино. Мы с ним давно работаем, и мне нравится этот парень. Я не назову его близким другом, но он мой хороший приятель. И он несчастен. Ему разбила сердце одна… плохая женщина, — я воспроизвела по этому поводу в памяти то, что сказал сам Мино. Что ж, Джиён честен. — Он теперь относится к жизни очень цинично… но неправильно цинично, знаешь, с таким терпким разочарованием, от которого пасёт за милю скверной драмой. Я сам циник, но я циник позитивный, — заулыбался Джиён даже глазами, и они у него, странно, выглядеть стали добрыми. — Я хочу вернуть ему радость и веру в лучшее… Так сказать, подарить идею что ли, смысл. Да, пусть его на самом деле нет, но не надо давить на всех тленностью бытия, правда? Всем надо выдумывать себе что-то, чтобы счастливо существовать. — И я-то здесь в какой роли? — поняв, что он замолчал, спросила я. — Ты порядочная девушка, из тех, что не предадут. Из тех, глядя на которых можно обрести веру вновь, — я изумленно и недоверчиво распахнула глаза. — Не удивляйся, я говорю от всей души. Думаешь, я не вижу разницы в женщинах? Прекрасно вижу, просто у меня притупленное чувство жалости и сочувствия, поэтому мне порой нет дела, к кому как относиться, с кем как поступать, если это касается бизнеса. А сейчас мне нужно помочь товарищу. Я хочу, чтобы ты пообщалась с Мино и сделала его прежним. — Прежним? — Да, веселым и открытым парнем, с каким я познакомился лет пять назад. — Каким образом я должна это сделать? — сжались мои пальцы на коленях. — Демонстрируя собственный пример. В идеале было бы, если он в тебя влюбится. Это докажет, что результат достигнут, и Мино снова способен что-то чувствовать. Не люблю холодных людей, они меня пугают. — Поэтому я не увидела ещё ни одного зеркала? — Джиён засмеялся моему замечанию. Но я на самом деле не видела пока ничего такого, хотя в прихожих обычно принято повесить зеркало, чтобы глядеть на себя перед выходом. — Их вдосталь в ванных комнатах, так что если услышишь раздирающий крик ужаса, знай, что я пошел умыться, — я едва сдержала улыбку. У него ещё и чувство юмора! И какое-то порочное обаяние. Я слегка ущипнула себя за кожу, чтобы избавиться от этого наваждения. — Так что, возьмешься поработать реабилитационным центром? — Если я откажусь, то вернусь в бордель, не так ли? — уточнила ещё раз я. Джиён сложил ладони, будто извиняясь. — Ты намекаешь на то, что я ставлю тебя в безвыходное положение и это своего рода шантаж? — Что-то вроде этого… я хочу сказать, что у меня нет никакого желания играть с чьими-то чувствами и, тем более, влюблять в себя лицемерно кого-то, но желание не возвращаться в притон весьма велико. — Я не прошу специально влюблять, я лишь сказал, что если бы это произошло, то стало бы ясно, что Мино излечился от своей сердечной раны. Но, на самом деле, достаточно будет доказать ему, что не все женщины сволочи и суки. Мне кажется, тебе это под силу, — мы посмотрели друг другу в глаза. А ведь я сама, когда Мино обмолвился о своих неудачных отношениях, хотела доказать ему нечто подобное. Джиён будто угадывает мысли и желания. И почему он решил предложить мне поработать целительницей именно тому молодому человеку, чья внешность, чья персона единственная не оставляла меня здесь равнодушной? Или это воля Божья, такое вот совпадение? — И если я справлюсь, то что со мной будет? Опять вернусь в бордель? — Нет, если Мино взбодрится, и я получу былого товарища, то ты поедешь домой, — вдруг сказал Джиён и мои глаза растопырились на всю. Домой? Я не ослышалась? Мне предложили свободу впервые за всё это время? Пока что путь к ней, но всё-таки! Я постаралась сдержаться и не завизжать от предвкушения раньше срока. Радоваться слишком рано. — А если я не смогу? — Тогда вернешься обратно к Тэяну, — пожал плечами Джиён. — Но ты не огорчайся так, я не очень ограничиваю тебя во времени. Месяц, два, три, около того. Я подожду. — И пока я здесь… мне не будут приводить клиентов? — напряженно задала я вопрос. Всё складывалось как-то чересчур удачно, мне на руку, щадяще, так что с трудом осознавалось. — Сюда? Ни коим разом. Я даже себе сюда шлюх не привожу. Это мой дом. Никакой грязи, детка, — Джиён поднялся, и я невольно последовала его примеру. Возле него ощущаешь себя какой-то прислугой. Он хозяин — это видно по всей повадке, и если не лебезить, как перед барином, ощущение, что тут же высекут на заднем дворе. Или это я себе внушила такое? Если принять во внимание всё, что он только что сказал, то не такое уж он и чудовище… Нет, разумеется, забота о Мино не отменяет его преступлений. Но он умеет о ком-то думать, кроме себя. Заботиться, проявлять внимательность и волнение. — А с Мино я спать не должна буду, надеюсь? — Если ты с ним переспишь, то он примет тебя за одну из тех, за кого он и так сейчас принимает всех женщин, — Джиён зашагал, и я поплелась следом, соглашаясь с его рассуждениями, хотя никогда бы не подумала, что хоть в чем-то сойдусь с подобным типом. — Я потому тебя и выбрал, что ты не дашься. Ты проявила небывалую стойкость. Ты оказалась именно настолько чиста, чтобы поверить в силу твоего духа и возможного благотворного влияния, — мужчина косо улыбнулся, обернувшись. — И чтобы переступить порог моей хижины. Ненавижу дешевых и грязных людей там, где я сплю и ем. — Это комплимент, которым я должна гордиться? — мы остановились посередине лестницы. — А ты умеешь гордиться чем-то, кроме своей чести? Мне показалось, что ты религиозна, а таким людям должны быть чужды нотки самомнения. — Но не самоуважения. А уважать себя можно много за что… — приподняла я подбородок, смелея. — Так, я правильно понимаю, что мы договорились? — протянул руку Джиён, ту, что направляла пистолет, чтобы я якобы себя прикончила. Я настороженно изучала её, оттягивая окончательный ответ. — Если в этом нет никакого подвоха, и я должна буду только то, что озвучено сейчас, и правила не изменятся по ходу событий… И я не стану жертвой и крайней в результате какого-то заговора… — Всё так, как я и сказал. Ты живешь здесь. Тебя никто не трогает, особенно я. Об угрозе с моей стороны даже не думай, это не в моём характере, домогаться кого-то, в ком нет желания. Мне ты нужна как эликсир здоровой энергии для Мино, ничего больше. Но поскольку для него надо будет как-то объяснить твоё пребывание здесь, то придётся сказать, что я уволил свою горничную, и взял тебя, потому что ты знаешь корейский и проявила небывалую моральную твердость, которая и провела тебя сквозь кастинг на эту должность. Идёт? — Мне нужно будет убираться и готовить? — осмотрелась я, охватывая размеры виллы и представляя, что в одиночестве тут справиться весьма не просто. — Не обязательно. Разве что для вида. Уборщицы будут приходить на рассвете два раза в неделю, а готовить я умею и сам, — я вновь удивленно разула и глаза и рот, хотя рот слабее, боясь приобрести глупый вид. Работорговец и босс мафии готовит себе сам? Не доверяет никому, считая, что отравят? Или в чем тут дело? Пристрастие к готовке и хобби? — Я ответил на все твои вопросы? — настойчиво протянул он ладонь. Посмотрев на неё, я решилась и вложила в неё свою. До сих пор не верилось, что всё пока что завершилось вот так. Желание совпало с возможностью. Всё, что от меня требуется, убеждать Мино в том, что не все женщины проститутки, доказывать ему это на словах и собственным примером. Это ведь не очень коварно или плохо по отношению к нему? Не вижу ничего зазорного, я же не лгать буду, что я такая, какая есть, и что такие, как я, есть на свете ещё. Но по ощущению было что-то тревожное, как будто я всё-таки поступала подло в чем-то. Нет, влюблять в себя Мино совершенно не нужно, следует даже избегать этого, к чему мне его привязанность, если добившись её, я наконец-то отправлюсь в Россию? Любви тут совсем не место. Джиён повел меня по второму этажу, приоткрывая двери и показывая, что где. В конце неширокого прохода виднелся распахнутый балкон, с которого приносился солоноватый запах морской воды, но он не сильно перебивал очень приятный аромат помещений, впитавших в себя за долгое время благоухание туалетных средств владельца. Пахло дорогим. Не знаю чем именно, но воздух заставлял втягивать себя глубже, чтобы удовлетворить легкие до конца, как будто чуть сладкой, с каплей бергамота свежестью можно было насытиться. — И тебе придётся найти общий язык с моими детьми, — я споткнулась, услышав это, и прекратила разглядывать комнаты, уставившись на Джиёна. — Что? Детьми?.. — Да, — он толкнул очередную дверь, и ему в ноги бросилось два шарпея, кремово-песочных, со сбористыми складками короткошерстных шкур. Мужчина присел на корточки и принял прилив нежности и любви от обоих псов. — Идите к папочке, — я около минуты смотрела на эту картину, дивясь, что что-то живое способно целовать и облизывать этого типа совершенно бескорыстно и, я бы сказала, с искренней симпатией. Джиён поднялся. — Ну, бегите! — похлопав в ладоши, он обернулся ко мне. — Никакого беспорядка в их кормежке — не давай им ничего, понятно? Если с Гахо или Джоли что-то случится, будет очень, очень плохо. Всем, кто в этом виноват. — Ладно… — кивнула я, проводив взглядом милых созданий, которых хотелось потискать до того, как мне стало боязно к ним даже притрагиваться. Судя по всему, если они грустно посмотрят на Джиёна, он уже готов будет отправлять меня на корм пираньям. Всё-таки есть что-то святое у этого человека. Две собаки. Даже не знаю, обрадоваться этому или не принимать всерьёз? — Это мальчик и девочка, да? — Да, это кажется тебе странным? — насмешливо уточнил Джиён. — Надо было однополых заводить? — Нет, просто… это твоя холостяцкая берлога… я думала здесь не место никаким парочкам, — бестолково закончила я. Но мне так и показалось, что такому мизантропу и не сентиментальному бандиту не пришло бы в голову завести именно парочку домашних питомцев. — Гахо было тоскливо. Ему хотелось подружку, — будто издеваясь, с совершенно умным и практичным видом сообщал об этом Джиён. — Я не мог не позаботиться о личной жизни страждущего друга. Тянет меня иногда амуром поработать. — А Гахо не отвечает взаимностью? Не пытается найти пару тебе? Или его ты волнуешь меньше, чем он тебя? — мужчина вновь засмеялся. Похоже, я его забавляла, а я всего лишь пыталась расслабиться с помощью попыток шутить, наладить контакт, обжиться, раз уж придётся на некоторое время… надо будет стараться. Ведь это шанс вернуться домой. А если Мино окажется непробиваемым и не поддастся моим убеждениям? Боже мой, я же не психолог! Как мне внушить ему, что счастье, любовь и верность есть, что девушки — разные, и надо просто уметь выбирать. — А кто сказал, что у меня нет подружки? — проведя пальцами по губам, закончил веселье Джиён, но ухмылка осталась. Я растерялась, войдя в очередную комнату, которую он обозначил как мою спальню. — Ну, ты живешь один… — Это действительно так, расслабься. Всего лишь люблю раззадоривать людей, делающих быстрые выводы. Что ж, осваивайся. Если какие-то вопросы… оставь их при себе и подожди, когда мы с тобой столкнемся, чтобы их задать, потому что специально меня искать не надо. Не люблю, когда меня тревожат, договорились? — Хорошо, — смиренно приняла я к сведению. — Кухня на первом этаже. Холодильники в твоём распоряжении. Винный погреб — частично, но ты ведь не пьёшь, наверное, я прав? — предупреждая ответ, он махнул рукой. — Ну, кагор на причастии не считается. Разумеется, ты не истовая трезвенница, я о том, что вскрывать бутылки по ночам и напиваться — это не твоё кредо. — Да, я пью только по праздникам. И не прониклась вкусом вин, поэтому лишний раз вкушать не тянет. — Кажется, больше никаких не обговоренных моментов не осталось, — Джиён и не отходил далеко от двери, а теперь взялся за ручку, готовясь выйти. — Мино завтра в десять утра приедет ко мне на кофе, за которым мы обычно обсуждаем кое-какие дела. Подумай над тем, как будешь проводить свои нравственные диалоги, чтобы они работали. — Сейчас жалею, что училась на переводчика, а не психотерапевта… — Это не психология. Это проповедничество. Оно должно быть тебе близко, нет? — задумавшись, я опять должна была согласиться, но не шелохнулась, видя, что Джиён не закончил: — Впрочем, не вижу особой разницы. Ты должна подлатать душу, а «психо» переводится «душа», не так ли? Психология — наука о душе, но нам ли, людям этого просвещенного времени, не знать, что наука и духовное — несовместимо, так что действовать придётся не по логике, а по интуиции. У тебя ведь она есть, как у женщины? — Не приходилось её активизировать, — вздохнув, я почему-то поинтересовалась: — У тебя есть высшее образование? — Не закончил, — Джиён горделиво хмыкнул. — Выгнали за бесчисленные нарушения. — Я вот, видимо, тоже уже не закончу, — прошептала я, и он, оставив это без комментариев, вышел, прикрыв за собой. Отличаясь от моих представлений о преступниках, он был грамотен, умён и владел красноречием, чего уж точно не ожидалось от человека, утонувшего в криминале. Из ненависти и отторжения я давно перешла на «ты» и тыкала ему, не замечая того, но сейчас вдруг поняла, что он лет на десять старше меня, пусть и выглядит спортивно, юно, ведет себя, как молодой и раскованный парень, но при других обстоятельствах он заслужил бы непререкаемого «вы». Оглядевшись, наконец, я нашла комнату в лучших традициях пятизвездочных гостиниц, которые видела в каталогах в туристической фирме, в которой выбирала путевку в Сеул, так трагично завершившуюся, не начавшись толком. Кровать была роскошной, мебель была роскошной, отделка была роскошной. Было всё, что только могло потребоваться: письменный стол, одежный шкаф, встроенный в стену (его скорее можно назвать маленькой гардеробной, поскольку было куда войти, и свет включался отдельно внутри), комод для мелочей, трюмо с множеством ящичков и полочек, стулья, тумба со сменным постельным бельём. Но не было ни телефона, ни компьютера, ни ноутбука, чтобы я не вышла на связь каким-либо образом со своей семьёй. Предусмотрительно. Интересно, а есть ли интернет в комнате Джиёна и смогу ли я туда незаметно пробраться? Так, стоп, Даша, разве тебе и так не пообещали, что ты отправишься домой, если выполнишь поручение? Поручение… чем дальше, тем больше оно казалось невыполнимым. Да, Мино помог мне, в нем есть гуманность и снисходительность, но как я могу знать, что сделает его счастливым? Как мне себя с ним вести? Я прошла в уборную, напомнившую о банях римских императоров; вся будто из мрамора, с золотыми кранами, в зеркалах тут и там отражаются натуральные каменные поверхности, возможно из оникса, окно рядом с ванной, а у её изголовья маленький столик с подносом, для напитков, видимо. Стопка новейших полотенец, халаты на крючках, фен, одноразовые зубные щетки, бритвенные принадлежности. Повсюду были масла, шампуни, бальзамы — всё, чтобы ощутить себя кинодивой, или я не знаю кем ещё… мне никогда прежде не доводилось бывать в таком богатстве. Но восторг этим блеском сменился гадливостью. Я-то знала, какими способами на это всё заработано! Каждый флакон, каждая бутыль с жидким мылом, выложенная мозаикой, как старинная амфора — это слезы подобных мне девушек, это чья-то пролитая кровь, это смерти, погубленные судьбы, убийства, воровство, наркотики и насилие. Неужели можно не думать об этом и жить припеваючи среди того, что получено такой ценой? Я приняла душ с небольшой порцией мыла и шампуня, не желая расходовать на себя то, что приобретено грязными способами. Выбравшись и закутавшись в халат, я решила пойти на балкон и посмотреть на вид с него. Больше всё равно занять себя было нечем. Закат прошёл, и наступала ночь, так что оставалось лишь ждать, когда начнет клонить в сон, чтобы лечь, выспаться, и приняться за странное и сомнительное дело. Сначала мне показалось, что Джиён вообще в упор людей не видит, но когда он попросил о помощи знакомому… Неужели он бывает для кого-то добр? Ноги ступили на нагретый за день пол балкона, и я, дойдя до перил, увидела справа горящий свет, который обнажал содержимое комнаты со стеклянной стеной. Поскольку передо мной простиралась безбрежная водная гладь, то переживать за то, что будет кем-то увиденным Джиёну прежде не приходилось. Но из его же дома туда заглянуть было можно. Мужчина говорил с кем-то по телефону, опустив строго брови. Сидя на стуле с ажурной деревянной спинкой, он покачивал ногой, перекинутой через другую. Разговор наверняка деловой. Вдруг понизу мелькнул знакомый силуэт и, Гахо ли или Джоли, я пока не разобралась, потерся о его лодыжку. Не прекращая беседы, Джиён наклонился вперед и, тепло улыбнувшись, так, что стал похож на двадцатилетнего мальчишку, погладил собаку за загривок. Глаза заискрились ласковой нежностью, а пальцы мягко и дружелюбно чесали за ушами, по голове. Я подалась назад, чтобы не быть обнаруженной. Не может быть, чтобы человек, способный вот так возиться с братьями нашими меньшими, родился жестокосердным и хладнокровным. В беспричинной склонности к преступлениям можно обвинить дураков, но умный никогда не пойдёт безосновательно на стезю беззакония. Что-то его таким сделало. Интересно что? Кажется, тут не только Мино нужна была душевная помощь. Если я смогу перевоспитать такого ужасного злодея, то освобожу мир от огромного количества трагедий. Почему бы не попробовать, пока выдалась возможность?

Бодрое утро

Электронный будильник на серебряной подставке — прозрачное плоское стекло, на котором перещелкивались цифры, подсвечивающиеся при желании ночью — был заведен мною на девять утра, чтобы успеть подготовиться к «кофе» на который приезжает Мино. Мне пришлось повозиться немного с этой штукой, поскольку уже много лет я пользовалась для подъема на учебу только мобильным, где были все полезные функции, когда-то распределявшиеся по трем-четырем дополнительным устройствам: фотоаппарату, калькулятору, плееру. Но глаза мои открылись в семь с копейками. Так и не уснув снова хотя бы на полчасика, я отключила будильник и поднялась.

В доме царили тишина, прохлада и гармония чистоты с уютом. Обычно я начинала день с умывания и завтрака, но в этот раз, в незнакомом месте, решила прежде оглядеться немного. Изведанным путем высунувшись на балкон, я бросила взгляд в комнату, где вчера был Джиён. Сейчас стеклянно-зеркальная поверхность отражала поднимающееся солнце, и что за ней — было не видно. Да я и накануне не поняла, кабинет это или спальня — кровать в поле зрения не попала, возможно, оставшись в той половине комнаты, что пряталась за изгибом стены. Отвернувшись к горизонту, я увидела проплывающие корабли, судна разной величины и катера, снежными айсбергами монотонно двигающиеся вдали. Глаза слепило от блеска искр, бегающих по волнам, солнечных зайчиков и ярчайшего пустого, без облачка, неба. Спасая от рези, я опустила взгляд и увидела маленькую пристань при доме, которую не заметила вчера. К ней была пришвартована яхта, по боку которой шла надпись «Дракон». Первая английская буква гардой эфеса защищалась от устрашающего звериного лика дракона, которым служила верхняя часть второй буквы «р». Вот уж правда, обитель дьявола, если тут такие рисунки, ведь в христианской иконографии драконы традиционно обозначали именно нечистую силу. А вот в Китае это было благороднейшим и лучшим мифическим животным. Пойми все эти предрассудки и суеверия правильно!

Куда пойти ещё я пока не знала, поэтому после медленного променада по коридорам второго этажа, тут и там завешенного снимками модных фотографов или ручными работами современных художников, а в одном месте отделанными фотообоями с видом какого-то парка, соснового бора с восточными домишками, я вернулась к себе, привела себя в порядок и побрела вниз, на поиски кухни. Впрочем, она не пряталась, и являла собой полноценную, большую часть первого этажа, глянцево сияющую серо-белым гарнитуром и хромированными деталями. Отсутствие женщины, как нигде, дало о себе знать на кулинарных подмостках. Нет, ни в коем случае запущенностью или отсутствием чего-то нужного — вся возможная бытовая техника присутствовала, но даже кухня борделя выглядела теплее и отрадней, сообщая какой-то неуловимой тонкостью о том, что на ней кушают, болтают, смеются, меняются сплетнями. Живут, одним словом. А эта кухня была немножко мертвой, или, точнее, одинокой и грустной. С одной стороны, возле обеденного стола, из неё тоже, как и из большинства помещений виллы, открывался вид на воду. Окно протянулось во всю длину, забравшись и на соседнюю стену, но закончившись перед холодильником. Вдыхая свежий морской воздух, осторожно сквозящий в приоткрытые форточки и подчистую выветривающий запахи еды, я заглянула в него в поисках того, что могла бы приготовить. Но кроме яиц, китайской капусты и винограда никаких знакомых продуктов я не нашла. Какая-то морская живность, какие-то местные фрукты, частично то же самое, что я видела в борделе, и что пыталась научиться превращать в «блюда», но не успела, тем более без подсказок знающих и разбирающихся в этом всём. Кастрюлька с чем-то спала на средней полке, с чем-то готовым, наверное. Но это же хозяйское — вдруг нельзя трогать? Решив довольствоваться яичницей и чаем, я нашла коробки с заваркой и, быстро оформив себе самую элементарную пищу, уселась за стол, прихватив со стеллажа в гостиной найденную книгу на корейском. Это заняло чуть больше получаса, и готовка, и трапеза, и чтение. Интересно, что делает Джиён? Ещё спит? Велел его не искать и не беспокоить, я понятливая, я лезть и тревожить не стану, зачем его злить? Книга была скучноватой. Отложив её, я снова пошла навернуть пару кругов по особняку. Неизведанные и новые места ещё оставались и там, где было открыто — я ходила смело. Запертые двери я сильно не дергала, боясь, что за ними окажется тот, у кого я в гостях, и скажет, что я ему помешала. В бесцельных блужданиях я дотянула до девяти, когда причесалась ещё раз, поправила перед зеркалом одежду, и вновь вернулась на кухню, подлив кипятка в чашку и усевшись по новой читать хоть и нудное, но единственное доступное произведение. Минут через десять из глубины дома раздалась шаркающая поступь кого-то в сланцах. Кого — гадать не приходилось, но прежде чем я увидела его, по полу, летя на меня, протопали два шустрых шарпея. Помня о том, насколько они тут драгоценные, я невольно приподняла ноги, позволяя им бегать в своё удовольствие, но они пронеслись к мискам, у которых и остановились, обернувшись на хозяина. Джиён ступил на порог, в цветастых шортах и пестром халате поверх, нараспашку. Позевывая и оттягивая назад руки, сцепляя там, за спиной, разминая их со сна, он выглядел лохматым и чуть помятым. Кое-где виднелись края татуировок, и я исподлобья воззрилась на них. — Они не кусаются, — улыбнулся он, заметив мои сгруппировавшиеся конечности. Даже книгу невольно прижала к груди, наблюдая сверху вниз за перемещением животных. Я поняла, что это о них. — Знаю… но… просто вы… ты, — запуталась я от того, о чем думала перед сном, что он тянет на «вы», но не возвращаться же назад, когда уже прошел вперед? — Так дорожишь ими, что мне не хочется быть виноватой в какой-нибудь случайности, связанной с ними. — Ты любишь собак? — достав из холодильника поменьше свежий и недешевый корм, он присел, чтобы наполнить тарелки своих питомцев. — Д-да, вообще-то. Я в России жила в деревне. То есть не в квартире, а в своем доме. У нас была большая собака. — Тогда проблем нет. Играй с ними, гладь, — Джиён поднялся, развернувшись у раковины, под которую выбросил опустевшую упаковку. — Они умные, обидеть себя не дадут. Я всего лишь переживаю об их рационе. — Ладно, — одумавшись, я захлопнула книгу и встала. — Я должна приготовить тебе завтрак? — Я ничего особенно не ем сразу, как проснусь. Кофе и сигарета, — снова заглянув в холодильник, он достал оттуда персик и принялся кусать и жевать. — Ну и немного фруктов. Умеешь варить настоящий кофе? — Настоящий? Смотря что ты под этим подразумеваешь, — растерялась я. Если честно, то всю жизнь пила растворимый или в кафе какой-нибудь, а там я не знаю, как его делают. В кофеварочных машинах? — Я подразумеваю под этим рецепт, который мне нравится. Для меня это — настоящий, а уж что там думают бариста по этому поводу, меня не касается, — Джиён снял с открытой полки турку и поставил её на плиту, на самую маленькую конфорку. — В уже кипяченную воду кладешь не в пыль намолотый кофе, — он налил из графина и, достав уже готовое сырьё, комментировал. — Ещё осталось, но если кончится, помелешь до такой же кондиции, — он показал мне содержимое, чтобы я запомнила. — Я сыплю три ложки и, плавно помешивая, жду небольшого загустения, когда жидкость превратится в небольшую вязкость. Ни в коем случае не довожу до кипения. Не сыплю сахар. Горький и крепкий кофе, обжигающий. И ломтик настоящего шоколада, — он полез в ящики и, поискав, нашел то, о чем говорил, извлек, положил на беленькое блюдце, на которое опустил в центр ста пятидесяти миллилитровую чашечку. — Всё! — Я вроде бы запомнила, но вряд ли смогу добиться идеального результата… — Потренируйся пока, — Джиён отошёл и сел на стул, который до этого занимала я. Достав из кармана халата телефон, он принялся кого-то набирать. — Мино такой крепкий не любит. В целом ему всё равно, как он варился, лишь бы потом туда добавили сливок, — пока ему не брали, продолжал поучать он. Вдруг он резко перешёл на английский и, прекратив замечать меня, заговорил с кем-то. О делах ли или ещё чем, мне было неведомо, но иногда он говорил очень серьёзно, а иногда позволял себе улыбаться и вроде как растягивать гласные, будто иронизируя или шутя. Минут пять он висел на связи с кем-то и я, замечающая поднимающуюся пенку, не решалась спросить его, что с ней делать? Волнение поднималось, но к счастью он как раз попрощался с собеседником. — А если он уже закипает? — Приверни огонь. Так быстро его приготовить нельзя, — я послушалась и вернулась к занятию. Джиён достал из другого кармана пачку сигарет с зажигалкой и, обнаружив недогрызанный персик, отложил их в сторону, доев фрукт. — А сколько его нужно варить? — Минут десять-пятнадцать. Не знаю, я на глаз определяю, — он откинулся, уставившись на возню Гахо и Джоли. — Как решаю, что он готов, так и наливаю. А ты предпочитаешь чай? — Ну да… — А из еды? — я вспомнила о насущном. — Ах да, кстати о ней! Ничего толкового я в твоих запасах не нашла… всё весьма непривычное для меня. Ем-то я что угодно. Знать бы, как готовить… — он щелкнул пальцами, перебив меня. — Съездишь с Мино в супермаркет и купишь то, что умеешь готовить, что тебе по вкусу. А? По-моему, хорошая идея дать вам пообщаться побольше? — ненадолго застыв, я чуть не проглядела кофе и выключила его. Вдумываясь в предложение Джиёна, я налила ему в чашечку гущу и отошла. — Он нормально это воспримет? — А почему нет? Его это не должно затруднить, — попробовав напиток, не меняясь в лице, мужчина облизнул губы и отодвинул чашку. — Перекипело. Сделай заново, — густо покраснев, я забрала кофе, но простояла секунд десять в нерешительности. Выливать что ли вполне годный продукт? — Выливай, не бойся, — помог мне набраться на этот поступок смелости Джиён, но я покачала головой. — Сама выпью. Тебе сварю другой. — Если он не удастся десять раз, ты выпьешь все? У тебя от кофеина сердечко не выскочит? — расплылся он. Пока я не нашлась с ответом, голос с щепоткой юмора излагал: — Забудь о подобной мелочности. У меня так не принято. Даже если ты сломаешь тут что-нибудь, я без проблем заменю это. Я не расстроюсь, даже если ты сожжешь микроволновку и телевизор. Это херня, Даша, — я вздрогнула от своего имени, произнесенного Джиёном, и посмотрела ему в глаза. — К большинству людей ты так же относишься? Они… тоже ничего не стоят? — По правде говоря, это не моё отношение. Это объективная реальность. Большинство людей по природе своей тоже херня. Ты можешь со мной спорить, можешь не соглашаться — а я не заставляю тебя соглашаться — но всё-таки из тысячи едва ли один достоин уважения, любви или хотя бы рукопожатия. — Мы все одинаково твари Божьи, живые создания… — Детка, детка! — поднял он руки, засмеявшись и остановив меня. Вмиг собрав губы обратно, холодно указал на собак, убегающих из кухни куда-то «по своим делам». — Вот живые создания. Накорми их один раз, и они загрызут до смерти того, кто тебя тронет. Даже если их покормит кто-то другой, они не уйдут жить на новое место. Не укусят тебя, потому что кто-то дал кусок вкуснее. А если ты сдохнешь, то они придут на могилу и сдохнут там же от тоски по тебе. А что люди? После десятилетия дружбы тебя кидают, после одного неверного слова тебя посылают, после того, как ты устал и не оттрахал хорошо свою бабу она находит любовника и изменяет. Что, скажешь, такого не существует? — Но ведь не все такие… — Так, а я о чем? — Джиён потянулся за сигаретами. — Ох, ну и темки с тобой приходится поднимать с утра… Даша, ведь я о том и говорю, что человек человеку рознь. Зачем я буду ценить какую-то сволочь? Зачем я буду заботиться о говне, в котором мы скоро утонем? Ты оглядись! Даже я говно, Даша, где ты хороших найти хочешь? — Ты культивируешь в себе плохое, мне кажется. С чего ты взял, что ты говно? — А это не так? — улыбнувшись, вертел в пальцах зажигалку, никак не прикуривая, мужчина. Его прищур издевался не то надо мной, не то над всем этим миром. — Скорее всего нет, ведь если бы ты вел себя по-другому… — Но я не веду себя по-другому. Я такой, какой я есть, каким родился, — на весь дом прозвучал не резкий, мелодичный перезвон, словно кто-то взял пару октав. Не сразу поняв, что это, лишь с лаем шарпеев, пронесшихся к прихожей, я догадалась, что это звонок. Мы с Джиёном посмотрели на круглые часы над рабочим столом. — Десять ноль одна. Я же говорил, что Мино замечательный парень, правда? — он поднялся. — Доваривай кофе. Ему со сливками, напоминаю. Принесешь на террасу, когда будет готово, — притормозив на выходе, он взялся за косяк и обернулся. — Заметь, это не я первым сравнил людей с вещами. Я всего лишь попросил вылить кофе, — его сожалеющая улыбка едва не заставила меня разъяриться. Что это, он внушает мне, что я сама отношусь к окружающим плохо? Поставив две чашки на поднос, подавив дрожь в руках, я двинулась к террасе и замерла, когда она открылась взору впереди, за раздвижными прозрачными дверьми. На плетенных креслах за изящным кругленьким столиком сидели эти двое, и Джиён, наконец, курил. Всё бы было ничего, но я не видела Мино с тех пор, как он помог мне, и почему-то переживала, не выдаст ли он меня, или не выдам ли я его чем-нибудь? Глупости. И всё-таки неловко войти туда, где сидят два мужчины, разговаривают о чем-то своём. Я вовсе не стеснялась образа прислуги, это уж куда лучше роли проститутки, да и вообще вести хозяйство — достойное занятие. Подопнув себя, я приблизилась к двери и стала отодвигать её, чтобы пройти и поставить на стол напитки. Интересно, кофе удался на этот раз? Джиён и Мино развернулись вполоборота при звуке моего появления. Замолчав, они подождали, пока я составлю чашки на стол. Закончив с этим, я посмотрела на Мино, глаза которого недоумевающе как-то на меня уставились. Разве Джиён ещё не сообщил ему обо мне? Откуда это сдержанное изумление? — Да, видишь, следы от битвы за честь ещё не до конца прошли, — сказал главарь сингапурской мафии, и я поняла в чем дело. На моём лице ещё задержались остатки побоев, которые и обнаружил Мино. А обо всей остальной истории, разумеется, Джиён доложил, пока меня не было. — Поэтому я и решил, глядя на всё это безобразие, что лучше на время возьму её к себе поработать… — Из сочувствия? — с тихим «спасибо» парень принял свой кофе, кивнув мне. — Не похоже на тебя. — Ну, если быть честным, — именно с таким выражением благочинного и добросовестного монаха, промолвил Джиён. — То уволилась моя горничная, и Даша пришла мне на ум из-за того, что знает корейский. Я хочу в своём доме говорить на своём языке, мне так комфортно. К тому же, из-за своих радикальных доблестных поступков, она вызвала во мне уверенность, что будет чистоплотна и не напакостит, — в недрах его халата затрещал телефон и он, поднявшись, вышел в дом, оставив нас с Мино тет-а-тет. Я смутилась пуще прежнего. — Так… в тот раз всё обошлось? — поинтересовался первым молодой человек. — Да, спасибо огромное! Это очень помогло, — живо откликнулась я. — Как тебя отблагодарить? — Не стоит, — отогнул он два пальца, указательный и средний, как будто собирался отмахнуться всей ладонью, но по привычной чопорности снизошел до полужеста. Итак, как я должна была его в чем-нибудь убедить, если даже разговор с ним не знала, как поддержать? Не могу же я ни с того, ни с сего ляпнуть о женщинах, любви и счастье? — А ты каждый день к Джиёну приезжаешь? — Нет, раз-два в неделю, — он посмотрел на своего босса, расхаживающего за стеклом туда-сюда с трубкой у уха. — Только не проси меня помочь тебе с побегом или ещё что-нибудь под носом у него. Я никогда не соглашусь. — Да я даже не думала!.. — заверила я, чуть не проговорившись, что имею возможность получить свободу без побега. Но это напрямую зависело от Мино, поэтому пришлось промолчать. — Неужели? Ты перехотела вернуться на родину? — Нет, не перехотела, — опустила я взгляд к подносу и прижала его к себе. Белоснежный воротничок белоснежной рубашки поколыхался от легкого ветерка, привлекая моё внимание. Расстегнута единственная верхняя пуговица. Ткань рубашки тонкая, не трогая видно, что приятная на ощупь, никакой синтетики. Под ней нет майки, и если он выпятит грудь, то она станет немного просвечивать. Почему такие красивые парни — преступники? Зачем Мино вообще такой красивый? Его густые черные волосы были уложены по-мужски, но не как у какого-нибудь клерка. Просто аккуратно и элегантно. Из-под правого манжета виднелись наручные часы. Хватит его разглядывать, Даша! — А ты продолжаешь бывать там… у Тэяна? — Не часто, — он со мной не хочет болтать или всегда малословен? — Ты не мог бы мне иногда рассказывать, как там Вика — вторая русская, моя подруга. Я переживаю за неё. — Хорошо, если что-то узнаю и не забуду, то я сообщу, — Джиён вернулся к нам и, слету всунув дотлевающую сигарету в рот и прижав её зубами, вытянул из халата откуда-то взявшуюся толстую пачку долларов. — Слушайте, мне нужно ехать, Мино, окажешь услугу? У меня пустой холодильник, а у Даши тут ни одной сменной тряпки, — начав отсчитывать, но забив на это, он сунул всю кучу в руку парня, освободив свою и сделав нормальную затяжку сигаретой, последнюю, после чего бросил бычок в пепельницу. — Езжай с ней по магазинам, пусть купит всё, что нужно, а ты приглядывай, лады? — Мино поднялся, собираясь что-то противопоставить, спросить, возразить или просто уточнить, но Джиён не слушал: — Хавчик, шмотки, обувь, трусы, прокладки, всё, что ей там нужно. Лишь бы сбежать не намылилась. Всё, я убежал одеваться! — густо покрасневшая от его слов, я хотела отказаться от всего, но аргумент о прокладках был выше меня. Вряд ли я их найду в этой холостяцкой хижине. Джиён бросил взгляд на кофе, принесенный ему, отпил глоток и, причмокнув, заключил: — Недоварен. — И растаял в доме. — М-да, — только и выдал Мино. Я взяла вслед за Джиёном кофе и тоже попробовала. Но ведь точно такой же, как предыдущий! Что ж он за эстет такой! Отложив эту проблему, я повернулась к выделенному мне сопровождающему. — Ты никогда раньше не ходил с девушками по магазинам? — и тут же вспомнила, что он жил со своей суженой долгое время, так что, наверное, опыт имелся, и парень озвучил мои догадки: — Напротив, надеялся, что эти пытки никогда больше не повторятся, — вздохнув с подавленным стоном обреченного, он указал рукой на выход. — Ну да ладно, давай проедемся, если Джиён велит.

Покупающие/ся

Мы с Мино договорились, что за продуктами заедем в последнюю очередь. Пусть в его темно-синей Тойоте и был кондиционер, но катаясь по тропической жаре неизвестно сколько времени рискуешь протушить что-нибудь в салоне, особенно когда понятия не имеешь, что же именно из еды ты хочешь купить, и что сможешь. Я не знала, найду ли на местном рынке то же самое, что обычно находила в России. Овощи, фрукты… разве что мясо везде одинаковое. Если Джиён его ест. Почему я не поинтересовалась у него, что же он-то сам предпочитает? А если у него аллергия на что-нибудь, или презрение к какому-то виду пищи? Как я позволила себе уйти, не спросив, что ему-то готовить? — А ты хорошо знаешь Джиёна? — спросила я у водителя, пока мы двигались вчерашним моим маршрутом, только в обратную сторону. Вчера был Тэян, сегодня Мино. У меня никогда в окружении не было столько мужчин, и они не менялись с такой быстротой. К тому же, я нынче спала под крышей третьего, холостяка, преступника, негодяя и, наверняка, распутника и непутевого человека. — Что именно тебя волнует? — профиль не менял ракурса для моего просмотра, поэтому я могла лишь поглядывать на левую половину лица Мино, не менее прекрасную, конечно, чем правую. Да, в Сингапуре левостороннее движение, поэтому руль справа, и я сижу слева от него. — В данную минуту его гастрономические предпочтения. Что он любит? — Я как-то никогда не всматривался в его тарелку, — задумался Мино, перебирая по черной коже штурвала длинными пальцами. На запястье, попадая при поворотах под луч солнца, бросали искру часы. — Но никаких капризов не замечал. Наверное, как и все корейцы — он просто любит вкусно есть. — А что для вас вкусно? — мне хотелось бы записывать, но ничего такого с собой не было. Я всё так же была одета в шорты с футболкой, без сумочек и дополнительных нарядов. За тем и ехали в магазин, чтоб хоть трусы было на что сменить. Водитель пожал плечами, натянув этим жестом белую рубашку на секунду. Четко прорисовалась упругая мышца бицепса, не крутая, как у атлета, а изящная, как у того, кто занимается собой без фанатизма. Я поймала себя на том, что глубоко втягиваю носом донесшийся до меня от Мино аромат туалетной воды. Ювелирно спрыснул себя с утра, именно той порцией, которую вот-вот вроде уловила, но она тут же ускользает, и если не прильнуть впритык к коже, наверное, толком не просмакуешь, а запах-то приятный. Мне вспомнилась реклама, которую в своё время часто крутили у нас по телевизору, там преувеличено, но точно изобразили возникший сейчас эксцесс ощущений: «Aкс эффект!» — объявлял ролик название дезодоранта, и девушки прилипали к главному герою. Я не прилипла, конечно. Просто вспомнила и осталась на месте, перестав втягивать воздух, как бесшумный пылесос. — Ну, я из нашей кухни предпочитаю супы и лапшу. Кимчи как-то не очень… кстати, да, Джиён часто ест лапшу. Знаешь, что такое куксу? — Куксу? — переспросила я. Когда учила корейский, то каких названий блюд я только не слышала и не заучивала, но это вовсе не означало, что я стала знать, из чего они готовятся и как. — Да, что-то вроде супа с лапшой. Ещё мы едим острую говядину и свинину. — А рыбу? — пугаясь заранее, что в её готовке не так хороша, как в остальном, я вспоминала, что Россия далеко не морская держава, вопреки всем стараниям Петра Первого, Екатерины Второй и Владимира Владимировича, поэтому у нас рыбу готовят не часто. Или просто не во всяких семьях. В нашей вот ели в основном по четвергам, и то её готовила мама, а я так, иногда. Да и то была речная, а виды морской такие разные… — Её предпочитают японцы, — слегка улыбнулся Мино, не то снисходительно корректируя мою неосведомленность, не то ощутив прилив обычного для корейцев умеренного национализма. — Мы чаще едим мясо. Благодаря чему последнее поколение наглядно демонстрирует всему миру, что азиаты не всегда маленькие, — так и знала, улыбка от патриотизма и некоего чувства превосходства. И в словах его была большая доля правды. Он сам был чуть постарше меня, и возвышался на полголовы (точно на беконе, отбивных и котлетах вырос), а вот Джиён, до которого мы лет на десять не дотягивались, был с меня ростом и щупловат. По-моему, моя попа была шире его. А вот рост Мино компенсировал мой комплекс своей широты. То есть, не объективной широты, а по сравнению с ними. То есть, я вовсе не была с лишним весом, и вообще похудела за последние недели, но славянские женские формы создают впечатление объема по сравнению с восточной плосковатостью. — Ты мог бы научить меня это всё готовить? — Можем заехать в книжный и поискать хорошую кулинарию. Доступа в интернет ведь у тебя нет? — я уныло кивнула. Отлично, Мино понимает моё положение без слов. А что, если вся эта ситуация не впервые? Если у Джиёна уже жили девушки? Или Мино занимался ещё какими-нибудь подобными делами. — Если ничего не найдём здесь на корейском, то заедем ко мне. Кажется, у меня было что-то о народной кухне. Или ты английский тоже понимаешь? — Не так хорошо, как хотелось бы, — признала я. Значит, он живет один? И готовит себе сам? Такой парень, ещё и с кулинарией дома (и справочником слесаря-сантехника под подушкой. Нет, ну а вдруг?). Что ж его бывшей ещё нужно было? Он ведь не бедняк, так, середнячок. Неужели мечты о миллионах могут отвратить от приятного и недурного молодого человека? Впрочем, учитывая его род занятий… Не такой уж он и святой, конечно. Что, если её тоже не устроила моральная сторона его работы? — Какие марки одежды ты предпочитаешь? — Что? — не совсем поняла я, выйдя из кратких раздумий. — Бренды. В бутик какой фирмы тебя отвезти? — до меня стало доходить. Я видела, что Джиён сунул ему толстую пачку долларов, и она предназначалась целиком на мою скорлупку, но чтобы тратиться на дизайнерскую одежду?! — Обычно я выбираю всё с надписью «сделано в Китае». Очень приемлемые кутюрье. — Серьёзно? — он недоверчиво покосился на меня и, мне показалось, что он постарался незаметно оглядеть мою фигуру. — Ты не следишь за модой? — Нет, зачем? Я всегда покупаю то, что мне по размеру и более-менее к лицу. Какая разница, что советуют какие-то там люди, у которых порой фантазия спорит с чувством меры, кто из них больнее? У меня есть свои глаза, чтобы понять, что мне пойдёт, — Мино не нашёлся, что сказать, но чувствовалось, что вспоминает что-то о бывшей. Правда, это необъяснимо как-то прорисовалось на нем. Она выдолбила в нем стереотипное восприятие девушек, и оно сейчас подвернулось на подъеме. — В университет я одеваюсь поудобнее, а дома хожу в том, что соответствует нашему домашнему укладу: длинной юбке и закрытой кофте, — у Мино дернулась бровь. Наверное, попытался представить это, не прикладывая на меня, или приложив, и это потребовало посмотреть на меня внимательнее, но он не стал. — Да-да, вот такие шорты, что на мне сейчас, для моего папы запрет и блудодейство. Я на родине ходила так только до четырнадцати лет, а после лишь раза три, когда отец не видел, и мы с подругами ходили в жару на пруд. — Хм… и никаких коктейльных платьев? Обтягивающих тонких брючек и сексуальных юбочек? — Нет, и даже не возникает желания это приобрести. Я вовсе не от жестоких правил отца этому всему соответствовала, так что не собираюсь пользоваться свободой и напяливать на себя вульгарность. Я возьму скромную одежду. Мне в ней привычно, удобно и уютно. — Даша, — мы остановились у какого-то огромного торгового центра, и Мино стал заезжать задом на пустое стояночное место, поглядывая назад и очень мастерски ориентируясь в пространстве и паркуясь без лишних «туда-сюда». Два раза повернул руль и въехал, как влитой. Признаться, на меня производит впечатление качественное вождение. Это один из фактов, покоривший меня в моём женихе, он водил свой старый Форд аккуратно, уверено и ловко, не красуясь, не гоняя, а именно так, как ездят мужчины, готовые везти рядом семью, жену, детей, и нести за них ответственность. Так, как сейчас водил Мино. — Ты что, серьёзно не хочешь привести себя в порядок? В смысле, расцвести и выглядеть сногсшибательно? — А зачем? — нахмурила я брови. Парень заглушил мотор. — Как зачем? Это же твой шанс! Ты живешь у Джиёна. Он никогда в жизни не пускал к себе туда ночевать никого, кроме Сынхёна, если тот засиживался допоздна, и они выпивали. Может пустил бы меня, или ещё каких знакомых, но надобности пока не было. Почему бы тебе не попробовать понравиться нашему Дракону? Соблазнить его и получить билет домой. Тебе не приходило это в голову? — на слове «соблазнить» меня покоробило. Я не собиралась заниматься такими низменностями! Разве они не подразумевают, что девушка пытается подчинить себе мужчину через постель? Да и… Мино, я должна понравиться тебе. Ты должен вдохновиться мной, поверить в женщин, их честность. И тогда я обрету свободу. Зачем же ради этого пытаться лечь под Джиёна? Вообще под кого бы то ни было. — Как ты можешь советовать мне соблазнить твоего товарища? — Я же не отравить его учу, или предательски выведать какую-то информацию! — Мино отстегнулся и вышел из авто. Я тоже выпрыгнула, обнаружив его уже с моей стороны, видимо, собиравшегося открыть мне дверцу, но не успевшего. Не ожидала от него такой попытки. Мы посмотрели друг на друга и сделали вид, что ничего не срывалось, просто он обошел машину, чтобы… чтобы обойти. Номера проверял, на месте ли. — Я всего лишь даю тебе резонный совет, что с капелькой женской хитрости и ненавязчивости ты могла бы получить от Джиёна путь к освобождению, ведь всё зависит напрямую от него. Я не переживаю, что ты совратишь его и бросишь с разбитым сердцем, потому что это невозможно, — весело закончил Мино, обнажив белоснежные зубы. — Невозможно? Ты хочешь сказать, что Джиён никогда не влюблялся? — пошла я за своим гидом. Бежать я почему-то и не думала. Я, ждавшая подходящего случая, вспомнила о таком явлении, как побег, но отодвинула его подальше. Куда я побегу? Чего добьюсь? Мино всё равно догонит меня… или нет? Почему я бреду за ним, как корова на убой? Меня ведут покупать одежду для того, чтобы я выглядела пристойной рабыней на то время, пока исполняю просьбу хозяина, и если я её не выполню, то вернусь в бордель. Не проще ли сейчас, в одно мгновение, рвануть и напрячь все силы, чтобы закричать о помощи? Но как это часто бывает с людьми, не обладающими стратегическим умом, героизмом и способностями к принятию быстрых решений, я посчитала наилучшим сохранить приемлемую для себя пока ситуацию. Я способна на подвиги только в критический момент. Я же пока в порядке? Меня же не обижают? Чего же паниковать? Мы вошли в охлаждаемое помещение гипермаркета. Разница с улицей была градусов в двенадцать, и по коже прошел холодок. Прямо по курсу плескался фонтанчик, в каждом углу стояли кадки с зеленью и растительностью, напоминающую искусственную, но она была настоящей. — Никогда, — встал на развилке Мино и посмотрел на меня. — Да ладно? Может, ты просто не знаешь? — Я, конечно, не всё знаю о Джиёне, но гарантирую, что он никогда не влюблялся. Такой он человек. — И девушек никогда не водил в свой дом? — Тут точно не скажу… я знаю, что он как-то похвалился тем, что его спальня не для шлюх, а поскольку шлюхами он называет даже тех, с кем состоит в более-менее постоянных отношениях, я делаю вывод, что они могли максимум заезжать к нему на полчаса, чтобы перекусить, — он спокойно отвечал на вопросы, но явно не хотел долго говорить о своём боссе. Мино повертелся полукругом. — Так, с чего начнем? Нижнее бельё или верхняя одежда, обувь? Ты уж извини, но я буду присутствовать при всех покупках, потому что должен присматривать за тобой. — Я понимаю, — заверила я, надеясь, что хотя бы в примерочную кабинку он не сунется. Увидев сразу же на углу отдел с джинсами, я решила начать с него и, указав на него спутнику, пошагала внутрь. Слету выбрав простую и неброскую модель, я прикинула на глаз свой размер, пошла в примерочную, нашла, что джинсы в самую пору, разве что чуть не прилегают по талии, сняла их, натянула свои шорты и вышла, направившись к кассе. Мино, настроившийся бродить по рядам вешалок бесконечно долго, удивленно обнаружил меня, стоявшую с видом доярки-ударницы, перевыполнившей план и ждущей, когда её фото появится на доске почета. — Ты что, уже определилась? — подошёл он, сунув руку в карман за деньгами. — Да, а чего тут долгого-то? — пожала я плечами. — Кстати, надеюсь, они не дорогие… — Да какая разница! — не дал мне притянуть их к себе обратно, чтобы посмотреть на ценник, Мино, и расплатился. — Ты всегда так быстро затариваешься? — Всегда. О! — заметила я джинсовую легкую куртку, которая пригодилась бы, если тут вдруг хоть немного станет прохладно. Станет ли? — Мино, а тут бывает ниже двадцати пяти градусов? — В ближайшее время не ожидается, — улыбнулся он. Я убрала руку от куртки. Ладно, пока не надо. Мы вышли из бутика и продолжили шопинг. Я забредала в разные отделы, где задерживалась не дольше, чем в первом. Купила себе футболку, тунику, кеды, шлепанцы, длинное простое платье, вроде домашнего, в пол, ещё одну футболку. Мино не только платил деньгами Джиёна, но и отбирал у меня образовывающиеся пакеты и терпеливо нес следом. В очередном салоне неплохих вещей, куда мы заявились уже нагруженные, продавщицы даже взглянули на меня с завистью, свято веря, что это мой бойфренд, молодой, щедрый, богатый и красивый. М-да, как сказал бы сам Мино. Напоследок я оставила нижнее бельё. Мы вошли туда не так резво, как в предыдущие двери. Молодой человек составил свою ношу на диванчик для покупателей и сел на него рядом, тактично соблюдя дистанцию между собой и мной, начавшей выбор трусов, лифчиков и маечек. Глаза разбегались. Выбор был огромен, а у меня, похоже, были неограниченные средства. Пусть я и предпочитала скромно одеваться, не гоняясь за привлечением внимания, но нижнее бельё, мне кажется, слабость любой девушки. И хотя в публичном доме, откуда я пока вырвалась, мне пару раз подгоняли дорогие шелковые комплекты, я от такого стиля была не в восторге. Я любила более простое, не прозрачное, милое, с кружевом, но нежным, не обнажающим совершенно всё. Закопавшись, я не заметила, как Мино оказался рядом, поэтому жутко смутилась, застуканная с трусами в руке, у которых на передней части было изображение пучеглазых мультяшных пони. Забавно же! Но пальцы сами откинули выбранное под взглядом парня. — Ну у тебя и вкусы, — хмыкнул он, глядя на то, что я отложила. — И ты собиралась идти против моды? — Что тебе не нравится? Это удобно, мило и… — И противосексуально, да? — покивал он, скрестив руки на груди. Так плечи его зрительно стали шире. Помотавшись со мной по этим лабиринтам торговли, в дебрях коммерческих предложений всех сортов, он расстегнул манжеты и слегка закатал рукава. В черных брюках поверх длинных ног, он возвышался рядом восхитительной колонной с умным взглядом, который лихие изогнутые брови преобразовывали в чертовски лукавый. — Да зачем мне быть сексуальной? Я не буду никого соблазнять! И в бордель я, молюсь, что возвращаться не стану. — Даша, давай ты возьмешь что-то более эстетичное, а? — я настойчиво помотала головой. — Эти консультанты уверены, что всё, что ты возьмешь сейчас, ночью с тебя буду снимать я. От одной этой мысли меня начинает мутить. Пощади моё самолюбие, пожалуйста. — Вот как, — зарумянилась я. Об этом я не подумала. Да это большой роли и не играло, мы видели этих продавщиц первый и последний раз, но довод Мино я приняла к сведению. — Ладно… тогда выбери сам. Только условие, чтобы не туго, не перетягивало и не впивалось в меня какими-нибудь тонкими лентами и резинками. — Идёт, — развернувшись к стеллажу, он переместился к тому участку, где висели комплекты пастельных тонов. Я подошла и встала сбоку. — Любишь такие? — Не я, — снял он с крючков белоснежный, нежно-бирюзовый, бледно-розовый, как пропеченное филе форели, и сливочный комплекты, приполненные изящества, шелковистой гладкости и полупрозрачной отделки, оставлявшей закрытыми самые срамные места. — Ты всё-таки хорошо знаешь Джиёна, — пробормотала я, рассуждая. — И всё-таки собрался меня подбить на что-то? — Потом ещё спасибо скажешь, — хмыкнул он, не знаю, шутя или веря в то, что говорил. — Я никогда не стану спать ни с кем ради чего-то, — серьёзно сказала я, но Мино пропустил намеренно это мимо ушей. — А тебе самому-то какое нравится? — Мне? — он огляделся в поисках и, найдя амарантовую пару, крикливо-вызывающую, как квинтэссенция когда-то Тверской, а теперь Ленинградки[3], указал на неё. — Вот такое, — перевел взгляд на черный прозрачный разврат. — Или такое, — потом обнаружил что-то и поспешил туда. Я мысленно подтвердила себе, что проблема Мино внутри него самого. Если он выбирает такие… искушенные одежки, то надо думать, каких девушек он выбирает. За что боролся, на то и напоролся. И как мне заставить его изменить вкусы и пристрастия? Разве это не врожденное? — Смотри-ка! — посемафорил он мне бюстгальтером, на каждой чашке которого, черным по алому, был вышит китайский дракон. Оба они смотрели друг на друга через стразу, разделявшую груди, словно замерли перед битвой за это сокровище. Ох уж этот дракон! Он везде тут, в каждой мелочи. — Возьми обязательно, — сложил в кучу к выбранному это Мино, и я помрачнела. Как он старается подготовить меня для своего шефа! Думает, я соглашусь на это? Что за наивность! — Тогда и это я тоже возьму, — сгребла я то, что парень оценил по себе. Он покосился на меня. — Собралась меня подбить на что-то? — подколол он меня моими же словами, и я почему-то ощутила легкую дрожь и мурашки под коленками. Он так стрельнул бровью, когда произнес это, что у меня аж под ребрами кольнуло.

Один на миллион

Через хозяйственный отдел, где я запаслась всем на случай приближающихся регул, мы наконец-то покинули непродуктовую часть нашего маркет-рандеву. Зайдя с одной стороны торгового центра, мы вышли с другой, пройдя его насквозь. В книжном, отнявшем у нас прилично времени, пока мы сориентировались в рубриках и полках, не нашлось подходящей кулинарии, а о корейских блюдах вообще нормально и доступно писала только какая-то китайская книжица, а китайским я уж не владела наверняка. Оглядев перекрёсток, на котором оказалась (передо мной, через дорожное пересечение, полукругом предстали два здания по четыре этажа каждое, как близнецы, только одно кипенное, под известняк, а другое песочное, под камень вавилонских зиккуратов. Словно европеец и азиат, такие похожие, разве что цвет кожи немного разный), я развернулась к плетущемуся с поклажей Мино. Высоко над его головой на здании крупные буквы «Раффлс-сити». У меня в руках только пакетик с прокладками и нижним бельём, всем остальным мой сопровождающий делиться отказался. — Это какие-то музеи? — указала я на приятную массивную архитектуру напротив. — Нет, справа транспортная компания, а слева кафетерии. Хочешь зайти перекусить? — вежливо поинтересовался парень, но что-то подсказывало, что его не прельщает тянуть резину со мной, тем более ещё придётся ехать к нему за обещанной книгой рецептов. Раз уж сказал, то слово сдержит, почему я в этом не сомневаюсь? — Нет, я поем дома… — я осеклась, произнеся фразу. Никогда ни одно место кроме родительского жилища, в котором родилась и выросла, я домом не называла. Даже если приходилось ночевать у бабушки или подруги, я так и говорила «поем у бабули» или «у Насти». Почему я не сказала «поем у Джиёна»? — Приготовлю и пообедаю. — Ладно, тогда поехали за продуктами, если никаких нужд больше нет? — я приготовилась выдать просьбу, которая теребила меня уже давно. Но до этого её некому было предъявить, было совершенно неисполнимо, а вот сейчас… — Я бы хотела заехать в церковь. В Сингапуре есть православные храмы? — Мино опять повел бровью в безвестном недоумении. Они у него так изгибались при эмоциях на лбу, что придавали недостающую ему самому целиком живость. Весь натянутый, дисциплинированный, холодный и создающий ощущение расчетливого и равнодушного, вдруг выписывал финт бровями и всё, образ хладнокровного пустоватого начинающего чиновника рушился. — Я не знаю, никогда не обращал внимания… мусульманские мечети точно видел. Не сгодятся? — насмешка. Да он распоясывается со мной, вместо того, чтобы расцветать духовно. Я что-то делаю не так. — Но у тебя-то есть телефон с интернетом. Погугли, пожалуйста, — отказалась я сдвигаться с места, и Мино пришлось поставить пакеты на чистый, как почти везде здесь, тротуар. Достав смартфон, он полез во всемирную сеть за информацией. Я терпеливо ждала. Мне нужно было в церковь, я посещала их не реже раза в неделю, а тут такое! Конечно, вряд ли Господь мне ставит прогулы — ещё недавно я бы никогда не сформулировала так свою мысль! — но всё-таки мне самой тянулось под тенистые своды куполов, где пахнет восковыми свечами и можно предстать перед святыми ликами, чтобы отчитаться за праведное поведение, чтобы они передали там близким, что я жива… — Есть армянская церковь святого Григория, — Мино поднял нос, взглянув на меня исподлобья. — Это очень от вас отличается? — К стыду своему, я ощутила полную безграмотность в вопросе. Армянская церковь отличалась от русской православной, но насколько? Заглянуть туда ради любопытства? А если там полно армян, которые посмотрят на меня, как на ненормальную? Почему-то захотелось посмеяться над тем, что армян может быть полно и тут. Их, действительно, полно везде, хотя Армения крошечная. А из огромнейшей России с трудом кого-либо тут найдешь. — Поищи ещё, пожалуйста. — он вновь залистал сайты. — Есть Приход Божьей Матери. Написано, что русский православный, но церковь ещё не построена, хотя службы ведутся, — крутанув роллер до конца, Мино кивнул. — Это недалеко отсюда, квартала три, поблизости от Раффлз-террас. Тебе надолго туда? Могу свозить. — Задумавшись, как выглядит приход, который не в церкви, кто там вообще может быть в такой час и что я там буду делать, если нет привычной мне обстановки, я задумалась ещё и над тем, стоит ли напрягать Мино, заставляя ждать меня, ведь внутрь-то он точно не пойдет. Что ж, не в этот раз, наверное. — Ладно, не нужно, поехали за едой, — шагнула я обходить торговый центр, следуя к оставленной машине. — А что это за Раффлс в честь которого тут столько названо? Олигарх и спонсор Сингапура? — Нет, Томас Раффлз — губернатор колониальной эпохи, — Мы шли по жуткой жаре и во влажности, от которой у меня кружилась голова. Солнце в зените — полдень. Не привыкну никак к этому климату. Голос Мино вырывал меня из сонного состояния пекущейся среди асфальта и бетона тушки, хотя тут и там росли деревья, как в саванне, что-то вроде акаций и тощих сейб с ветвящимися изгибистыми стволами с кудрявой листвой на плоской, приплюснутой макушке, но они не давали свежести и прохлады. — Он был удачным реформатором и заложил основы Сингапура как города, разделил этнические районы, привел в порядок порты, торговлю, отменил рабство, запретил азартные игры, открыл школы и развивал изучение восточных языков — и это в первой половине девятнадцатого века. Правда, главное его дело не удалось. Он боялся, что китайцы захватят своим количеством Сингапур и всячески пытался не допускать их. Сейчас их тут больше трех четвертей населения, и истинными сингапурцами они считают именно себя, — заключил Мино. — А ты здесь родился? — Нет, переехал в старшей школе с семьёй. — И столько знаешь обо всём… не каждый коренной житель порой интересуется тем, что вокруг него. — Я придерживаюсь мнения, что стоит знать всё о том, где живешь и тех, с кем живешь. Второе правило появилось относительно недавно, — он натянуто улыбнулся. — Кстати, показательная история: этот самый Томас Раффлз построил себе особнячок, где сейчас парк и водохранилище Форт Каннинг. У аборигенов территория называлась Ларанган — Запретный холм, там обитают ушедшие в мир иной прежние правители Сингапура. У сэра Томаса умерли все пятеро детей, и закончил он свою жизнь весьма скверно, хоть уже и не здесь, а вернувшись в Англию. Жаль, что он не знал, или не прислушивался к местным легендам. — Ты веришь в сказания и потусторонние силы? — удивилась я. Хотя мне нравятся подобные байки, и лично я-то всегда во всё подобное верю, если это сильно не противоречит Библии, но от Мино не ожидала. — Это скорее аллегория, Даша. Если тебе позволили устанавливать какие-то свои правила и жить, как считаешь нужным, считайся с местными авторитетами. Я это так и называю: «Не строй дом на чужом холме». — У нас в России есть похожее выражение. «Со своим уставом в чужой монастырь не ходят». Но к чему ты это? Уж не опять ли пытаешься сказать, чтобы я соблазнила Джиёна или подстроилась под него? — Я пытаюсь втолковать тебе, что где-либо жить нужно так, как там принято. Ты собираешься хорошо себя вести и тем заслужить уважение и почтение от Джиёна? Да никогда он этого не оценит, ну, максимум оставит тебя у себя горничной до старости. Если он живет в мире цинизма, денег и обмана, то и любит и уважает только это. Узнай его получше, попытайся быть хитрее и… — Зачем ты говоришь мне всё это? — Потому что ты неплохая девчонка. Я не желаю тебе лишних страданий, — признал он без каких-либо подтекстов. — И всё же, я предпочитаю доверять и быть честной, а ты меня толкаешь на путь лжи и порока! — Ой, хорошо, всё, всё! — мы дошли до машины и он опустил пакеты, чтобы достать ключ и начать погружать покупки в багажник. — Больше ничего тебе советовать не буду. Веди себя, как считаешь нужным, только потом пеняй на себя. Я пытался, но ты глуха к доводам разума, а я, в конце концов, ценю дружбу с Джиёном больше, чем чьи-либо попытки его переиграть. Мы забрались в автомобиль и я, ощутив живительные дуновения кондиционера, почувствовала себя куда лучше. А вот Мино, похоже, давно привык к этой погоде. Или его дезодорант был слишком мощным (Акс эффект, покинь мою голову, а?) и спасал от пота, потому что на белой рубашке не выделилось и мокрого пятнышка. Продолжая наслаждаться новыми для себя видами незнакомого города-государства, я проговорила с парнем ещё о каких-то интересных фактах из истории Сингапура. Заметив, что нет ничего, похожего на промышленные зоны, хотя бы одну трубу одной фабрики, я полюбопытствовала, чем тут вообще живут, кроме бизнеса и развлечений и выяснила, что ничем. Сингапур вообще ничего не производит. Вообще. У него своего нет ничего, даже нормального куска суши — многие километры насыпные из привезенных материалов. Все занимаются лишь туризмом, финансами (крупнейшие центры и офисы бирж, банков, фондов и компаний, фирм-монополистов, концернов и автопромов располагались здесь) и торговлей. Торговля шла через крупнейшие в мире порты, которым платилась аренда, таможенные взносы, оплачивались услуги портовых служб от заправки до разгрузки. Вот и всё. И нищих тут почти не было, а средняя заработная плата около трех тысяч долларов, хотя расходы, конечно, немного больше, чем в России. Но в России есть всё: лес, вода, земля, нефть, золото, алмазы, животноводство, фермы, птицефабрики, рыбный промысел, заводы, поля и агрохолдинги, а живут, как в Сингапуре, только на маленьком клочке в пределах Садового кольца, ну, может, Третьего транспортного. Хотя на все ресурсы можно было бы содержать сто таких Сингапуров, раз уж этот держался на престижном уровне и ворочал миллионами, не обладая вообще ничем. На какое-то мгновение мой личный патриотизм и любовь к Родине померкли. Мне показалось, что жизнь тут несколько честнее и интереснее. Да-да, честнее именно здесь! Это трудно объяснить, но какое-то соотношение правды и возможностей на государственном уровне меня пронзило. Почему же всё так? Неприязнь, вернее её источник, локализовалась: люди. Как мало нормальных и трудолюбивых людей было в России, если из ста с лишним миллионов жителей не находится хотя бы три сотни ратующих на страну депутатов, которые бы клали в бюджет, а не карман? Господи, как это всё возможно? Почему так? И, главное, каждый, оказываясь на кое-каком захудалом бюрократическом месте, где от твоей подписи что-то зависит и где выделяются какие-то средства на что-то, тут же гребет их себе, не стесняясь берет взятки и с уверенностью кричит «да любой на моём месте сделает так же!». Ну, вот же Сингапур! Фактический ноль коррупции. Никакого ухода государственных средств на левые предприятия, никакого бардака и взяточничества, стало быть, не любой бы сделал так же? Стало быть, концентрация морального уродства там же, где концентрация природных богатств? Мино поднялся к себе в квартиру, не пригласив меня сделать то же самое — кто знает, вдруг мать или отец дома, если живет с ними, а если нет, так он просто не обязан звать меня в гости — и вскоре вернулся с подходящей кулинарией, сунув мне её в руки. — На, держи, только не потеряй. Там пометки матери, которые делают каждую стряпню шедевром. — Я буду беречь как зеницу ока! Спасибо, — оценив дарованный мне антиквариат, я прижала его к себе. Оставалось посетить последний пункт назначения — продуктовый рынок. Благодаря моей скромности и экономности, оставалось ещё много денег, поэтому, когда я попала в пищевой рай, то решила, что буду брать всё, на что ляжет глаз. К счастью, недостатка ни в чем не оказалось, и вполне можно было найти любые съестные припасы, обычные и для России. Огурцы, помидоры, капуста, морковь, свекла, редис — пожалуйста! Но я хватала не только известное. Сверяясь с одолженной кулинарией, я прошлась по прилавку с неопознанным или малоизвестным, не пробованным ранее. Консультируясь с Мино, я набрала специй и ингредиентов для соусов. Придётся научиться колдовать со всякими гвоздиками, базиликами, кориандрами и мускатным орехом, хотя раньше моё поварство ограничивалось столовским набором «соль» и «перец», и иногда разбавлялось экспериментальностью с перцем красным, жгучим. Я взвесила лук и чеснок, брокколи, дайкон, различных фруктов килограммов на десять (бедный Мино!), затарилась фасолью, рисом, лапшой гречневой, яичной и пшеничной, и бобовой фунчозой тоже. Через мясную лавку, отяжелев там ещё на пару килограмм, мы прошли к свежей и живой рыбе, на чем и закончили. Морепродуктов я взяла немного, решив к ним подходить постепенно, осваивая искусство восточной кухни. Уже почти выйдя, я вспомнила то, что непременно следовало приготовить и попотчевать тем Джиёна — русскими блинами! Сложив очередные пакеты в багажник, мы с Мино вернулись за яйцами, мукой, молоком, дрожжами, джемом (варенья-то, конечно, тут не найти, какое у нас делают), и только после этого, уже окончательно, отчалили в отдаленную резиденцию Дракона. Интересно, а он свой особнячок не на месте жилища злых духов основал? Джиён дал ключ от дома Мино, поэтому открывал двери он, определив, что хозяина ещё нет. Принеся все тяжелые сумки внутрь, парень огляделся в кухне тем прощальным осмотром, который предвещает уход гостя. — Хочешь пообедать со мной? Или выпить кофе? — зачем-то спросила я, спросив себя саму, не пытаюсь ли я задержать его тут? Нет-нет, это обычная вежливость. Хотя всю обратную дорогу я почему-то заставляла себя вспоминать своего жениха. До этого почти месяц само собой по нему тосковала, а нынче именно заставляла. Потому что пока не думала о нем, почему-то косилась на Мино и ловила себя на мысли, что столько смотреть на чужого мужчину — нехорошо. — Нет, спасибо, мне ещё нужно на работу наведаться, — сухо поблагодарил он и стал обходить стол, на выход. — Работу? А кем ты работаешь? — я пошла следом. Провожаю. Должна ли я закрыться, или в эти земли никто не суётся, потому что рыцари, умеющие повергать драконов, давно вымерли? — Заместитель начальника паспортного отдела, — я бы присвистнула, если б умела, но на моём лице и так отразилось произведенное должностью впечатление. — Что, слишком молод для этого? — Есть немного. — Ну, личные таланты, внешность и красноречивость повергают всех к моим ногам, — он приостановился перед дверью и иронично приподнял уголок рта. — Блат, связи родителей и помощь Джиёна, на самом деле. Личность человека всегда была обесценена до крайности, и никому дела нет до того, что ты можешь и умеешь. — Я так не думаю, ведь кто-то же добивается всего сам? — Один на миллион, да. Джиён, к примеру. И это были далеко не миролюбивые способы. — Он разбогател самостоятельно? — подивилась я. — Да, и в одиночку. Я его тогда не знал, но говаривают, что детство его было босоногим и голодным, — Мино кивнул, откланиваясь. — Пока! Может быть, до скорого, если Джиён ничего с тобой не придумает… — Ничего он не придумает! Он ко мне даже не пристаёт! — гордо бросила я уходящему (который закрыл меня, а не я закрылась за ним) и прикусила себе язык. За кого я заступаюсь — за свою честь или за Джиёна? Слова Мино о том, что когда-то этот всесильный и пугающий мужчина был нищим мальчишкой-голодранцем, меня смутили. Я не представляла его прошлого так, интересуясь только тем, что его сделало жестоким и подразумевая несчастную любовь или потерю близких. А то, что он мог с завистью смотреть на чей-то кусок хлеба или мечтать о теплом одеяле — мне и в голову не пришло. От этого можно озлобиться на весь мир? Конечно же можно. Но то, чего он добился не оправдывало для меня выбранных путей, приведших к цели. Во мне никогда не вызывали уважения люди, зацапавшие огромные суммы, разжившиеся океаном денег, если при этом они не остались человечными, добрыми, порядочными. А Джиён таким не стал. Он предпочел всему богатство. Могу ли я винить его в этом, если его вырастили без объяснения истинных сокровищ жизни? Если судьба мальчика пошвыряла тут и там, давая понять, что без денег — никуда. Нет, я точно должна повлиять на него. Теперь на кухне огляделась я, только в отличие от Мино никуда уходить не собиралась. Я только спустя минут десять пребывания в одиночестве между столом и холодильником осознала, что совершенно одна в огромном и роскошном особняке, о каком мечтают тысячи девушек. И я тут вроде как за главную, пока Джиён не вернётся. Поскольку нас у родителей было пятеро, то я не помню такого момента, чтобы когда-либо оставалась дома одна. Всегда был кто-то ещё. Буквально года два назад я перестала быть приставленной к младшим, которым сейчас тринадцать и одиннадцать, но от этого не изменилось то, что спальню я делила со средней сестрой — ей семнадцать, а мать вечерами постоянно на кухне, а днем я сама на учебе, а с утра ещё не ушедший на свои ежедневные прогулки дедушка дома. Да и гостей и зашедших на пять минут знакомых у нас всегда целая круговерть. А сколько бабушек и прихожан заходит! Когда отец священник иногда есть чувство, что ты ребенок знаменитости, не меньше. Но я вовсе не устала от этого всего. Я обожала свою семью, мы были такими дружными и сплоченными, и так всегда весело проходили наши завтраки, обеды и ужины… И вдруг я совершенно одна в трехэтажном домище, который стоит больше, чем вся та деревня, где я жила, и не с кем поговорить, обмолвиться хоть словом, поделиться чем-либо. И готовить сейчас буду для себя и того, кто вообще неизвестно как среагирует на мою стряпню. Опять скажет «переделай»? На глаза навернулись слёзы. Вот уже несколько дней меня не охватывала такая тоска по дому, такая горечь от разлуки с семьёй. Наверное, предчувствуя это ощущение пустоты, я и пыталась ухватиться за Мино, чтобы хоть он побыл рядом, потому что эта тишина, разряжаемая лишь топотом ножек Гахо и Джоли на втором этаже, она угнетает и заставляет радоваться любому постороннему присутствию. Становится страшно, вспоминаются все предстоящие кошмары, которые ждут в случае провала «задания», а центральная фигура его уехала в свой офис, не приблизив меня к победе и на шаг. Он отбыл всё с тем же убеждением, что личность — ноль, если к ней не приставить палочку — Джиёна, который единственная личность на всю округу. Он и мне пытается эту палочку привставить? Тьфу ты, приставить. Господи, я начинаю думать с употреблением похабных слов Тэяна! За три недели близкого общения я невольно в мыслях стала выражаться смелее, потому что происходящее иначе и не обозначить. Куда я качусь? Нет, Даша, грех сначала появляется в голове, а потом уже выходит наружу, так не позволяй же ты себе портиться изнутри. Берись за продукты и марш трудиться! Работа и труд всегда отвлекают от ненужных дум. Утерев выступившие слёзы, я взялась за обед. Поев сваренный суп, попробовав, что получилось из попытки изобразить «чапчхэ» с рисом (всё поэтапно по магической книге Мино), выпив чаю, я успела помыть посуду, посидеть отдохнуть, подняться и приняться за протирание всех поверхностей в кухне, опять сесть пригорюниться и занять себя наблюдением за временем. Тогда-то и вернулся Джиён, когда мне казалось, что я брошена и забыта всеми навечно. Увидев его входящего, я тотчас вспомнила об упущенной возможности пробраться к его компьютеру. Почему я не подумала об этом за три часа свободы действий? Но уже поздно. Подождём следующего шанса. — Привет, уже дома? — улыбнулся он широко с порога кухни, не входя дальше и постукивая солнечными очками по ноге. Спросил, как будто я всегда тут жила и являюсь давней и привычной бутафорией. — Да… есть будешь? — указала я на кастрюльки. — Нет, перекусил в ресторане, — он прошел вглубь и, встав у плиты, заглянул под крышки. — Но не откажусь от этого на ужин, — он вгляделся внимательнее и втянул аромат. — Я так понимаю, Мино был не только водителем, но и советником по особо важным вопросам? — Джиён обернулся, продолжая улыбаться. Я приподняла со стола книгу и повертела её в руке. — Он поделился со мной семейным раритетом. Я поинтересовалась корейской национальной едой, и вот… — Замечательно. Он демонстрирует отзывчивость. Мы на верном пути, — мужчина собрался выйти, но затормозил у стула, с которого я забыла отнести свои вещевые покупки наверх. Ну что за рассеянность! Он отодвинул пальцем край пакета, заглядывая в него, и я покраснела, когда поняла, что это багаж с нижним бельём. Возникло желание подскочить и попросить не смотреть, но это выглядело бы глупо, ведь всё приобреталось за его деньги. Разве не имеет он права? И всё же, это личное… Он достал коробку, на которой была сфотографирована модель в таком же бюстгальтере, что лежал и в самой упаковке. Бюстгальтер с драконами. У меня загорелись даже уши. Джиён сдвинул чуть в сторону нижнюю челюсть, ёрничая немым взглядом и крутя в голове что-то, что мне одновременно хотелось и не хотелось знать. Он бросил на меня озорной взгляд. — Мино, я так понимаю, вмешался с советами во все области? — Я ведь сама ничего в этом не понимаю, попросила на его усмотрение, — замямлила я, переходя на скрип. — И он решил, что ты должна понравиться мне? Или что я тебя поселил под боком для себя? — Я ему объяснила, что я только горничная, и ничего больше. И другого ничего быть не может. — Но он не поверил? — я промолчала, растерянно поведя плечами. Мне кажется, Мино сильно и не задумывался над этой ситуацией, просто ему виделось, что всё так должно произойти, по стандартному шаблону, раз богатый мужчина помещает в пределах досягаемости симпатичную девушку. — Даша, надо его как-то разубедить, что ты не моя любовница и в неё не метишь. — Как? Словам он, похоже, не верит, — погрустнела я, поникнув. — Ну, я со своей стороны сделаю всё возможное, но и ты… не знаю, сделай вид, что он тебя заинтересовал, скажи, что я не в твоём вкусе, а вот он — да, что-нибудь такое, чтобы показать, что твоя симпатия не на меня направлена, — сделать вид, что мне нравится Мино! Вот же незадача, как же я так смогу? Так трудно будет… трудно будет не перестараться. — Я не хочу играть никакую симпатию, чтобы не вышло вдруг каких-нибудь надежд, то есть, если что… конечно, никто не говорит, что я ему понравлюсь, но если я, мечтая о возвращении домой, буду пытаться пробудить в нем какие-то светлые чувства… Нет, это подло, — отрезала я, спасая себя от лишних искушений. Искушения даже в мыслях подумать, что могла бы поцеловаться не со своим женихом, а с Мино, допустим. Ой! Я же это уже сделала? Предположив возможность, разве я не представила саму картину? Боже, опять! Фантазия, уймись, Даша, хватит! Замолчите обе. Усните. Тихо! — Да, конечно. Тогда дави на то, что я ну совсем невозможный для тебя кандидат — тут же тебе врать не придётся, так? — я послушно кивнула, хотя бы тут пытаясь не задумываться. Если я ещё Джиёна начну примерять, что это вообще такое? — Ладно, я пойду немного поваляюсь, Кстати! — развернувшись на одной ноге, он опять застрял на пороге. — Вечером ко мне приедет друг, Сынхён. Ты его видела… при нем горничную можешь не изображать. У меня от него нет никаких секретов, — Джиён растворился, а я вспомнила высокого брюнета, который тогда был одет примерно как Мино сегодня, с глазами, смотрящими насквозь, не в смысле в душу, а вообще не видя тебя, хоть голой, хоть мертвой перед ним лежи, с глазами несколько шальными, когда он задумывался о чем-то, но умеющими утаивать. Очередной мужчина в зону ближнего пространства. Не слишком ли их много для того, чтобы я перестала чувствовать едва обретенную тут безопасность? В борделе было полно девушек и Тэян (охранники не в счет, они почти не заходили в само здание), а здесь наоборот, проходная для молодых людей и я. И я даже не…

Со второго этажа грохнула музыка. Подскочив от внезапности, я опустилась обратно на стул, поняв, что Джиён решил расслабиться. Дойдя до припева, песня сопроводилась бэк-вокалом владельца особняка. Подпевающий от всей души, его голос вторил солисту: «Well somebody told me you had a boyfriend, who looks like a girlfriend…». Ему за тридцать. Он глава опаснейшей мафии мира. И он орёт, как подросток, нравящуюся ему рок-песенку, и неизвестно, приплясывает ли при этом. Нет, он точно невозможный для меня кандидат. Врать не придётся.

То ли шутки, то ли нет

По комнатам пролетел тот самый звук, который я не распознала с первого раза утром как звонок. Найдя незамеченный ранее книжный шкаф под ломаной лестницей в два пролёта, я, отнеся покупки в выделенную мне спальню, разглядывала его содержимое, ища ещё что-нибудь на доступных мне языках и предвкушая скучнейший одинокий вечер, где безделье и тоска компенсируются только красивым пейзажем за окном. И от этой уединенности нужно было избавиться любыми способами, пусть даже просмотром телешоу на китайском, лишь бы не прокручивать в голове прошедший день, ведь это приводило к тому, что Мино стоял перед глазами. Ничего хорошего это не сулит обычно, когда кто-то поселяется в твоём сознании, а у тебя уже есть жених. И даже если бы не он — я окружена не теми людьми, к которым стоило бы привязываться. Но такой я человек, что быстро забываю обиды, прощаю, и ко всем до последнего отношусь по-хорошему, пока это возможно. Разве на зло отвечают злом? Это неправильно. — Даша! Открой, пожалуйста! — крикнул со второго этажа Джиён. Бросив как можно громче в ответ «хорошо!» (иногда я по привычке произносила это слово на русском, но меня всё равно понимали, слыша корейское «араджо» с неведомым акцентом, которое точно так же и переводилось), я подошла ко входу и, повозившись с замками, потянула дверь. За ней стоял тот самый Сынхён, высокий, прямой, с приподнятыми гелем чуть вверх волосами. Сняв солнечные очки и начав ещё в процессе этого действия разглядывать меня, он открыл те самые многогранные в своём выражении глаза, меняющиеся от чудаковатости до проницательной хитрости. Я отошла, давая ему войти. — Добрый вечер, — поздоровалась я автоматически. — Добрый? — Сынхён прошёл мимо меня, перестав пялиться так же резко, как и начал. — Почему дни, утра, вечера и ночи всегда добрые? Что, неужели не бывает злых? — я несколько растерялась. — Просто так принято обозначать времена суток… — Они, по-твоему, каждый день одни и те же? — мужчина развернулся ко мне, поглядывая наверх, словно знал, что его друг именно там. — То есть, вчера был тот же вечер, что и сегодня? Он путешествует изо дня в день? — Я не знаю, — окончательно замешкалась я. Он всерьёз затеял этот разговор или это какой-то юмор? — Если вчера был вчерашний, а сегодня сегодняшний, то лучше так их и называть, а не грести под одну гребенку, что все они добрые. Вещи нуждаются в точном обозначении, чтобы понимать их правильно. Ты согласна? — Пожалуй, — лицо моё, наверное, напоминало заблудившуюся овцу. Я напрягла весь свой мозг, убеждаясь, что мой корейский почти идеален и я воспринимаю речь Сынхёна верно. И вдруг случился тот самый перескок из одного образа в другой. Откинув дурашливость, мужчина лениво улыбнулся. В зрачках просиял интеллект. — Чего так напряглась? Я всего лишь жонглирую словами. Каламбурю, — он задрал голову. — Джиён! Где тебя носит?! — Иду! — вновь проорал работорговец откуда-то из недр особняка, и послышались его надвигающиеся шаги. — Мог бы и сам подняться уже! — мужчина появился на верхней ступеньке и небрежно сбежал вниз, не здороваясь и не протягивая руки. Видимо они сегодня уже виделись. — Я разговаривал с Дашей, — по тому, что Сынхен безошибочно назвал меня по имени, я поняла, что меня обсуждали и приятель Джиёна, действительно, в курсе, что я тут делаю. — А, ну это святое, — негласный король Сингапура улыбнулся мне. Лучше бы он этого не делал, слишком уж располагающей к себе была эта улыбка фавна. — По стаканчику? — Естественно, — Сынхён посмотрел на меня. — Ты с нами? — Я не… — Она не пьёт, — опередил меня Джиён, и потешаясь подметил: — Без повода. А на календаре не Пасха, не Рождество, и даже не воскресное причастие. — Ну, так пусть причастится к нашему обществу алкоголиков, — благородно предложил гость, никак не соблазняя меня этой перспективой. Я хотела заметить, что и не на все воскресные причастия прихожу, православная традиция позволяет пропускать некоторые, но в переплёте дружеских фраз не находила лакуны, чтобы встрять. — Разве пить в удовольствие, а не по зависимости — это алкоголизм? Посмотрел бы я на алкашей с Джек Дэниэлсом… — Джиён опять взглянул на меня. Откуда мне было знать какого-то там Джека? — Как считаешь? — Я… — Хотя бы просто с нами посидишь? С кружкой молока? — настойчиво попросил Сынхён, сдвигаясь с места вслед за хозяином особняка, который собрался возвращаться на второй этаж. Мне не нравились пьющие и выпивающие мужчины, и я не знала, что делать рядом с ними, особенно когда и слова вставить не дают, но я ведь пообещала себе попытаться благотворно повлиять на Дракона, исправить его хоть немного, сделать лучше. Но он велел не лезть к нему и не искать его в доме, когда он сам не оказывается на глазах. А тут меня приглашают поприсутствовать. Несомненно — это шанс. Следует им воспользоваться. — Может, принести вам закуски? — в качестве услуги выставила я своё согласие. — Наруби каких-нибудь сэндвичей, окей? — одобрил Джиён и ступил на лестницу. — Мы будем в кинозале в конце коридора, — я знала, где это, когда обходила виллу. Это был приличных размеров зал с экраном почти во всю стену, с колонками во всех углах, тремя пультами, подключенными к экрану проигрывателями. Перед ними буквой «п» разрастался кашемировыми холмами с шелковыми подушками диван, чьи концы с двух сторон — ножки буквы «п» — представляли собой лежанки. По бокам стояло четыре раскладывающихся кресла, а между мягкой мебелью эллипсом, застывшим в стекле, расположился стол. Соседствовал с этим кинозалом как раз-таки мини-бар. — Сэндвичи? — Джиён произнес это настолько по-английски, что я не удержалась от замечания: — Неужели в корейском нет своего слова, обозначающего что-то подобное? — они с Сынхёном переглянулись. — А есть? — спросил он у приехавшего друга. Тот пожал плечами. — Вроде нет. Не припомню. — Ох уж эта вездесущая англоизация, — вздохнула я. — Можешь сказать мне, как это будет по-русски, и я воспользуюсь другим термином, — равнодушно хмыкнул Джиён. Я горделиво начала: — У нас это называется бутерброд, — разочарованная, я сникла, вдруг осознав: — Правда, это немецкое слово. — Короче, слепи какую угодно там думдаду и приноси, — отмахнулся Сынхён. — Какая разница, что как называется? Это не меняет сути вещей. — Я хотела напомнить, что тремя минутами ранее он призывал к точному обозначению предметов, но не стала. Я не знаю, как там с алкоголизмом, но на употребление легких наркотиков сознание этого человека тянуло. Нет, он не был неадекватным. Но он был непонятным. Вообще. Я поднялась с подносом кое-каких закусок, помня о том, что я не горничная, но не в силах избавиться от попыток выполнять именно её функции. Сынхён и Джиён уже распивали золотистый виски и, кажется, тема у них далеко ещё не ушла от той, что была внизу, лишь слегка видоизменившись. — Я вообще не понимаю, когда люди остро реагируют на обзывательства или что-то такое, — разглагольствовал Сынхён. Когда я поставила поднос к ним поближе, он постучал рядом с собой по дивану, но я выбрала кресло по другую сторону столика от них. — Меня можно назвать, как угодно. Я не обижусь. — Да уж, чего обижаться, — хохотнул Джиён. — Пристрелить, и дело с концом, да, Даша? — подмигнул он мне. — Не думаю, что оскорбление заслуживает смерти, — честно сказала я. — Вот! Игнорировать! — углубился в рюмку Сынхён и, осушив её, указал на меня рукой. — Вот ты, если я назову тебя проституткой, шлюхой — ты обидишься? — я едва не восприняла это всерьёз сразу же, но остановила себя. Не слушать Сынхёна, не слушать! Он несет какой-то бред с малой долей вразумительности. — Мне будет неприятно, как минимум, — промямлила я. Джиён следил почему-то за моей реакцией, не отводя от меня глаз. Под этим взглядом мне было более неловко, чем от глупостей Сынхёна. — А почему? Если это правда, и ты шлюха, то на что обижаться, ведь это правда. Так? А если это неправда, то к тебе это не имеет никакого отношения и обозвавший тебя — некомпетентный кретин. Так? — и снова сквозь мрак неясности блеснула здравая мысль. — Так, — кивнула я. — Но это не значит, что люди не должны следить за словами… — Верно, — поддержал меня Джиён. — Если человек не следит за собой, то за ним начинают следить другие. — Это не относится к женщинам, — во второй раз претерпев удивительную метаморфозу, Сынхён превратился в серьёзного мужчину с шармом и глубоким взглядом карих глаз. Он налил себе ещё полстакана виски. — Если они не следят за собой, то на них и смотреть-то не очень приятно. — Да ладно, иногда пресытишься этими расфуфыренными, бывает на такую блядь потянет… — Ладно, — покраснев, поднялась я. Всё-таки я не выдержу компанию мужчин под хмельком. Я не должна слушать подобные разговоры. Они не должны говорить так. Слишком грязно. — Пожалуй, приберусь на кухне… — Там всё чисто, — откинулся Джиён на спинку и прокомментировал Сынхёну: — Ей не понравился наш разговор. — Стой, хорошо-хорошо, — он хотел поймать меня за запястье, выходящую из-за столика, но замер на середине пути, что всё равно меня остановило. Я посмотрела на его пальцы, не дотянувшиеся до моей руки. — Мы можем и без мата. Садись. Хочешь, об искусстве поговорим? — он усадил меня обратно жестами дирижера, соблюдая дистанцию, и обернулся на стену с черно-белым изображением падающей воды, указав на неё. — Вот этот водопад работы Хироси Сэндзю, между прочим, сделан из органических материалов, совершенно экологично. Я был на его выставке… — я слушала его и понимала, что это так и есть. Он действительно интересуется подобным и разбирается в этом. Я посмотрела на водопад. Но я-то в этом ничегошеньки не смыслила. — А вон там, подальше, может ты не обратила внимания, когда шла сюда, у Джи висит Кристиан Тоннис… — Черт возьми, я сам не подозревал, что так называется то, что у меня висит, — заинтригованно изобразил увлеченность Дракон, приложив пальцы к губам. Я заметила, что он сдерживает ими ухмылку, потому что под «висит» подразумевал точно не картины в рамах. — Молчи, быдло, — снисходительно-презрительно поморщился на него Сынхён. — Обкупишься вечно стоящими творениями, а сам даже не осмысляешь их ценности. — Почему же? — он подергал себя за футболку. — Карл Лагерфельд, полторы штуки, ноль синтетики, эксклюзив, — товарищ хотел что-то возразить, но Джиён поднял руку. — Даша сейчас уснёт, давай о чем-нибудь более общем. Я хочу, чтобы она тоже поддержала беседу. Расскажи что-нибудь о себе, чем ты интересуешься? Только не о Боге, ради него ж самого, — засмеялся во все свои ослепительные зубы Дракон. — Мы тут несколько… далеки от него. — Ты тоже атеист? — спросила я у Сынхёна и на мгновение испугалась, что его понесет по своим кочкам полубезумия, но он по-нормальному задумался. — Нет, я бы не сказал, — в результате выдал он, поразив меня, но ненадолго. Всё закончилось затрапезно: — Я не могу отрицать то, о чем никогда даже не пытался рассуждать. А начать рассуждать об этом тоже не могу — нет желания. — Я так и сказал — не будем о Боге, — Джиён снова подмигнул мне. — А то мы с Дашей либо подеремся, либо будем спорить до самой смерти, после которой она попадёт в рай, в который верит, а я в никуда, потому что не верю ни во что. — Так и быть, воскрешу тебя и дарую бессмертие, — со знанием дела внес лепту Сынхён и, поймав мой непонимающий взгляд, пояснил: — Ну, мне не остаётся ничего, кроме как верить, что я сам и есть бог, в таком случае я буду всемогущ и поспособствую продвижению лучшего друга, — они засмеялись, а я хотела провалиться на месте. Нет, правда, это было святотатственно, это было ужасно, на мой взгляд, что они глумились и потешались над верой, что их не трогала религия вообще. Для них не было запретных тем, для них не было ничего столь страшного, что могло бы заставить их прекратить жить так, как они жили. — Неужели у вас нет в душе ничего святого? — постаралась как можно спокойнее произнести я, без осуждения, только с искренней любознательностью. Сынхён посмотрел на Джиёна, как бы уступая тому первому принять эстафету. — Тут несколько минут назад озвучили основу основ, — начал он, подлив себе виски. — Я как-то в детстве услышал выражение, что человека, которого невозможно оскорбить, лучше пристрелить, — он воззрился на меня, будто его глаза могли колоть и запускать под кожу щупальца. Я поёжилась. — Понимаешь, когда невозможно пристыдить, заставить раскаяться, когда совесть молчит, то нет никакой возможности пробудить в человеке ощущение святости. Вся вера основывается на самоощущении. Не на боге, не на богах, догматах или святых писаниях. Только на том, как работает твоё мышление. Если оно не способно смутить тебя, то даже вроде бы принадлежа к какой-нибудь религии, ты будешь грешить, молиться, но грешить. Но можно сразу быть честным и очиститься ото всего лишнего: грешить, не прикрываясь тем, что тебе за это стыдно. Можно бесстыдно кайфовать и наслаждаться всем, чем хочешь. Что в таком случае может быть свято? Право делать всё это? Святая свобода? Я тебя умоляю, приставь мне ко лбу пушку, и я тебе бабушку родную продам, не то что деньги, судьбу холостяка и прочее. Что мне свято — моя жизнь? Я дорожу ей, но поскольку не верю в посмертные муки, то не страшусь оказаться по ту сторону. Сынхён? — резко перекинул вопрос он дальше. Тот замер с глотком во рту, проглотил, осушил очередной стакан до конца ещё несколькими глотками и поправил воротничок рубашки. — Я хочу потанцевать. Что, если махнуть в клуб? — Танцевать? — в отличие от меня не удивившись этому порыву, Джиён лишь облизнул спиртное на губах. Сынхён встал и, чуть согнув колени, вытянул абсолютно ровную руку, выставив указательный палец и, двигая вперед-назад лишь головой, провел по линии горизонта слева направо. Потом сменил руку и сделал то же самое, только уже справа налево. Я сделала вывод, что танцует он чуть лучше богомола и слегка пластичнее бревна. Ещё один из главарей мафии, примерно ровесник Джиёна, может, на год-два постарше, и ведёт себя ещё несуразнее. Я чувствовала себя няней с детьми, если не вслушиваться в их разговоры. — А почему бы и нет? Давай, — Дракон тоже поднялся. Я посмотрела на опустошенную бутылку виски на двоих и увидела, что Сынхён достаёт ключи от машины из кармана. Разве тут можно садиться за руль пьяными?! — Вы что… вы куда? Вы же выпили… — я остановила поток предупреждений. Если их арестуют, или они попадут в переделку, или разобьются — кому будет хуже? Уж точно не мне. Если Джиён пропадёт или убьётся, то кому я достанусь? Тэяну? Если ему, то с ним куда проще договориться, а если никому, то я просто уеду домой без всяких проволочек, найдя посольство. Но я ни на миг не порадовалась такой перспективе, переживая, что с этими двумя, не желающими мне ничего хорошего, может что-то случиться. — Ничего, мы всегда так ездим, — сообщил Джиён, не останавливаясь по пути к выходу. А Сынхён тормознул. — А ты не хочешь с нами? — Я? — мои глаза встретились с джиёновскими. Они ничего не говорили и не давали подсказок, просто лучились предоставляемым выбором, волей. — Я не люблю клубы и дискотеки. — А ты там часто бывала? — проницательно подметил Сынхён. — Нет… — Потому и не любишь. К тому же, — он наклонился ко мне с высоты своего роста, пахнув алкогольными парами, и, не придержав меня за локоть, потому что опять вовремя остановил касание (складывалось ощущение, что он вообще их избегает, прямых прикосновений кожи к коже), доверительно поведал: — Элитные клубы Сингапура — это нечто совершенно замечательное, там стоит побывать и оценить. — Не думаю… Джиён? — оглянулась я на него, считая, что он запретит мне подобное и мне не придётся отбалтываться от его друга самостоятельно. — Ты купила сегодня какое-нибудь классное платье? — вместо этого бросил он. — Переодевайся и поехали. — Я не… нет, я не поеду никуда, о чем вы? И вам лучше не надо. А если полиция остановит? — Сынхён хмыкнул. — Наши машины здесь останавливать непринято. Это моветон, — мужчина отодвинулся, поправив уложенные волосы. — И не надо тебе переодеваться. И так вполне нормально. Погнали. Я должна была отказаться. Я должна была остаться в особняке и лечь спать, пусть даже ещё не хотелось. Я не умела танцевать, почти как Сынхён, я терпеть не могла современную грохочущую музыку, особенно громкую, я с настороженностью относилась к скоплению народа, где все гуляют, отрываются и веселятся напропалую. Однако почему-то я оказалась именно там, где встретилось и перемешалось всё это. Что заставило меня согласиться и сесть в машину к Сынхёну? Уговоры? Я податливый человек, но не настолько, чтобы не уметь отрезать, когда что-то касается моих принципов. Но где-то тут и выяснилось, что принципа «не посещать дискотеки» у меня не было. А вот заставить себя не думать о Мино — был. И пока я сидела с этими двумя, слушая ахинею и пытаясь достойно вести беседу, я о нем забыла, а когда вот-вот могла оказаться одна — опять вспомнила. И вот, промчав по ночному Сингапуру, горящему, как Диснейлэнд, как новогодний супермаркет, как гирлянда на ёлке, я вошла в одно из зданий, охраняемых ещё снаружи четырьмя здоровяками в черных костюмах, после которых стояли двое тех, кого именовали «фэйсконтроль». Но у нас даже пригласительного не спросили, а то, что я простенько и незамысловато одета, никого не покоробило. Мы легко втянулись внутрь, приподнявшись по нескольким ступенькам в vip-зону, с которой открывался вид на танцплощадку, и к ней же вел другой спуск. Здесь был свой, верхний бар, куда не могли пройти просто так посетители снизу. У них там была своя стойка, но зато к сцене, на которой тряслись полуголые девицы, они были ближе. Я старалась не смотреть туда, разглядывая больше толпу, чем танцовщиц. Сынхён быстро канул куда-то, едва мы очутились на возвышении для избранных. Джиён остался со мной, и мы с ним прислонились к перилам, изучая контингент клуба, как заядлые тусовщики, сами уже уставшие от участия. Я-то пялилась без задних мыслей, разглядывая парней и девушек, их одежды, лица, манеру плясок, следя за передвижением потока к бару и от него, а вот Джиён… в его взгляде виделся опыт. Он будто никогда не смотрел просто так, всегда оценивал, приценивался, пытался прозревать насквозь, узнавать стоимость на глаз. Что-то в его повадке подсказывало, что это одно из обычных его занятий: присматривать и высматривать людей. Не так ли я оказалась в Сингапуре? Пусть даже по фотографиям, но как-то же меня избрали. Поскольку через орущую музыку длинными фразами общаться было трудно, я приблизилась немного к своему похитителю и решила излагать кратко: — Джиён! — позвать пришлось дважды, чтобы он обернулся и кивнул мне, показывая, что слышит. — Скажи! Пожалуйста! Кто нашёл меня? Как я попала сюда? По чьей воле? — прокричала я впритык к нему, и больше никто не мог нас слышать, звуковая завеса идеальная. — Божьей?! — засмеялся он, однако развернувшись, чтобы дать более развернутый ответ: — Мино нашел кандидаток по моей просьбе! — напрягал он голос, чтобы я услышала. — Около десяти, чуть больше! Из них я выбрал трех! — я мотнула головой, что разобрала и поняла. Вот как, значит. Они с Мино делили вину моей кражи напополам. Но всё-таки, больше виноват Мино? Или Джиён? Что ещё мне нужно знать о том, как судьба закинула меня в плен сутенеров и работорговцев? Что из этого как-либо поможет мне или принесет пользу? Ничего. Это уже пройденный этап, а потому лучше заняться будущим, на которое у меня ещё есть надежда. — Когда опять приедет Мино? — зачем-то спросила я. Вроде как забыть же его тут пытаюсь. — Скоро, не волнуйся! Я буду предоставлять тебе все возможности выполнить задание! — Мы опять вернули лица к танцполу. Я не видела там Сынхёна, куда он делся? Я осмелилась предположить вслух: — Твой друг балуется расширением сознания? — Иногда, — Джиён наклонился к самому моему уху: — Марихуана. Я тоже порой употребляю, но пореже. — Какой ужас… — прошептала я, и это собеседник мог лишь прочесть по губам. Рядом с нами возникла некая тень, и мы оба разошлись, оборачиваясь. Перед моими глазами стоял Сынри, чему я несказанно удивилась. Они поздоровались с Джиёном, пожав руки. Вот уж не думала, что в Сингапуре так легко встретить знакомые лица. Но всё логично, если учитывать, что люди одной национальности за границей пытаются сплотиться. Они корейцы, и их диаспора, несомненно, держится кучно. Я пропустила их деловые реплики, пока Сынри не заговорил обо мне: — Джиён, ну продай мне её на ночь, — в его глазах горела неподдельная похоть. Хотя без неё я видела его от силы один раз. — Хороша, чертовка. Особенно тем, что её всё время нельзя. — Ну, так не буду убивать её очарования, — улыбнулся главарь мафии. — Пусть остаётся недоступной. — Ты издеваешься… — Нет, имею на неё другие планы, — я вновь вспомнила начавшее забываться ощущение товарности. Я объект купли-продажи, и от этого так мерзко на душе. Всё-таки, несмотря на договор между мной и Джиёном, я не равный партнер ему, а всё так же его личная вещь. — Разрешишь хотя бы пригласить её на танец? — попросил он. Я замотала головой, демонстрируя своё нежелание. — Иди, потанцуй, — позволил мне Джиён, указав рукой вниз. — Я не против. — Я не хочу! Я не умею танцевать! — воспротивилась я. Сынри осмелел с позволения бандита и приблизился ко мне. — Брось, тут ничего сложного. Танец — это вертикальное воплощение секса, а разве в нем что-нибудь оказалось невыполнимым? — я загнано посмотрела то на одного, то на другого мужчину. Один знает, что я всё ещё девственница, а другой нет. И нужно ли ему докладывать? Тэян не дал мне сказать, но здесь Тэяна нет. А мне и самой уже не хочется тыкать этим фактом направо и налево. — Идём, — потянул он меня за руку и мы, под одобрительным взглядом Джиёна, вплыли в тесную толпу, где при всём желании нельзя было не сталкиваться друг с другом. Сдавливаемые со всех сторон, мы оказались совсем рядом, лицом к лицу. Сынри положил ладони на самую грань между талией и бедрами. Ещё сантиметром ниже, и можно было бы ударить по лицу за то, что меня пытаются лапать, но он не дошел до туда, и пришлось стерпеть. — Ну, как тебе живется? Осваиваешься? — Стараюсь ни к чему не привыкать, поскольку события непредсказуемы, — обтекаемо ответила я, перетаптываясь. — И всё-таки — как тебе секс? Вызвал отвращение или нашла в нем что-то для себя? — я замерла. Нет, я не в силах врать так долго и сочинять какие-то нюансы, о которых понятия не имею. Я глубоко вдохнула. — Дай слово, что никому не скажешь то, что я тебе сейчас скажу? — посмотрев мне в глаза с полминуты, Сынри верно думал, что я шучу, но когда понял, что я жду обещания, развеселился. — Даша, ты попала в мир преступлений, порока и продажности, где деньги правят бал, и пытаешься выбивать из кого-то клятвы и ждёшь честности? — поняв, что меня вот так просто не сломить в моих убеждениях, молодой мужчина мимикой изобразил легкую усталость и прижал меня к себе сильнее, якобы освобождая официантке за моей спиной проход, но когда она прошла, он не ослабил хватку. — Хорошо, мне всё равно некому дарить твои тайны. Валяй. — Я… я не переспала тогда с тем клиентом. И до сих пор ни с кем так и не спала, — я заявила об этом без гордости и хвастовства, всего лишь изложила данность. Только потому, что не умела врать, и не хотела этого делать. Пыл и огоньки в глазах Сынри разгорались и становились ярче и ярче. — Что же тогда Джиён от тебя хочет? Для себя готовит? — Нет, я ему самому вовсе не нужна, — подняла я голову вверх, найдя Дракона, но он не смотрел в нашу сторону. — Значит… всё ещё девственница, — подытожил Сынри и облизнулся. Его ладонь переползла ко мне на спину и, поднявшись, надавила между лопатками. Я уперлась ему в грудь, выставив руки и стараясь не прижиматься интимно. — Даша… — шепнул он мне на ухо. — Уговори Джиёна продать мне твой первый раз, а? Не своди меня с ума, я ненавижу то, что не могу получить. — А мне показалось, что обожаешь, — попыталась я отпихнуться, но он не дал. — Это двоякое чувство, оно совмещает в себе противоречие. — Я не буду уговаривать никого и ни в чем, — угадывая, что хочет сказать Сынри, я произнесла это сама: — Я знаю, что моя подруга не разочарована, и я тоже буду в восторге, но я не хочу и не буду заниматься сексом здесь. — А ты всё ещё думаешь, что вернешься домой? — Сынри хмыкнул и опять зашептал в самую ушную раковину: — А что если так: ты договариваешься о том, чтобы я лишил тебя невинности, а я взамен не только покупаю ночь, но и выкупаю тебя. И отправляю в Россию. А? Невинность за свободу. Я серьёзно, Даша.

— Прекрати! — разомкнула я, наконец, его руки и, «натанцевавшись», поспешила вернуться к Джиёну, распихивая людей.

Мертвец

Наша вычурная троица пробыла в клубе меньше часа после того, как мы с Сынри не договорились в танце о каком-либо продолжении этого действа. Я поднялась к Джиёну и молча, поскольку он не спешил разделять со мной своё уединение — а он создавал удивительное ощущение человека, абсолютно одинокого в толпе — стояла рядом, посматривая туда же, куда и он, или в другую сторону. В результате я поняла, что подразумевал Сынхён под танцами. Когда он возник вновь, вынырнув из пляшущего океана тел, он был ещё более под кайфом, чем до того. Ему всего лишь хотелось найти косяк, ради которого он сюда и прибыл. И он нашёл его. И теперь мы могли ехать обратно. За руль сел Джиён, я снова примостилась сзади, а веселящийся и беззлобно, но абсурдно бормочущий Сынхён размахивал руками на переднем пассажирском, подпевая своим басом песням, которые, по-видимому, нравились обоим друзьям.

Вернувшись в особняк, они пошагали в кинозал, собираясь продолжать пьянку и я, поскольку не имела таких намерений, да и не прониклась радостью от такого общества, пожелала им спокойной ночи. Сынхён запоздало пожелал того же, а Джиён, скупо кивнув, ничего не сказал и пошел к бару, не оглядываясь. Я уже жутко хотела спать и, не думая ни о чем, упала на кровать, скинув с себя одежду, и тут же уснула. Забывшая отключить будильник, я была разбужена им, хотя до этого просыпалась по привычке часов в восемь и отрубилась опять, уговорив себя, что ещё рано. Однако девять утра было в самый раз, и я стала переваливаться с боку на бок, чтобы постепенно открыть глаза и начать день. Мягкая и удобная постель, тишина, тепло и покой обманчиво окружали домашней безопасностью, и некоторое время я лежала, не думая вообще ни о чем, воспроизводя отрывки какого-то непонятного, нейтрального сна, вспоминая родителей и братьев с сестрами. Но потом постепенно реальность стала захватывать, и я переключилась на то, где нахожусь, и поблизости от кого. Мозг сопротивлялся сплошному негативному воплощению жизни вокруг, а в него входило и увиденное накануне: употребление спиртного и веществ, разврат, сомнительные уговоры Сынри и прочее, и взамен этого голова сама собой напомнила о Мино, как бы противопоставив его светлый, по сравнению с остальными, образ. Я встала и велела себе начать новый день, забыв о подобных мыслишках. Чем он лучше остальных? Такой же участник преступности, а то, что не заладилась его личная жизнь, не делает его тем, кому позволено портить чужие судьбы. Умывшись, приняв душ и одевшись, я вышла из спальни, гадая, нужно варить кофе Джиёну сегодня или нет? Если я уходила спать около двух, а они продолжали пить, то вряд ли он уже поднялся, а будить его негласно запрещено, сокрыто под просьбой не беспокоить его по собственному хотению. Я решила начать с того, чтобы убедиться, что они не разнесли полдома и хотя бы легли, а не «бухают» до сих пор. Не нравятся мне все эти жаргонизмы, но без них не выразить полной сути происходящего. Вырулив в коридор, издалека, над спинкой дивана, я увидела всё тот же бардак на столике, что и вчера, только увеличившийся в три-четыре раза. Сегодня горничную явно не ждать, так что нужно бы убраться самой, выбросить пустые бутылки, помыть стаканы и тарелки из-под закусок, протереть стол, вычистить ковролин, на который они наверняка хоть каплю, но пролили. Обходя диван, я уже тянулась к посуде, когда обнаружила на нём, открывшегося из-за спинки, лежащего плашмя, Сынхёна. Вздрогнув, я затаилась. Он лежал на спине, одна рука свисала, другая лежала на груди, лицо каменное, губы сомкнуты, как и веки, ноги вытянуты, и вся поза выражает какую-то потерю пластичности, отверделость. Подождав с минуту, не потревожила ли я его своими шагами, которые не пыталась сделать неслышными, я поняла, что не разбудила его, и продолжила задуманное: принялась прибирать. Приятно было отметить, что не такими уж они оказались и хрюшами, и под столом и вокруг него всё было неприкосновенно. Минут десять-пятнадцать я сносила вниз бутылки, тарелки и бокалы, споласкивала их и ставила на место. Когда брала последний, то он чуть-чуть соскочил с пальцев и, звякнув громко, но всё же уцелев, погрозил разбудить Сынхёна. Я опять застыла, обернувшись на него. Ни в одном глазу, даже не пошевелился. Последней ходкой вернувшись с влажной тряпкой для протирания стола, я стала коситься на Сынхёна уже более внимательно. Переставая осторожничать с шумом, я ждала, когда же он начнет приходить в себя? Нельзя же упиться до такой степени, что ничегошеньки не чувствуешь, хоть на голове пляши? Сколько ж нужно выпить, чтобы быть похожим на труп? Я сжала тряпку. Остановилась. Выпрямив спину я развернулась к лежащему на диване. В самом деле, он очень похож на мертвеца. Даже не по себе. Приглядываясь, я попыталась обнаружить дыхание, но грудь не поднималась, и рука на ней не двигалась. Никакого пьяного храпа. Ничего. Всё больше пугаясь, я приблизилась к мужчине и наклонилась. Никаких шелестов, посапываний и посвистов, свойственных спящим мужчинам — я по отцу и братьям знала, они не пили, но спали шумно. Как же так? А где Джиён, кстати? Не убил же он друга и смылся? Выпустив тряпку из руки, я отшатнулась. О боже, а если я одна в особняке с трупом?! Нет, что за ерунда, Сынхён не мертв — как так могло бы случиться? — Сынхён! — несмело позвала я, но никакого отклика, естественно, не последовало. — Сынхён! — повторила я чуть громче. Ни одна мышца не дернулась. Становилось по-настоящему страшно. — Сынхён! — положила я руку ему на плечо и потрясла его. — Сынхён! — заладила я и, проделав более уверенные движения и позывы, я выяснила, что тело передо мной никак не реагирует. Господи, он на самом деле умер?! Подскочив на ноги, я едва не схватилась за голову, сделав круг вокруг своей оси. Оглядев зал, я попыталась сообразить, что предпринять? Телефонов я тут никаких не знаю, да меня и не поймут на корейском, идти отсюда пешком неизвестно куда и сколько… Джиён! Вмиг забыв о том, что его не надо тревожить — не просто так ведь! — я понеслась туда, где были его покои. Я не решалась прислонить ухо к груди Сынхёна и послушать, бьётся ли там сердце? Если я не услышу и этого, меня охватит окончательный ужас, мне нужен кто-то рядом. Я подбежала к запертой двери, за которой предполагалось наличие хозяина особняка. Подняв кулак, и на секунду напомнив себе о том, что он может разозлиться, я всё же постучала. Потом ещё и ещё, и чуть громче. Хоть бы они все тут не вымерли! Кто знает, бывает ли в Сингапуре какая-нибудь подпольная алкогольная продукция, от которой можно откинуться, как у нас в России от паленой водки? Даже если он жив, вдруг ему там плохо, а он закрылся? Как вообще можно жить одному и запираться? Да мало ли что случится! Под мои тарабанящие стуки и крики «Джиён!» дверь всё-таки открылась. Он показался на пороге, недовольный, сонный, в одних трусах-шортах почти до колен. Я опустила кулаки и почему-то прошлась взглядом по его многочисленным татуировкам на теле. Язык прилип к нёбу от его угрожающего взгляда, совершенно не такого улыбчивого, как вечером. Как по-разному он умеет смотреть! — Что случилось? — прохрипел он и тут же покашлял в кулак, возвращая голос. — Там Сынхён… он не приходит в себя. Мне кажется, что-то случилось, — еле выговорила я, боясь, что мы двоём обнаружим именно то, что я подозревала. На лице Джиёна нарисовалось нешуточное беспокойство. — Где он? — тотчас двинулся он и я поспешила вперед, указывая, что мужчина там же, где и был. Мы вошли в кинозал и, теперь оба, нависли над диваном, на котором всё так же, покойником, лежал Сынхён. — По-моему, он не дышит, — дрожащими тонами выдавила я из себя. — Черт, — Джиён подсел к другу и взял его за запястье, нащупывая пульс. Потом обернулся ко мне через плечо. — Ты что, грохнула его? — Я?! — ахнув, я даже отступила на шаг. — Господи, да ты что?! — я перекрестилась. — Как я могла? Я встала, а он лежит вот тут, вот так… — слезы стали набегать на глаза от нервов и беспокойства. — Что с ним сделалось? Почему? — Я надеялся, что ты мне расскажешь… — Джиён поднялся и посмотрел на меня драконьим прищуром. — Когда мы расходились под утро, он был в совершенном порядке, — будто вспомнив о том, что пил и только что встал, он пригладил волосы, разлохмаченные по бокам. — Может, сердце остановилось от наркотиков или большого количества спиртного? — предположила я, косясь на Сынхёна. Находиться рядом с тем, чья душа нас уже покинула, очень не комфортно. Меня начало трясти. Я должна была бы радоваться, что один из мерзавцев скончался, но меня одолевали сожаление и раскаяние, что я не смогла ничем предотвратить этой трагедии. — Это было для него не так уж и много, — Джиён вновь подозрительно вперил в меня взор. — Разве что его отравили? — Да… да как бы я смогла? Ты что?! — я молитвенно сжала руки. Всегда всем доверяющая и привыкшая верить на слово, я осознала, что эти люди не верят никому и ничему, и если им что-то взбредет в голову, то я на это никак не повлияю. Меня посадят за убийство? Или он убьёт меня за товарища сам? — Я не говорю о том, что не способна убить кого-либо, но, Джиён, где бы я взяла яд? Пожалуйста, не думай, что я тут пытаюсь навредить тебе, вам… — Ладно-ладно, — отойдя от дивана, он сел на кресло напротив и указал мне на соседнее. — Успокойся и присядь. — Ты не вызовешь скорую помощь? — удивленно послушалась я. — Как я могу? Вдруг всё-таки какой-то криминал? — он дотянулся до бутылки с виски и, раскупорив её, подставил себе стакан, принявшись наливать, чтобы опохмелиться. — Нет, нам с тобой нужно избавиться от трупа. Мы скинем его с пирса, на корм рыбам. Поможешь? — У меня не нашлось слов. Под мерное журчание льющегося виски, я онемела. Это же его лучший друг! Это вот такие почести он ему собирается воздать? Сегодня пьёт вместе с человеком, а завтра может выкинуть его и забыть? — Чего молчишь? Поможешь? — Я… я… — не находясь, что сказать, я готова была подставить ещё один стакан и попросить налить мне. Если Джиёну всё это нормально, то мне вот-вот станет плохо. Заметив боковым зрением движение, я повернула голову и дико взвизгнула от того, что Сынхён, не открывая глаз, резко сел, сложившись пополам. Джиён по левую руку засмеялся, поглядывая то на меня, то на приятеля. — Ну хватит орать-то, — сквозь веселье попросил он, и я поняла, что всё ещё голошу от ужаса. Губы сошлись. — Мне нужно в туалет, — произнес загробным басом Сынхён и, всё так же, с закрытыми глазами, опустил ноги на пол, поднялся, вытянул вперед руки, как зомби, и потихоньку поплелся прочь. Шокированная и едва ли не плачущая, я смотрела ему в спину, не ощущая себя от пережитого кошмара и облегчения, наставшего позже. — Эх, Даша, Даша, — вздохнул рядом Джиён. — Это называется — мертвецки пьян. Неужели ты не могла сама пощупать пульс и понять, что с ним всё в порядке? — Я так испугалась и растерялась… — бесцветно промямлила я, обернувшись к нему. — Но это было забавно, правда, — улыбаясь, он отпил виски. — Я не удержался, чтобы ни посмотреть, как ты поведешь себя в такой ситуации. Жаль, я так и не услышал, была ты готова мне помочь или нет? — А ты серьёзно выбросил бы тело друга вот так вот? — Если бы от этого зависела моя жизнь и сохранность? Да. И он сделал бы то же самое, — Джиён пожал плечами, полоская во рту горячительную жидкость. — Живые мертвым уже ничем не помогут, а мертвые живым могут, так что никто на это не обидится, — я попыталась вдуматься в это. А у нас ставили свечи за упокой, поминки и всё тому подобное. Считалось, что живые всё-таки влияют на существование умерших на том свете. Это если верить в тот свет, конечно, чего не делал Джиён. Он верил только в то, что видел, как я поняла. — Если что-то подобное повторится, — начала я, сменив тему. — Если случится что-то серьёзное, я честно, правда, не хочу и не буду пытаться убить никого из вас. Я не смогу. Убийство — самое страшное, что можно сделать. — Сможешь, Даша, сможешь, — пронзительно посмотрел мне в глаза янтарно-карий взгляд, под которым я начинала ёрзать и теряться. — Ты мало здесь пожила, в Сингапуре, в этом мире, в реальности, суровой и беспощадной. Однажды, — кто знает? — когда будет выбор либо ты, либо тебя — ты поймёшь, что убить кого-то не так уж и трудно. — Лучше погибнуть, — покачала я головой, — Чем загубить свою душу, — ухмылка в ответ мне совсем не понравилась. Она была далека от его дружелюбной улыбки. Передернув плечами от странного холодка по спине, который образовывался, когда Джиён начинал на меня долго смотреть, я встала. — Сварить тебе кофе? — Сынхён вошел обратно, уже с распахнутыми веками и держась за голову одной рукой. — Не надо, я сам, — мужчина встал, похлопав по плечу вернувшегося товарища, упавшего на диван снова, только теперь в сидящую позу. — Принесу тебе что-нибудь от похмелья, не умри ещё раз тут. — Что-то меня не хило нахлобучило, — Сынхён откинул голову назад, потряс ей, потёр веки и переносицу. Джиён медленно ушел. — По-моему, я не выспался. — Ты так крепко спишь, — заметила я, устыдившись признаться, что приняла его за покойника. — Да, бывает. Пушкой не разбудишь, — мужчина опустил взгляд и увидел бутылку виски. Подтянул её к себе, изучал с минуту, гадая, употребить или нет, поморщился, отодвинул. — Хорошо мочевой пузырь работает не автономно, а заставляет подниматься и идти, — до меня дошло, что Джиён принялся журчать алкоголем только из побуждений активизировать друга. Хорошо же он его знал! Но мысль о том, что он не устроит достойные похороны тому, если с тем случится беда, меня не покидала. — Как считаешь, Джиён только женщин не ценит, или друзей тоже? — спросила я его. Сынхён остановил на мне немного изумленный, но потеплевший и образумившийся взгляд. Дурь выветрилась. — Боюсь, у нас с тобой разные понятия цены, стоимости и приоритетов, поэтому мне трудно будет объяснить тебе, что как на самом деле. — Попробуй. Я хочу понять вас, этот ваш образ жизни… не участвовать в нем — для себя я не могу такого принять, но понять — да, мне хочется, — я заговорила тише, поддавшаяся движению ладони Сынхёна указавшей, что надо говорить аккуратнее. Мужчина вздохнул. — Тут нечего особенно понимать. Это опыт, от которого ты либо умнеешь и становишься ушлым, либо ничего не осознаёшь, никаких уроков судьбы, и будешь стерт из-за глупости. Джи не верит в дружбу, но дружить умеет. — Так бывает? — удивилась я. — Говорил же, объяснить трудно, — Сынхён оглянулся назад, убедился, что никто не идет, и вернул внимание ко мне, закинув ногу на ногу, по-мужски, щиколоткой на колено. — У него был друг детства, с которым они выросли с малых лет. Они десять лет были лучшими друзьями, хотя Джиён был разгильдяем, а приятель его — пригожим и порядочным. У Джи девушки были, наверное, лет с шестнадцати, а этот вдруг завел первую после двадцати. Естественно, сразу любовь, всё серьёзно и тому подобное, разговоры о свадьбе. А тут выпал день рождения Джиёна. Он ожидал друга, а тот, заехав на вечеринку и вручив подарок, сказал, что не может остаться, потому что его девушка считает его компанию разпиздяями и блядунами, так что он должен держаться от них подальше или, по крайней мере, не задерживаться с ними, потому что они недостойны его общества. Несмотря на уговоры Джиёна, что нельзя вот так кидать друзей из-за слов новоиспеченной пассии, с которыми прошел полжизни, друг развернулся и уехал. Между ними появился конфликт, который только ширился, потому что приятель продолжал бегать на задних лапках перед невестой, теряя уважение Джиёна, в результате, когда они вышли на прямой разговор, тот сказал, что баба ему дороже, чем друг, ведь с ней же ему строить семью и жить всю оставшуюся жизнь (ну и любовь, естественно!), так что, если тот настоящий друг, то должен всё понять, принять и поддержать. Джиён понял, что ради пизды кидать друзей — низко, принял решение не восстанавливаться в университете, из которого его поперли за плохое поведение, потому что он начал буянить из-за всех этих событий, и поддержал мафиозную группировку, с которой и уехал в Сингапур. Друзей он завел новых, но ты же понимаешь, что дружить до того, как столкнулся с предательством — это одно, а дружить после предательства — совсем другое. — Но… почему он не попытался понять друга и поговорить ещё раз? — нахмурилась я. — Ты считаешь, это должен был делать Джи? С той-то стороны кукушечка от любви съехала, было не до воссоединения с другом. Да и разве осознают такие люди, что поступают неправильно? Никогда. — А… тот друг — он до сих пор женат на той девушке, ради которой бросил Джиёна? — Шутишь? — Сынхён усмехнулся, завертев в пальцах пустой бокал. — Они и не были женаты. Повстречались. Расстались. Потом у него были ещё девушки. Потом он женился, но на другой. Сейчас разведен. — А Джиён? Возненавидел после этого женский род? — поняла я, что ссора с лучшим другом сыграла куда большую роль в становлении его личности, нежели какие-то любовные страдания. — Да нет, с чего ты взяла, что он его ненавидит? — мужчина откинулся назад, выпустив бокал. — Скорее он просто перестал верить в неисчерпаемость людских чувств. Хотя, может и раньше не верил, просто получил визуализацию тайных подозрений о том, что подлец живет в каждом. — Но в нем же не жил до тех пор! — воспротивилась я. — Может, просто крепко спал? — захохотал Сынхён. И я подумала, что так и есть, вспомнив, как похож он был полчаса назад на нежильца. Иногда внутри нас что-то может быть как будто мертвым, отсутствовать, не жить, но выясняется, что оно всего лишь глубоко спит, настолько глубоко, что можно и не заметить это, но рано или поздно оно проснется, знать бы, как активизировать. Не значит ли это, что в каждом спит не только подлец, но и добряк? С одинаковой вероятностью в душе живет злодей и доблестный рыцарь, и нужно знать, кого ты будишь, и каким образом это делается. Со стороны лестницы появился Джиён, несущий на подносе три чашки: себе с кофе, Сынхёну с каким-то лечебным зельем, и мне с чаем. Мне приносит чай глава сингапурской мафии?! — Звонил Тэян, — поставил поднос на столик Джиён. — Надо с ним порешать кое-какие дела. Вечером заедет, — почему-то многозначительно посмотрел на меня Дракон, и я подумала, что этого мне ещё не хватало…