— Так эти слухи про то, что он с кем-то…

— Да, Маш. Мы перебрали и заболтались, он повёл меня к себе в кабинет, чтобы доказать, что всё — гнусные сплетни, и там просто физически невозможно с кем-либо потрахаться, и тогда мне это показалось дико забавным. И переспать с ним прямо в приёмной тоже выглядело очень заманчиво, пока Илья не вспомнил, что там стоят камеры. Как же это всё стыдно, — она прикрывает ладонями лицо, встряхивает головой с копной густых длинных волос и до меня добирается запах табачного дыма, такой концентрированный и едкий, что на мгновение я словно переношусь на светлую кухню снятой для Ромки сталинки. И со страхом, ужасом, удивлением понимаю, что именно там мне хочется очутиться, когда прежде крепкая земля под ногами вдруг превращается в зыбучий песок.

— Никто об этом не знает. Если бы вас заметили, или запись увидел кто-то из охраны, слухи давно бы уже пошли. В нашем отделе так уж точно, — успокаивать я отродясь не умела, поэтому просто перечисляю сухие факты, которые могут хоть как-то обернуть всю эту ситуацию в плюс. И вспоминаю, думаю, злюсь на себя, потому что я ничего не заметила.

Не сопоставила факты, не стала анализировать странности в поведении или просчитывать возможности. Такое чувство, что пока я училась запускать написанную Добронравовым программу, напрочь забыла, как пользоваться своей собственной, давно уже функционирующей в голове. Поддалась эмоциям. Стала слишком слабой, чтобы нормально выживать в мире, где каждая неурядица прилипает пиявкой и стремится высосать кровь до последней капли.

— Он всё крутится где-то рядом в офисе, а я с ума схожу от мысли, что кто-нибудь узнает или догадается. Я ведь работать хочу. Хорошим специалистом стать, строить нормальную карьеру, а не числиться очередной любовницей шефа. И что мне теперь делать? Я не могу уволиться: кто меня потом возьмёт на нормальное место, если на первом я и полгода не продержалась. И продолжать спокойно работать у нас в компании, а все выходные проводить у него — это невыносимо же. А отказаться от него я не могу, хотя каждый понедельник обещаю себе, что с меня хватит. Но не могу! Он такой… я лет с пятнадцати ни в кого так искренне, отчаянно не влюблялась.

— Потерпи ещё несколько месяцев. Получишь минимальный стаж для трудовой и уйдёшь в любую другую компанию, — Вика судорожно кивает в ответ на мои слова, но по её щекам уже вовсю бегут слёзы, остановить которые мне точно не под силу. Единственное, что могу сейчас сделать — взять её за руку, крепко сжать в своей ладони и не отпускать, пока она сама не успокоится и не начнёт весело тараторить о разных глупостях, доказывая, что отныне всё отлично.

На душе невыносимо тошно и я намеренно не говорю о том, что всё будет хорошо. Потому что с максимально приближенной к ста процентам вероятностью понимаю: всё закончится очень плохо.

Хотя бы потому, что они люди разного социального уровня, а сказка про принца и золушку в столичной реальности не имеет счастливого конца, сурово обрывается после нескольких месяцев страстного секса и оставляет после себя горькие слёзы одной стороне и в лучшем случае приятные воспоминания — другой.

Хотя бы потому, что рабочие романы редко выходят за рамки работы, а на смену одной сексапильной молоденькой работнице с восхищённым взглядом обязательно придёт другая, с грудью на размер больше или восхитительным умением орудовать своим ртом.

Хотя бы потому, что по какому-то охуенно ироничному совпадению именно я помогаю достать компромат, который будет стоить её возлюбленному жизни.

Я ненавижу сюрпризы. Потому что всё, что не укладывается в алгоритмы, не вписывается в формулы и не отвечает теории вероятности моментально вышибает меня из равновесия, и стремительно, неумолимо раскачивает из стороны в сторону, заставляя почувствовать себя той дешёвой китайской собачкой, которые в моём детстве все ставили к себе в машины.

У меня есть полезно-дурная привычка просчитывать всё наперёд и очень опрометчиво верить своим расчётам, порой забывая, что люди — не цифры, и не подчиняются строгим правилам.

Именно так, по сложившейся уже традиции, я ожидаю в следующий раз увидеть Кирилла через месяц.

Но месяца не проходит. Не проходит даже недели с нашей последней встречи, когда я возвращаюсь после работы в особенно дерьмовом настроении и натыкаюсь взглядом на две пары мужских туфлей, пристроившихся в коридоре рядом с потрёпанными кедами Ромы.

В ушах до сих пор пульсирует скрипучее: «Машенька, как же вам повезло! Какой заботливый у вас мужчина!», с придыханием произнесённое Ларисой Ивановной, нашим куратором в финансовом отделе, при виде привычно ожидавшего меня на улице такси. И именно тогда меня начало трясти, а горло перехватило болезненным спазмом, потому что я-то знаю правду, кто на самом деле заказывает и оплачивает всё это.

Не мой мужчина. И если это везение, то как у утопленника.

С кухни доносятся оживлённые голоса и взрывающимся праздничными фейерверками мужской смех, что ставит меня в тупик. Во время рабочих встреч я непременно сижу с непроницаемо-серьёзным лицом, Рома предельно сосредоточен и явно боится хоть на мгновение показать себя не как отличный профессионал, и только Глеб может позволить себе вольготно раскинуться своим почти двухметровым ростом на половину свободного пространства и пытаться вести с нами беседы о жизни. А уж Кирилл и вовсе походит на Медузу Горгону: под его безэмоционально-ледяным взглядом все моментально каменеют.

— Все уже слышали, как ты пришла, Ма-шень-ка, — доносится из-за двери громкий голос Зайцева, от которого меня пробивает высоковольтным разрядом тока. Я не уверенна, что вообще когда-либо раньше слышала его настолько весёлым, поэтому совсем нелепо останавливаюсь в нескольких шагах от кухни и врастаю ногами в пол.

Он пьян?

Мне есть до этого дело?