— Ты лично следил за мной?

— Приглядывал, — хмыкает Глеб, — для слежки у нас есть отдельные люди, но привлекать их было бы очень опасно, ведь рано или поздно у них могли возникнуть вопросы, кто ты такая. А мы сделали всё возможное, чтобы никто в этом городе не мог связать тебя с сестрой.

— Я думала, ты у Войцеховских большой начальник.

— Я работаю только на Кирилла. Занимаюсь самыми важными проектами, о которых никто не должен знать, вроде того, в котором мы участвуем сейчас.

— И при этом больше трёх лет подрабатывал моей нянькой? — мне хочется нагло ухмыльнутся, но естественное любопытство одерживает верх, и на Глеба я смотрю пристально и выжидающе, не собираюсь давать ему ни единой возможности увести этот разговор в другом направлении.

— Самые спокойные три с половиной года в моей карьере. Никаких тебе попыток покушения, разборок и прочего дерьма, участвуя в котором никогда не знаешь, доживёшь ли до конца дня. Спасибо той Викиной подружке, что мне пришлось выйти из тени — ещё и развлёкся с вами от души, — он улыбается широко, поддразнивает, вопросительно приподнимает бровь, заметив мой хмурый и сосредоточенный взгляд.

— Я не верю тебе, — уверенно выдаю я и игнорирую недовольное фыркание Измайлова, как всегда держащегося с королевским спокойствием. Его вряд ли получится прошибить чем-либо и заставить признаться, но я буду пытаться до последнего. — Зачем нужно было следить за каждым моим движением столько лет подряд? Почему именно ты?

— Меня попросил Кирилл, ты ведь и сама об этом знаешь, — равнодушно пожимает плечами, жестом подзывает к нам официантку, трижды нервно поправляющую причёску, прежде чем подойти ближе и принять у него заказ. Я молча наблюдаю, как он невзначай улыбается молоденькой девушке и просит принести десерт на её вкус, а она растекается сладким ручейком, косится на безымянный палец на его правой руке и следом на угрюмую меня, оценивая свои шансы.

Да, браво, Глеб! Я и так догадывалась, что он ни разу по-настоящему не пытался понравиться ни мне, ни Вике. И нет смысла бить себя кулаком в грудь и утверждать, что мне хватило бы стойкости не закончить одну из наших встреч в постели, если бы он сам хоть единожды приложил к этому усилия.

Интересно, а спать со мной ему начальник открыто запретил, или это само собой подразумевалось?

— Хотя были у меня и личные причины заниматься этим, — тихо добавляет он, потирает подбородок и смотрит на меня с издёвкой, будто смог прочитать мои мысли и теперь изощрённо мстит за них. Официантка ставит перед ним чашку эспрессо и внаглую стреляет глазками напоследок, на краю белоснежной салфетки виднеется наспех накарябанный авторучкой номер телефона, на который Глеб смотрит с безразличием, словно не сам только что распускал свой павлиний хвост.

— Какие, Глеб? — в последнее мгновение понимаю, что я уже сижу на самом краю дивана, грудью навалившись на стол, но пытаюсь придвинуться ещё ближе к нему, наседаю и отчаянно желаю добиться хоть какой-то правды.

Он раздумывает. Вижу, как мысленно взвешивает все за и против, еле заметно поджимает губы и хмурится, без сожалений комкает салфетку и отодвигает в сторону с какой-то странной брезгливостью.

Остановившаяся возле нашего столика тень кажется смутно знакомой. Я бросаю мимолётный взгляд на высокую девушку и уже почти отворачиваюсь, прежде чем снова изумлённо уставиться на неё.

— Мир перевернулся? — Глеб отмирает первым и улыбается смущённой Вике, успевшей опуститься на соседний со мной стул.

Она судорожно проводит ладонью по своим волосам, ещё в обед, когда она уезжала по очередному поручению от директора, привлекавшими внимание своим ярко-алым цветом. Я настолько привыкла к именно такой дерзкой Никеевой, что невольно теряюсь и вовсе не знаю, что сказать, глядя на спускающиеся к пояснице блестящие шоколадные локоны.

— Да, я знаю как это неожиданно, сама ещё в лёгком шоке, — отмахивается от нас Вика, натягивает дежурную улыбку и поспешно утыкается носом в меню. Вздрагивает от резкого шума, доносящегося из недр кафе, испуганно зажимается, ёжится от наших испытующих взглядов и выглядит удивительно беззащитной, словно вместе с цветом с неё слетела вся прежняя непробиваемая броня, обнажив хрупкое и уязвимое тело.

Глеб упражняется в остроумии, и после третьей его шутки становится понятно, что цель этого импровизированного марафона юмора — разрядить обстановку, отчего-то сгущающуюся грозовыми тучами в тот же момент, как мы замолкаем. Разговор не клеится, фразы обрываются на середине, суть ускользает юркой ящерицей, вильнувшей зелёным хвостом перед своим побегом.

Я и сама отвечаю невпопад, мысленно возвращаясь к прерванному недавно разговору. И сверлю, сверлю пронзительным взглядом самодовольное лицо Измайлова, предпочитающего моё внимание будто не замечать, и правильно. Потому что постоянно вскипающая внутри меня злость, такая непривычная, нездоровая и неконтролируемая, на самом деле предназначена совсем другому человеку.

Внезапный звонок заставляет его напрячься и выбежать на улицу, а мы с Викой молча наблюдаем сквозь огромное окно, как он нервно расхаживает взад-вперёд, выкуривает две сигареты подряд и раздражённо ковыряет ботинком рыхлый снег, продолжая выслушивать что-то по телефону. И в сердце противно так ёкает от волнения, но я убеждаю себя, что это нормально — переживать, если на работе вдруг проблемы.