С нами шли старики и больные, которые тоже просили о помощи. У меня самого ноги страшно болели и покрылись мозолями, но я не мог им отказать. Кто-то постоянно опирался на мое плечо, это стало обычным делом. К сожалению, когда я просил кого-нибудь меня заменить, мой голос звучал не слишком убедительно, и желающих поддержать слабых не находилось.

Темнота, наступившая со второй ночью долгого марша, стерла наш возраст, национальность и положение. Отныне мы были похожими на скелеты фигурами, которые брели сквозь холодную ночь.

Ледяной дождь и снег били нам в лицо. Мы хотели есть, но наши пальцы так занемели, что взять хлеб, лежавший в карманах, было просто невозможно. Примерно в полночь мы вышли к погосту. Кладбища не наводили на меня ужас. Двумя годами ранее, когда мне еще не исполнилось тринадцать, я копал могилы и бродил среди надгробий после захода солнца. А это заброшенное место упокоения тем более не привлечет внимание призраков, подумал я. Если там и были призраки, то они шли среди нас. Я огляделся. Казалось, со всех сторон меня окружают сотни, тысячи бесплотных теней.

Но тут произошло нечто потрясающее. Внезапно из-за леса, что рос на востоке, в небо взметнулись десятки огненных стрел. Они взлетали и падали. Кто-то прокричал:

– Катюша!

Уже после мы узнали, что видели начало наступления русских, которое закончилось окружением Бреслау.

«Катюша», советская реактивная система залпового огня, была нам хорошо знакома. Мы столько раз слышали песню про нее, что она уже стала для нас символом победы. Наши губы были плотно сомкнуты, чтобы удержать хоть немного тепла, но я вспомнил мелодию той песни – она поднялась из глубин души, где теплилась надежда. «Мы идем вместе с Катюшей. Удачи тебе, Катюша!» Это не сон. Они уже близко.

И спустя полчаса небо слева от нас пылало от ракет. Они достигли наших сердец и разожгли в них новую уверенность. У нас открылось второе дыхание.

– Соберись, товарищ, – подбадривали мы друг друга, – освобождение уже совсем близко.

Группа из двух десятков женщин в сопровождении охраны свернула за кусты на тропинку, ведущую к лесу, из-за которого в небо взлетали ракеты. Наш охранник заметил их и крикнул через все поле:

– Эй, ты куда ведешь этих красавиц?

– Не волнуйся, я знаю этот район, – послушалось в ответ, – не потеряемся. Мы просто пойдем короткой дорогой и придем туда быстрее.

Я так и не узнал, какое такое «туда» он имел в виду. Но рассудив, на что это было похоже, я пожелал им удачи.

Отношение к нам охранников начало стремительно меняться. Они стали повторять, что нам осталось только дойти до поезда, а уже на нем нас эвакуируют дальше на запад.

Теперь на сани, в которых перевозили личные вещи охранников, стали сажать слабых. Узники, чьи ноги отказывались двигаться, укладывали на деревянные доски, которые тянули по снегу.

В конце концов мы дошли до железнодорожной станции. Ослепленные яркими огнями, что освещали пути, мы медленно прошли мимо черного закопчённого паровоза. Он стоял и выпускал пар. Машинист высунулся из кабины и прокричал с сильным польским акцентом:

– Ничего не будет, пути отрезаны. Поезда опаздывают уже на несколько часов.

«Катюши» были способны не только на завораживающий фейерверк.