Мама села в постели, когда холодная, грубая рука человека легла на ее кожу. Как он не почувствовал, что отец лежал рядом с ней? Эта подробность, как многие другие, оставалась тайной. Отец нашел двустволку и в темноте, пока его глаза не привыкли, он выстрелил дуплетом туда, где, как он думал, виднелся силуэт человека, приняв затылок моей матери за его затылок. Мама оказалась прямо на линии огня. Как только человек услышал щелчок курка, он вскочил с кровати, и отец преследовал его по всему дому, пока человек не сумел выскочить через заднюю дверь и исчезнуть где-то в хлопковых полях.

Хотя отец мог опознать незваного гостя, он не мог предложить властям никаких ясных доказательств, и все, что могли сделать мои родители — немедленно уволить этого человека и выписать против него «запрет на приближение». Единственный раз, когда мой отец встретил в городе своего бывшего работника, он сказал: «Еще раз подойдешь к моей жене, и я не просто убью тебя. Я буду мучить тебя так, как ты собирался мучить ее».

Мама не могла больше спать после этого инцидента. Обвиняя в своей бессоннице храп отца, она оставляла телевизор включенным на всю ночь. Когда ей не спалось, она забиралась на мою верхнюю койку. Я слышал ее дыхание, которое замедлялось через несколько минут после того, как она ложилась на простыни. Когда мы вдвоем спали в одной комнате, мир снаружи, казалось, удалялся прочь, и наши страхи вместе с ним. Мы чувствовали себя в безопасности.

— Мы с тобой соседи по койкам, — говорила она.

— Люблю, — говорил я в ответ.

Мой отец, казалось, так и не простил себя за то, что случайно нацелил два ствола в затылок моей матери. Воспитанный в убеждении, что он должен видеть себя защитником семьи, главой хозяйства, он чувствовал, что не справился с этим делом. Один раз он уже не справился с тем, чтобы родился первый ребенок, не смог исцелить те сложности, что дремали в теле моей матери. Он обещал себе, что, если у него еще будет шанс на другого ребенка, то он никогда не допустит, чтобы несчастье пало на его семью. Но он так и не мог предсказать, что случится со всеми нами, едва я покину его дом.

* * *

Через несколько часов после церковной службы я был в комнате Дэвида, и он окунал свой указательный и средний палец в банку с моторным маслом.

— Мы должны защитить себя от греха, — сказал он. Он подошел к окну спальни, встал на стул и ровным слоем размазал масло над металлической рамой. — Мы должны очистить эту комнату от дьявольских сил.

Он снова «заговорил на языках», и это звучало, как поддельный африканский диалект, смешанный с протяжными английскими гласными. Он был в той одежде, которую я так полюбил за последние несколько месяцев, когда видел его в общежитии.

— Хватит, — сказал я, смеясь. Я сидел на верхней ступеньке лестницы койки. — Прекрати.

Я любил его в эту минуту. Любил его волосы на ноге, которые змеились от задней стороны колена до эластичной резинки трусов.

— Может быть, это и не лучшее средство, — сказал он, сходя со стула, — но это действует.

У молодежного пастора в церкви кончилось масло.

— Просто воспользуйтесь этим, — сказал он, отвел нас с Дэвидом из старого здания почты к своей машине, распахнул бардачок и вынул желтую бутылку с квартой моторного масла «Pennzoil». Он пригласил нескольких прихожан помолиться над этой бутылкой, благословить ее умащающей силой Бога.

— Большое спасибо, — сказал Дэвид. — Спасительное средство.

Дэвид снова окунул пальцы в бутылку. Он обошел комнату, игриво наклоняя голову под разными углами, пытаясь решить, что бы еще смазать.

— Хм-м, — сказал он. — Даже не знаю.

— Ты смешон, — сказал я. — Ты же не ждешь, что я стану в это верить, правда?

Он подошел ко мне, обвив свободной рукой ступеньку к койке, где лежали мои босые ноги. Другой рукой он потянулся и наложил покрытые маслом пальцы на мой склоненный лоб.

— Не смей, — сказал я.