— Вижу, — улыбаюсь я, специально обернувшись в сторону бегающей по двору собаки, чтобы удостовериться, что тот в ответ на свою официальную кличку и ухом не повёл. — Вижу, что называем мы его всё равно Пёс. Так что имена придумывать тебе.

Ещё один мой поцелуй так и не добирается до его губ и оседает на колючем подбородке, помечая то место, куда следом приходится лёгкий укус. В любое другое время он бы уже опрокинул меня спиной прямо на эту скамейку и наши пальцы привычно столкнулись бы около его ширинки, а потом пришлось бы экстренно убегать в дом и закрываться от пса, своим искренним любопытством к происходящему не раз ставящего нас в ужасно неловкие и смешные ситуации.

Но вынужденное воздержание вносит свои коррективы, и его пальцы не впиваются в мои ягодицы, а бережно поправляют съехавшую набок шапку и приглаживают распушившиеся волосы. Оно и к лучшему: угроза преждевременных родов заставила нас отказаться от привычки каждый импульс навстречу друг другу непременно сводить к сексу, и вспомнить, как это было раньше.

Когда слышишь мысли на расстоянии, читаешь чувства — с полувзгляда, и трепет идёт по телу не от прикосновения влажного языка к клитору, а от ощущения тепла, оставшегося от его губ на ободке общей кружки.

— Но варианты просто «мальчик» и просто «девочка» я не приму. И лучше поспеши с выбором, — хватаю его руку, всё ещё ведущую борьбу с моей шапкой, и уверенно возвращаю обратно к себе на живот.

Так — спокойно. Хорошо. Правильно.

Пока они оба здесь. Девочка, которая то ворочается, то пинается, то икает несколько часов подряд, просыпается раньше меня и засыпает позже — делает всё, чтобы ни на мгновение не получилось забыть о её присутствии. И мальчик, благодаря которому мы с Кириллом потеряли последние нервные клетки и стали ездить в клинику, как на работу, — потому что он мог притихнуть и вообще не шевелиться по несколько дней подряд.

Снова разошедшийся снег повисает мучным облаком на ночном небе, перекрывая тонкий бледный полумесяц. Здесь всегда очень тихо, и только ветер изредка подвывает, прежде чем согнуть верхушки деревьев или ударить по их длинным, неказистым рукам-веткам.

Переехать в дом было одним из самых верных решений, хоть и принято оно было скоропалительно и импульсивно, — сразу же после того, как среди ночи на пороге нашей квартиры с просьбой о помощи оказался рыдающий и перепачканный в крови Тимур Байрамов.

На самом деле тот случай выступил лишь триггером, потому что нам давно уже следовало всерьёз задумываться о самых приземлённых вещах, — обустройстве детской и покупке первых необходимых для новорожденных вещей, — но из-за горького разочарования уже случившейся потери мы как могли откладывали этот момент, боясь просто спугнуть своё счастье. Казалось, одним неосторожным, поспешным движением можно навсегда развеять этот чудесный, хрупкий мираж наконец обретённого спокойствия.

Но Кирилл захотел максимально надёжно укрыть нас от чужих глаз, а мне в то же время стало непривычно тесно в городских клетках, и тогда мы каким-то чудом нашли это место: с раскинувшимся среди лесной чащи озером, не вычурным по дизайну просторным и уютным домом, и с соседями, о существовании которых мы даже не вспоминали.

Новый год мы встречали уже здесь, среди коробок с нашими немногочисленными вещами и купленной мебелью, которую ещё не успели собрать. Сидели на притащенных с веранды плетёных стульях, оставленных после себя бывшими хозяевами, с табуретом вместо стола и охапкой еловых веток вместо традиционной ёлки.

Прошлый праздник, — шумный и яркий, проведённый в компании Глеба с женой, Дианы и Ромки, просто Славы с «его девочками» и беспрестанно соревновавшегося с ним в остроумии Разумовского, — запомнился впервые пропущенным сквозь себя чувством, что у меня появилось своё собственное место в этой жизни, среди других людей, не безразличных к моей судьбе. Но по-настоящему не одинокой я ощутила себя только вдвоём с Кириллом в эту новогоднюю ночь, неуклюжую и поспешную, с громкими хлопками пускаемых на улице фейерверков и небывалой красоты вспышками огней в своей голове.

Именно тогда ко мне пришла уверенность, что у нас всё будет хорошо. Будем мы: я, он, наши дети, неугомонный пёс. Будут закаты с шёпотом нежных слов на ухо и рассветы, когда я буду варить ему крепкий чёрный кофе перед работой. Будут разбросанные под ногами игрушки, капли зелёнки на полу после вновь разбитых коленок, следы грязных лап на светлом ковре.

Будут слёзы, ожесточённые споры, скандалы и бурные примирения. Смех: грудной взрослый и звонкий детский. Будет счастье, выстраданное и заслуженное, вырванное нами у судьбы.

Всё будет.