Глава 8

Ним, Монпелье, Марсель. Борьба за выживание на Юге

После того как Фаварже уехал из Авиньона, дела у него пошли несколько лучше. Он, как мог, переносил августовскую жару, а лошадь его шла так, как будто покинула Нёвшатель только вчера. Единственной его проблемой оставалась весьма неприятная форма чесотки. Зуд, сопровождавшийся, как правило, красной сыпью и даже волдырями, бывал порой совершенно непереносим. В наши дни чесотка легко вылечивается при помощи перметриновой мази, инсектицида, который за двенадцать часов убивает вызывающих это заболевание клещей, хотя сам зуд может сохраняться еще две и даже три недели. Но Фаварже приходилось полагаться на медицину своей эпохи. Проконсультировавшись с врачом в Ниме, он решил следовать стандартной в те времена процедуре лечения: «Мне придется сделать кровопускание, а на следующий день очистку организма [при помощи клизмы]».

Он понятия не имел, где и как подхватил эту напасть. Современные дерматологи, как правило, полагают, что чесоточный клещ может передаваться через постельное белье, полотенца и мебельную обивку. В отличие от опрятных швейцарских гостиниц, французские постоялые дворы в XVIII веке были грязными до крайности. Как раз в то время, когда Фаварже ездил по Южной Франции, один французский путешественник охарактеризовал их как «самые настоящие выгребные ямы. Все, что там предлагают в качестве еды, отвратительно. Дом, хозяин, хозяйка, лестница, мебель – все, вплоть до последней служанки, одинаково плохо. Прибавьте к этому самые жесткие на всем свете кровати, самые грязные и дурно выстиранные простыни, а также стены и камины, едва ли не сплошь исписанные наиглупейшими непристойностями… Грязь есть порок общенациональный»145. Фаварже на условия проживания на французских постоялых дворах не жаловался, но чесотку, вероятнее всего, подцепил на одном из них от несвежего постельного белья. Как правило, чесоточные клещи не живут более трех суток, так что заболевание должно было исчезнуть само собой (после неизбежных мучений от постоянного зуда). Во всяком случае, в последующих письмах он о нем не упоминает.

Ним. Гравюра из «Nouveau voyage pittoresque de la France». Париж. Остервальд. 1817 (BiCJ)

Не упоминает он также – чтобы не отклоняться от возложенной на него задачи – и о каких бы то ни было особенностях тех городов, через которые проезжает, за исключением книжных магазинов, а чаще всего об отсутствии оных. После Авиньона количество книжных магазинов на единицу площади в долине Роны и на южном побережье Франции резко уменьшилось, если судить по письмам Фаварже и по «Альманаху книготорговли», который он возил с собой146. Книжные магазины он выискивал повсюду, но не обнаруживал их даже в городах, которые на современных картах кажутся довольно значительными, таких как Шомерак, Прива, Вивьер и Карпантра. Он обнаружил всего по одному книготорговцу в Монтелимаре, Апте и Оранже (да и тот, в Оранже, по профессии был изготовителем париков и пытался извлечь дополнительный доход из торговли литургической литературой), также одного в Юзе и одного в Тарасконе. Никто из них не вел дела настолько успешно, чтобы позволить себе заказывать книги из Нёвшателя. Фактически, помимо религиозной литературы и местных изданий-однодневок, они не продавали почти ничего. Зато в Арле было два книжных магазина, в Валансе три, а в Экс-ан-Провансе целых четыре. Но когда Фаварже ознакомился с предлагавшимися в этих магазинах книгами, он обнаружил полное отсутствие новинок (nouveautés); исключением стал только магазин братьев Давид, самый большой из четырех в Экс-ан-Провансе. По шкале «солидности» Фаварже поставил братьям Давид наивысшую оценку, хотя они сами сказали ему, что розничные продажи у них «настолько незначительные, что они продают лишь один-два экземпляра каждой новой книги».

Добравшись до берегов Средиземного моря и изучив пересекавшие эту местность торговые пути, Фаварже не обнаружил признаков процветающей книжной торговли. В Тулоне было всего три книжных магазина, и их владельцы заверили его в том, что у них редко покупают что-либо за исключением книг по морскому делу. В Пезенасе и Безьере тоже было по три, и наиболее перспективным из всех Фаварже показался Фюзье из Пезенаса: он оформил несколько подписок на «Энциклопедию», заказал три комплекта собрания сочинений Вольтера в сорока восьми томах и попросил дополнить заказ таким количеством других книг, чтобы в итоге получился тюк на 300–400 фунтов. В Безьере магазин «вдовы Одозан и сына» получил оценку «неплохого»: там подписались на шесть комплектов «Энциклопедии», хотя Фаварже не ожидал, что они вообще станут делать какой-либо заказ. Единственный каркассонский книготорговец, Раймон Эриссон, заслужил репутацию «очень хорошего», хотя торговля у него шла не слишком бойко и Фаварже так и не удалось добиться от него ни единого заказа. В других значимых городах – Ганже, Агде, Нарбонне, Лодеве – книжных магазинов не было вообще.

Каждый из этих городов может похвастаться роскошными достопримечательностями – средневековыми замками, готическими церквями, городскими особняками эпохи Возрождения, – но, как и прежде, в дневнике Фаварже не остается ничего, кроме разочарованных заметок о том, что продавать здесь книги просто некому. Впрочем, особого внимания заслуживают три исключения: Ним, Монпелье и Марсель. Спрос на современную литературу был сосредоточен именно в этих трех городах, а лучшие здешние книготорговцы господствовали на всем региональном рынке. С каждым из них STN охотно вело дела, и каждый преследовал одну и ту же цель: захватить как можно большую часть рынка и вытеснить остальных. Результатом была всеобщая борьба за выживание, ход которой можно довольно подробно проследить как по письмам Фаварже, так и по корреспонденции всех этих торговцев, состоявших в регулярной переписке с STN на протяжении 1770‐х и 1780‐х годов.

Сначала Фаварже остановился в Ниме. Книжный рынок там процветал благодаря двум факторам: шелку и протестантам. Выработка шелка и другой текстильной продукции привела к невиданному росту местной экономики в середине XVIII века, а многочисленная протестантская община, которая в 1778 году составляла до трети от 39 000 жителей Нима, жадно скупала книги: в основном Библии и литургическую литературу, но и просветительские трактаты также пользовались спросом. Протестантизм, как религия книги, создавал плодородную почву для восприятия философских идей. О том, как взаимодействовали эти направления в культуре, можно судить по письмам нимских книготорговцев.

Впрочем, как и в большинстве провинциальных центров, очень немногие местные книжные магазины торговали настолько успешно, чтобы их хозяева могли регулярно заказывать книги у иностранных издателей. Двое из них, Мишель Год и Бюше (имя в документах не сохранилось), пользовались большим влиянием, чем все прочие. Говорить о каких-либо «бизнес-планах» применительно к XVIII веку было бы анахронизмом, но действовали эти двое в совершенно противоположных манерах: Год держался консервативных методов в размещении заказов и оплате счетов, а Бюше рисковал и играл по-крупному.

Войдя в магазин Года на главной улице (grande rue) в самом сердце Нима, Фаварже оказался на дружественной территории. Повсюду стояли протестантские книги. Сам Год, вероятно, был гугенотом и угождал своей протестантской клиентуре. Его письма, которые с 1771 года регулярно приходили в STN, показывают его как человека строгих правил, благоразумного, готового торговаться за каждый грош, но безукоризненно честного во всем, что касалось выплат по счетам и бухгалтерского учета. Получив очередную партию книг, клиенты STN, как правило, расплачивались долговыми обязательствами (векселями или другими какими-нибудь расписками), срок погашения которых обычно истекал через двенадцать месяцев. Для каждого из клиентов STN вело отдельный учет долгов. Время от времени баланс сводился и сверялся с записями клиента: издательство отправляло ему отчет со своей версией дебета и кредита, а он должен был в ответ прислать свой собственный отчет (contre compte). Если между двумя версиями обнаруживались расхождения, начинались переговоры, после которых клиент присылал обязательство погасить недостающую часть долга. Впрочем, перед открытием нового счета стороны зачастую с головой уходили в споры относительно былых расхождений, и эти споры многое могут сказать о характере как самого книготорговца, так и его предприятия. Например, Год, подводя счета за 1772 год, исправил несколько допущенных STN ошибок, включая одну выгодную для него самого. В 1774 году уже STN показалось, что оно подловило на ошибке Года. В его адрес было отправлено гневное письмо, и после обмена ледяными ремарками речь даже зашла о том, что его могут привлечь к суду. Но Год не собирался идти на попятный, ссылаясь на свою «честность, которая значит для нас больше, чем все угрозы этого мира». В конце концов выяснилось, как вынуждено было признать STN, что он был прав. Такая принципиальность производила на Фаварже куда большее впечатление, чем пустопорожняя болтовня, с которой он сталкивался во многих других магазинах. Собрав необходимую информацию у местных купцов, он написал в головную контору, что фирма «Год, отец и сын» продолжает пользоваться безупречной репутацией, и порекомендовал открыть для них новый счет. Конечно, обсуждать детали каждой сделки с Годом и сыном было очень непросто, но он бы предпочел их всем остальным книгопродавцам города: «Я бы с огромной радостью возобновил отношения с ними. Люди они весьма симпатичные».

Эта личная расположенность могла усиливаться чувством кальвинистской солидарности. Вскоре по прибытии в Ним Фаварже сходил послушать проповедь «в пустыне» Поля Рабо, самого авторитетного из всех лидеров гугенотской диаспоры. К тому времени, как Фаварже приехал в Южную Францию, протестантов преследовать перестали, но в их сообществе была жива память о тех зверствах, которые им пришлось пережить после отмены Нантского эдикта в 1685 году, когда они были лишены всех гражданских прав, что, в свою очередь, привело к восстанию камизаров и к гражданской войне 1702–1715 годов. Когда гонения возобновились, между 1745 и 1753 годами, Рабо вынужден был скрываться, поскольку речь шла о жизни и смерти. Один из ключевых пайщиков STN, Фредерик-Самюэль Остервальд, знал его лично, и Рабо, так же как и его сын, Жан-Поль Рабо де Сент-Этьен, который в 1789 году станет весьма заметной фигурой в Национальной ассамблее, обещали Фаварже поспособствовать продаже выпущенных STN Библий, а также снабдили его дополнительным списком адресов гугенотских священников, обитавших в местах, где ему еще предстояло побывать: эти люди при случае могли оказать ему помощь и привлечь покупателей.

В первом же заказе, который мы встречаем в письмах Года, значатся 105 экземпляров Библии – то есть кальвинистской Библии, дополненной комментарием Жана-Фредерика Остервальда (родственника Фредерика-Самюэля): во Франции эта книга была запрещена. Везти ее через Лион было слишком рискованно, и Год предложил STN использовать сухопутный маршрут на Турин, а затем на Ниццу и Марсель, где у него был заслуживавший доверия агент. Не смущаясь возросшими ценами, он вскоре заказал еще сто Библий и к ним большую подборку разнообразных светских книг, среди которых особо выделил «Философскую и политическую историю европейских установлений и торговли в обеих Индиях» Рейналя. Он написал, что эта книга продается очень хорошо. И если STN взялось бы напечатать ее пиратское издание, он бы взял пятьдесят экземпляров. Этой возможностью «Общество» не воспользовалось (тем самым совершив, как выяснилось позже, одну из своих самых серьезных ошибок), поэтому Год пополнил книжные запасы у более предприимчивого лионского пирата. Пять месяцев спустя STN, неспособное самостоятельно удовлетворить спрос других своих клиентов на это издание, начало регулярно получать по обмену крупные партии «Философской истории» уже от него самого.