Риго продолжал негодовать, пока в июне 1772 года к нему не пришел последний напечатанный STN том. Но тут же нашел другую тему для претензий: различия между изданиями, вышедшими в STN и у Крамера, настолько незначительны, что его покупатели не обращают на них внимания, и он мог бы выручить куда большие деньги, если бы не все эти проволочки. Впрочем, на деле он, скорее всего, переживал много меньше, чем на словах, поскольку в июне 1772 года заказал еще дюжину комплектов, еще один – в июне 1773‐го и еще два в ноябре 1774-го, доведя общий счет до девяносто пяти – впечатляющая цифра для девятитомного издания.

Ничто в письмах Риго не говорит о том, что он был предан делу Просвещения или верил в его философские и социальные идеи. Возможно, будучи протестантом, он с симпатией относился к таким вольтеровским ценностям, как толерантность и разум, но никаких тому подтверждений в его корреспонденции отыскать невозможно. Главная тема здесь – деньги. В тех редких случаях, когда при обсуждении сугубо деловых вопросов он все-таки позволяет себе некое личное отступление, тон у него остается предельно трезвым. Книжная торговля, написал он как-то раз, «во многом подобна ювелирному делу – а именно, если уж мода прошла, ты не сбудешь товар с рук ни по какой цене». Книги суть предметы роскоши, «товар, потребление которого занимает много времени… Книги – совсем не то, что мясо или хлеб». Впрочем, уважение к классикам Риго все-таки питал, пусть даже и к весьма немногим, вроде Мольера, чьи произведения «будут продаваться всегда, во все времена и в любом месте». Кроме того, он интересовался личными обстоятельствами ныне живущих писателей, особенно тех, чьи книги хорошо продавались: Мерсье, Ленге и, прежде всех прочих, Рейналя. После того как в 1778 году скончались разом и Вольтер, и Руссо, Рейналь занял в письмах книготорговцев место куда более значимое, чем все прочие авторы. Следует ли верить слухам, спрашивал Риго у STN в 1781 году, что старик аббат, будучи вынужден бежать из Франции после запрета, наложенного на «Философскую и политическую историю европейских установлений и торговли в обеих Индиях», планирует осесть в Швейцарии и жениться на «юной и милой швейцарской девушке»? «Вы же понимаете, что всякий человек, а уж тем более книготорговец, не может не интересоваться судьбой особы столь выдающейся».

Разговоров на политические темы Риго в письмах избегает, если не считать тех, что связаны с политикой правительства в области книжной торговли. Тем не менее он заказывал некоторые из радикальных памфлетов, направленных против деятельности Мопу166 в 1771–1774 годах. В означенную эпоху канцлер Рене Шарль Николя Огюстен де Мопу реформировал судебную систему, лишив политической власти парламенты, что вызвало волну антиправительственных протестов. Это были политические памфлеты, опубликованные уже после того, как в мае 1774 года на трон взошел Людовик XVI, что привело к падению Мопу в августе того же года. Как только Риго узнал о том, что в апреле 1775 года вышла «Мопуана, или Тайная и интимная переписка между канцлером Мопу и его фаворитом Соруэ» (Maupeouana, ou correspondance secrète et familière du chancelier Maupeou avec son coeur Sorhouet), он тут же попросил STN срочно прислать ему сто экземпляров. Эта двухтомная сатира расходилась настолько хорошо, что «Общество» поначалу даже не смогло найти ее у других издателей, так что Риго обратился к другим поставщикам. Что не помешало ему вполне успешно разместить в STN заказ на двадцать восемь экземпляров другого столь же популярного издания, «Исторического дневника о перевороте, произведенном в устройстве французской монархии месье де Мопу» (Journal historique de la révolution opérée dans la constitution de la monarchie française par M. de Maupeou). Хотя эта политическая литература, сама по себе весьма нелицеприятная, и была направлена против уже не существовавшего правительства, администрация Людовика XVI все равно рассматривала ее как подрывную и в высшей степени нежелательную. И это совершенно понятно, поскольку книги эти, обильно потчуя читателя анекдотами и скандальными подробностями, передавали представление о том, что монархия Бурбонов уже давно превратилась в режим сугубо деспотический. Заказывал ее Риго с условием, что все риски берет на себя STN. «Никакого риска» – настойчивый рефрен в его письмах. В отличие от разного рода маргиналов, подвизавшихся в книжной торговле, он никогда не занимался запрещенными книгами в большом объеме. Время от времени он таковые продавал, как указал в своем отчете от 1764 года местный интендант, но всерьез подвергать себя какой бы то ни было опасности не собирался. Вне зависимости от его собственных политических взглядов – о которых он предпочитал не распространяться – в деловых отношениях он был консервативен.

По неизвестной причине в архиве STN отсутствуют письма Риго за 1776 год, хотя, судя по бухгалтерским книгам издательства, весь этот год он продолжал активно с ним сотрудничать. Его корреспонденция за следующие десять лет показывает, что приоритеты у него остались теми же, что и в более ранних письмах. Он торговался за каждый су, негодовал на задержки с доставкой и всячески избегал рисков. После того как эдикты 1777 года вступили в силу, он начал опасаться, что антипиратская кампания воздвигнет серьезный барьер между ним и его швейцарскими поставщиками. Однако на практике положения эдиктов начали применяться едва ли не с середины 1779 года и даже при этом оказали не слишком заметное влияние на его торговые операции. Заказывать книги у STN он перестал после 1783 года, когда серьезный финансовый кризис заставил Типографическое общество Нёвшателя отказаться от издательской деятельности. Впрочем, во второй половине того же десятилетия с трудностями начал сталкиваться и он сам. Свой последний вексель он погасил в феврале 1786 года – как всегда, без каких бы то ни было намеков на затруднения с деньгами. Из его последнего письма, датированного 27 июля 1787 года, следует, что трудные времена настали повсюду: «В том, что я перестал осаждать вас заказами, моей вины нет. Виновата публика, которая больше не спешит покупать книги». К этому времени читающая публика и впрямь переключилась на газеты и памфлеты, и, судя по опыту Риго, к началу Французской революции книжная торговля в стране пребывала в состоянии полного упадка.

Абраам Фонтанель, еще один значимый клиент STN в Монпелье, вел дела в тени Риго, но вел их достаточно активно для того, чтобы в архиве STN сложилось весьма солидное досье. Его корреспонденция интересна прежде всего в качестве свидетельства о том, с каким трудом мелкому розничному торговцу приходилось зарабатывать себе на жизнь где-то на обочине местного рынка. Впервые в STN услышали о Фонтанеле в августе 1772 года, когда он решил открыть коммерческую библиотеку (cabinet littéraire), где можно было брать книги под залог, в городке под названием Манд, расположенном в глубине долины Ло в Лангедок-Руссильоне, у самого подножия Севенн. Это была протестантская территория, и Фонтанель получил каталог STN от одного из своих знакомых гугенотов, Жана-Франсуа Малерба, который держал книжную лавку в Лудёне. Никакого опыта в книжной торговле у Фонтанеля не было. По профессии он был художник и гравер. Но в какой-то момент ему пришла в голову мысль не просто открыть книжную лавку, но и совместить ее с cabinet littéraire, снабдив его дешевыми пиратскими изданиями, напечатанными в Швейцарии. Он предложил купить по два экземпляра каждой книги, обозначенной в каталоге, чтобы одну продать, а вторую одалживать клиентам за плату. Внимательно изучив каталог, он уже в сентябре отослал в STN заказ по двадцати трем позициям – на книги, связанные по большей части с медициной, агрономией и естественной историей. Месяцем позже он известил STN, что переехал в Монпелье, где надеется заполучить лицензию (brevet de libraire), которая позволит ему заниматься книжной торговлей на законных основаниях. Заказанный груз был доставлен ему уже по новому адресу в конце ноября. Транспортные расходы он счел весьма обременительными, но это не помешало ему сделать следующий заказ: в особенности ему были нужны книги по медицине и хирургии, которые, как и было сказано выше, в Монпелье шли особенно хорошо благодаря здешней сильной врачебной школе.

К маю 1773 года Фонтанель успел обзавестись небольшим книжным магазином и уяснить, что покупка книг в Швейцарии – дело не очень простое. Поначалу ему показалось, что самый рациональный способ доставки книг заключается в том, чтобы STN попросту докладывало предназначенный ему товар в тюки, отправляемые на адрес Риго. Но Риго задержал присланные Фонтанелю книги на несколько недель, что не могло не сказаться на продажах, а перед тем как вернуть их владельцу, изъял из упаковок каталоги STN, усложнив ему задачу по формированию следующих заказов. Разорвав связи с Риго, Фонтанель столкнулся с обычными трудностями, сопряженными с дальними перевозками: доставка занимала слишком много времени, посредники брали слишком большую цену, а груз часто приходил в поврежденном виде. Вдобавок ко всему под давлением со стороны Риго переплетчики в Монпелье отказывались фальцевать и сшивать книги, которые Фонтанель получал из Нёвшателя в виде цельных печатных листов. Так что Фонтанелю пришлось просить STN, чтобы те в виде исключения присылали ему уже сшитые экземпляры и избегали любых вариантов доставки, при которых его книги могли попасть в распоряжение Риго. Перед глазами у него были вполне убедительные примеры того, как Риго разорил Сезари и вытеснил из бизнеса других книготорговцев, так что ему приходилось остерегаться за себя. Тем не менее он не оставлял надежды, что со временем его предприятие разрастется, и с готовностью делал заказы на тысячи ливров, чтобы выжать все возможное из книжного рынка Монпелье, «где книжные новинки [nouveautés] и в особенности философские труды расходятся весьма неплохо». Именно в по этой причине, как он особо указал в одном из писем, заказ включал в себя «6 [экземпляров] „Системы природы“, 6 [экземпляров] Colporteur Шеврье167, 6 – „Об уме“ Гельвеция, а также по два или три экземпляра любых сочинений в подобном жанре».

Условия, выдвинутые Фонтанелем, были для STN неприемлемы, однако в мае 1773 года издательство заключило сделку со «страховщиком», который, как о том уже говорилось во второй главе, гарантировал перевозку грузов через границу за 16 процентов от их оптовой цены и выплачивал компенсацию, если груз конфисковали. Оно предложило 4 процента от стоимости страховки за то, чтобы товар доставлялся до Шалон-сюр-Сона или Бурк-ан-Бреса. Фонтанель выступил со встречным предложением: STN должно взять на себя все расходы и риски при доставке груза до Лиона. На этом переговоры зашли в тупик и не возобновлялись до января 1775 года, когда Фонтанель произвел окончательную выплату по первому заказу, а STN согласилось покрывать половину расходов по доставке до Лиона. В марте он прислал крупный заказ, отметив, что больше прочих ему нужны «те книги, которые вы называете философскими и которые расходятся лучше всего». Позже он решил, что эти запрещенные книги лучше покупать через Франсуа Грассе, лозаннского издателя и оптовика, который время от времени иногда принимался сбивать цены STN. Тем не менее, судя по большому заказу, поступившему в декабре 1775 года, Фонтанель продолжал получать из Нёвшателя значительную часть своего ассортимента. Книги были самые разные, от травелогов и исторической литературы до романов и прочей беллетристики. «Недавно я открыл cabinet littéraire на основе подписки, что даст мне возможность заказывать у вас в некотором количестве экземпляров хорошие романы и другие литературные произведения», – пояснил он.

Похоже на то, что этот cabinet littéraire был ключевым звеном во всем предприятии Фонтанеля. Он привлекал в магазин дополнительных покупателей, а хранящиеся на складе книги можно было и продавать, и использовать на долговременной основе. Кроме того, Фонтанель продолжал подрабатывать за счет рисунков и гравюр. Посетив его магазин во время своего турне в 1778 году, Фаварже написал: «Фонтанель – средних достоинств. Он больше торгует портретами и гравюрами, нежели книгами». На эти дополнительные виды деятельности Фонтанель опирался как на ресурс выживания в начале 1780‐х, когда в местной книжной торговле наступил спад, – но его бизнес устоял. Получив brevet de libraire, он официально числился теперь в «Альманахе книготорговли» как книготорговец и с уверенностью смотрел в будущее, о чем упомянул в одном из писем в STN: «Мое предприятие в ближайшем будущем будет расширяться, поскольку прочие [книготорговцы] вышли, похоже, из дела, и остались только мы с месье Риго. У Риго, который хочет быть единственным в отрасли, это вызывает отчаянную ревность. Он непрестанно показывает мне свою ненависть».

Тем не менее в августе 1781 года Фонтанель не смог уплатить по векселю 660 ливров, причем денег у него не прибавилось даже к ноябрю, когда он слег с тяжелой формой какой-то болезни, приключившейся во время деловой поездки в Бордо. Его жена, остававшаяся на время его отлучки управлять магазином, поехала следом, чтобы за ним ухаживать. STN согласилось на отсрочку платежа до выздоровления должника. Вернувшись в Монпелье, он восстановил контроль над своими финансами и продолжил заказывать книги. В мае 1782 года он написал, что положение дел внушает надежды. Он помог учредить академию ваяния и живописи, и провинциальные власти вознаградили его пенсионом и «титулом почетного члена-корреспондента и хранителя рисунков, что несколько облегчает мне жизнь». По его заказам можно сделать вывод, что свой магазин он старался обеспечить как можно более разнообразной литературой, включая новые издания Руссо, которые ему особенно хотелось заполучить. К концу 1782 года он наконец закрыл все платежи, которые значились за ним в бухгалтерских книгах STN.

Но затем колесо фортуны опять повернулось невыгодным для него образом. Что именно пошло не так, судить довольно трудно, поскольку из писем Фонтанеля за весь 1773 год до нас ни одно не дошло. Вероятнее всего, он, подобно другим мелким розничным торговцам, заказал больше книг, чем оказался в состоянии продать. В июне 1784 года STN еще раз обратилось за помощью в фирму «Вьялар, отец, сын и Турон», с тем чтобы взыскать с Фонтанеля накопившийся к этому времени долг: 1216 ливров, сумму более чем серьезную для хозяина небольшого книжного магазина. Вьялар разработал схему постепенного погашения долга, но Фонтанель не смог справиться и с этой задачей. С точки зрения Вьялара, главная проблема заключалась в том, что Фонтанель чрезмерно расширил свое предприятие: «Мне представляется, что он берет на себя больше, чем может сделать». На протяжении двух последующих лет «методом угроз и постоянной осады» Вьялару удалось выжать из Фонтанеля несколько небольших платежей. Привлекать его к суду бессмысленно, писал Вьялар, поскольку, если довести дело до банкротства, STN не получит вообще ничего. «С моей точки зрения, сделать ничего нельзя, кроме как выбивать один платеж за другим, сопровождая это великим множеством угроз»168. Когда в сентябре 1786 года поступил последний платеж, Фонтанель все еще оставался должен издательству 218 ливров, и STN перестало отправлять ему книги.

К этому времени Фонтанель уже достаточно долго и тесно сотрудничал с «Обществом», чтобы можно было составить общее представление о его предприятии. В его заказах прослеживается особый интерес к трудам Руссо, причем как к более ранним изданиям полного собрания сочинений, так и к посмертным дополнениям к этому корпусу, включая «Исповедь». В ассортименте у него было немало Вольтера, а также, вероятно, других «философских книг» самого разного рода; впрочем, как он сам объяснял в письмах, литературу этого жанра он предпочитал покупать у других оптовиков, которые брали меньше, чем STN. Кроме того, по его же собственным словам, его особо интересовали книги по медицине, от трактатов Альбрехта фон Галлера169 и Хермана Бурхаве170 до таких популярных брошюр Самюэля-Огюста Тиссо, как «Трактат об эпилепсии» (Traité d’ épilepsie), «О здоровье литераторов» (De la santé des gens de lettres), «Онанизм» (L’ Onanisme) и «Советы народу о здоровье» (Avis au peuple sur sa santé). Самая неожиданная книга, заказанная Фонтанелем, – это историческая пьеса Барнабе-Фирмьяна дю Розуа «Генрих IV, лирическая драма» (Henri IV, drame lyrique), которая прочих книготорговцев не интересовала совершенно. Как и многие другие, Фонтанель ценил труды таких классиков, как Эразм, Сервантес, Лафонтен и Мольер. А еще он заказывал самого разного толка протестантскую литературу, брошюры по педагогике, исторические сочинения и такие романы, как «Злоключения непостоянства» (Les Malheurs de l’ inconstance) Клода-Жозефа Дора или «Испытания чувства» Бакюляра д’ Арно.

Благодаря открытому Фонтанелем cabinet littéraire эти книги могли обращаться в Монпелье достаточно широко. К несчастью, он не оставил описания того, как именно функционировала его библиотека и какого рода публика ею пользовалась. Представляешь себе офицеров из местного гарнизона, чиновников из интендантства и священников из кафедрального собора, которые разглядывают полки в магазине Фонтанеля, перебирают гравюры в папках и обмениваются замечаниями о последних изданиях Вольтера и Руссо. Фаварже, зайдя к Фонтанелю, вполне мог попасть именно в такую компанию, пусть даже он ничего и не пишет о царившей в магазине атмосфере. Сам Фонтанель красноречием не отличался, а когда позволял себе наблюдения обобщающего характера, получались трюизмы, обычные для всех – почти без исключения – владельцев маленьких книжных лавок. «Времена нынче трудные», – восклицает он в одном из писем. «Я тружусь для того, чтобы зарабатывать деньги, а не для того, чтобы их терять», – в другом.

У Фаварже было много случаев послушать различные вариации на эти темы, и в особенности во время его следующей остановки, в Марселе, где он стал свидетелем конфликта, очень похожего на тот, что тянулся между Риго и Фонтанелем в Монпелье. Общий принцип построения профессиональной среды в больших провинциальных центрах постепенно становился очевиден: везде, куда бы ни приезжал Фаварже, он обнаруживал одного или двух солидных книготорговцев в центре торговой сети и нескольких мелких розничных торговцев, отчаянно боровшихся за жизнь по ее краям.

По прибытии в Марсель Фаварже понял, что оказался в совершенно ином мире: протестанты остались позади, а перед глазами расстилалось Средиземное море. В праздничный день 15 августа, посвященный Успению Пресвятой Девы Марии, он отправил в STN подробный отчет. На улицах было не протолкнуться, пушки в форте и на кораблях палили в честь Девы. Марсель (с населением в 85 000 человек) был третьим по численности городом Франции и первым по значимости портом. Люди со всех концов Средиземноморья, многие в национальных костюмах, кишели на улицах и искали наслаждений в самозабвении, невообразимом в Швейцарии. Современник описывал марсельцев как людей «веселых, живых, теряющих голову как в наслаждениях, так и в гневе. Это одаренные блистательным умом натуры со взрывным темпераментом и кровью, готовой вскипеть в любой момент». А еще он обратил внимание на общую нехватку сдержанности: «Разврат здесь царит совершенно открыто»171. Конечно, следует делать скидку на то, что эта картина соответствует жанру «описания нравов» (moeurs), непременной составной части в травелогах XVIII столетия, а потому зиждется на стереотипах, многие из которых существуют и по сей день. Но отмахиваться от него как от чистой фантазии также не следует, поскольку, несмотря на вполне очевидные преувеличения, оно имеет некоторое отношение к литературному рынку.

Когда в 1764 году интендант описывал Марсель для национального обзора книготорговцев и печатников, он уделил особое внимание безраздельному господству нелегальных книг и брошюр, «в равной степени пагубных как для религии, так и для нравственности и вызывающих безудержную вольность мнений, каковая может возыметь весьма опасные последствия». В Марселе была гильдия книготорговцев и собственная палата синдиков, которая, как предполагалось, должна была досматривать все ввозимые товары. Впрочем, по замечанию интенданта, любой груз вполне может миновать досмотр, особенно в том случае, если следует через Ниццу. Он настоятельно рекомендовал усилить полицейский контроль172. Реакция правительства не заставила себя ждать, и в Марсель был направлен необычайно строгий инспектор по делам книжной торговли, Пьер Дюран, который, согласно описанию Фаварже, вполне способен съесть родного брата, лишь бы у него на тарелке было мясо173.

Марсель. Гравюра из «Nouveau voyage pittoresque de la France». Париж. Остервальд. 1817 (BiCJ)

В свете полученной информации Фаварже очень постарался заручиться поддержкой Жана Иньяра, книготорговца, который помогал проходить через палату синдиков грузам, прибывавшим из Женевы и Лозанны, и который согласился оказывать те же услуги STN. Когда Фаварже отправился наносить визиты местным книготорговцам, а их насчитывалось девятнадцать человек, Иньяр получил от него оценку «хороший». Бóльшая часть остальных при этом попала в категорию «посредственных», а то и напрямую в «плохие». В отчете, отправленном в STN, Фаварже, как всегда, немногословен: