Револь отомстил Пиону, придержав несколько учтенных таможенных квитанций, которые получил от возчиков, доставивших другие грузы, отправленные этим же агентом. Квитанции нужно было вернуть в таможенную контору во Фрамбуре к определенной дате, в противном случае Пиону, чье имя было в них проставлено, пришлось бы уплатить штраф в 2000 ливров. По мере того как срок приближался, Пион слал все более и более гневные письма и STN, и Револю, на которого они не производили никакого впечатления: «Он просто самозванец… Ему настолько лень писать письма, что мы, как правило, получаем от него извещение об отправке через 8–15 дней после того, как получили груз, что само по себе может причинить серьезный ущерб». В конечном счете Револь вернул квитанции к нужному сроку, и инцидент был исчерпан. Этот конфликт был заурядным происшествием, однако он дает нам представление о том, что напряженность, возникавшая между партнерами, всегда грозила разорвать социальные связи, которые необходимо было сохранять для успешного хода контрабандных операций.

В отношениях Револя с STN период наибольших доверия и сердечности наступил летом 1780 года. К июню он осуществил множество успешных поставок и в общей сложности заработал 1991 ливр. Он познакомился с членами совета директоров STN лично, во время деловой поездки, маршрут которой в августе пролег через Нёвшатель. Судя по тону его последующих писем, поладили они между собой весьма неплохо. Они наверняка обсуждали двуличие и вороватость Дюплена в роли руководителя предприятия по изданию «Энциклопедии», поскольку по возвращении в Лион Револь написал, что там только что скончалась мадам Дюплен: «Словно бы небесная кара настигла его, наказав за алчность и жажду золота, которую он утоляет за счет всех вокруг». Остервальду Револь послал шоколадных конфет, дочери Остервальда отрез ткани, а Боссе – вина. Кроме того, он докладывал о лионских пиратских изданиях. Так, в январе 1781 года он написал: «„Французский театр“, изданный Граби, кажется, входит в моду».

Однако уже к марту STN начало выражать недовольство проволочками и некоторыми финансовыми обстоятельствами. Револь не повышал те расценки на свои услуги, о которых договорился с «Обществом», но с покупателей брал все больше и больше, и те отвечали на это гневными письмами как на адрес STN, так и на его собственный адрес. К 1782 году жалобы пошли таким потоком, что жаловаться стал и сам Револь: «Постоянные упреки, причем несправедливые – это становится положительно невыносимым». Он ставил на вид «Обществу», что правление недооценивает тот риск, которому он подвергает себя, и ту опасность, которую представляет возможная конфискация груза не только в Лионе, но и где-либо еще во Франции. «Общество» наверняка понесло бы большие убытки, если бы не способность Револя привлекать к делу агентов по доставке и «тайных друзей», которые были у него на всех основных маршрутах. Он заявлял, что чувствует себя настолько уязвленным, что уже готов и вовсе бросить это дело (однако нам надо делать скидку на риторическую патетичность его писем). В STN даже понятия не имеют о том, чем он рискует, уберегая тюки с книгами от досмотра. «Полученная прибыль ни в какое сравнение не идет с теми трудностями и заботами, которых все это требует. Вознаграждением нашим может стать lettre de cachet [ордер на арест]!»

Эта ссора была улажена в июле 1782 года. Благодаря неким неназванным «новым договоренностям», написал Револь, он сможет обмануть год от года нараставшую бдительность французских властей и снизить при этом расценки, а также уменьшить сроки доставки. Он реорганизовал свое предприятие и дал ему новое название, Revol, Geste et Compagnie, из чего можно заключить, что у него появился партнер. Однако новая тактика особого успеха не принесла. В феврале 1783 года Револя поймали с большой партией книг, запрещенных по политическим причинам, включая радикальный трактат Мирабо «О королевских ордерах на арест и о государственных тюрьмах» (Des Lettres de cachet et des prisons d’ Etat) и два политических пасквиля, «Анналы Людовика XV» (Les Fastes de Louis XV)103 и «Обворованный шпион» (L’ Espion dévalisé)104. Ни одна из них не принадлежала STN, но ситуация была крайне серьезной, поскольку поставки через Револя прекратились. Он слег в постель, страдая от «весьма опасного недуга», вызванного случившимся с ним несчастьем. Фаварже, который в это время был в деловой поездке в Женеве, написал, что, по слухам, потери Револя оцениваются в 10 000 ливров: «Для него это не пустяки. Поговаривают, что он может не оправиться от болезни… Нам следует считать, что лионский маршрут мы потеряли». Как и когда Револь пошел на поправку, нам неизвестно, однако маршрут через Понтарлье и Лион так и остался закрытым, поскольку 12 июня 1783 года французское правительство издало указ, о котором речь уже шла во второй главе, с требованием, чтобы все ввезенные в страну книги проходили досмотр в парижской палате синдиков, каким бы ни был финальный пункт назначения.

Столкнувшись с этим препятствием, Револь и STN прекратили совместную деятельность, и переписка между ними свелась к долгим и нудным бухгалтерским спорам. Револь утверждал, что STN должно ему за уже оказанные услуги 2400 ливров; издательство придерживалось цифры в 1800 ливров; он выразил готовность скостить 300 ливров; и в конечном счете в июле 1784 года стороны сошлись на 2100 ливрах. Из этой суммы Револь на 771 ливр приобрел экземпляры «Энциклопедии», которые уже лежали у него на складе. Таким образом, окончательный платеж STN Револю составил 1329 ливров, что примерно соответствовало заработку обычного рабочего за четыре года.

Исходом этим он остался недоволен, насколько можно судить по его письму от 4 июля 1784 года, которое заслуживает, чтобы его привели целиком:

Этот рефрен Револь повторил в письме от 22 июля 1784 года, в котором заявил о своей решимости никогда больше не работать с STN. Больше в издательство писем от него не приходило – до 29 января 1788 года, когда он ответил на запрос STN относительно слухов, что он будто бы вернулся к прежнему роду занятий. Он написал, что многие издатели умоляли его предпринять подобный шаг, но он отказался. Слишком свежи полученные раны. «Навряд ли вы забыли, месье, о том, сколько бед обрушилось на наши головы – состояние здоровья, репутация, серьезные потери в деньгах и великое множество горестей». Кроме того, он был уверен, что за ним следят.

И все же… если STN сможет доставить груз в Макон или в Шалон-сюр-Сон, Револь обещал, что найдет способ легализовать его, проведя через Лион. В издательстве не стали спешить и хвататься за это предложение, хотя восемь месяцев спустя он сообщил, что может отправлять грузы во Францию, маскируя их под транзитные поставки в Авиньон. Один тюк STN в Авиньон все-таки отправило в ноябре 1788 года. Операция прошла без каких бы то ни было сложностей, и Револь написал, что с готовностью возьмется за дальнейшие поставки. Но на этом переписка между ними оборвалась, а разразившаяся вскоре Французская революция, объявив свободу печати, и вовсе разрушила самые основы деятельности тех предприятий, что доставляли книги читателям во времена, когда подобные свободы казались немыслимыми.

Глава 7

Авиньон. Обмен товарами

Покинув Лион, Фаварже направился к тучным рыночным пажитям на юге Франции. Сперва он завернул в Гренобль, затем двинулся вниз по долине Роны, главному здешнему торговому пути еще с римских времен. В отличие от наших дней, когда уровень воды в Роне поддерживается более или менее постоянным при помощи дамб и шлюзов, в XVIII столетии эта река была крайне норовистой и то разливалась, то почти пересыхала в зависимости от времени года. Фаварже ничего не сообщает нам ни о ее красотах, ни о расположенных вдоль нее великолепных городах, однако названия этих городов то и дело встречаются в его отчетах, в порядке следования: Вьен, Валанс, Монтелимар, Оранж, Авиньон, Арль, Монпелье, Экс-ан-Прованс (к востоку от Роны), Ним (к западу), и в итоге его маршрут упирается в Средиземное море в Марселе105. Для современного читателя, который путешествовал по Югу Франции с Guide Michelin или Guide Bleu106 в руках, само это название вызывает в памяти виноградники, замки, римские руины, церкви в романском стиле, сводчатые галереи вдоль улиц и городские площади, утопающие в тени платанов. Фаварже, как всегда, сосредоточенный на деле, ограничился в отчетах для STN вопросами книжной торговли; впрочем, он упоминает о жаре – август выдался знойным – и о своей лошади, про которую он с гордостью пишет, что она хорошо держится под палящим солнцем.

Но внимания Фаварже требовало множество тем, относившихся к книжной торговле, и, прибыв 1 августа в Авиньон, он сосредоточился на той стороне дела, которая была крайне значимой для успеха издательской деятельности в XVIII веке, хотя в наши времена забыта едва ли не полностью107. Это была меновая торговля (commerce d’ échanges), принятая среди издателей, обменивавших собственные книги на выборку из книг дружественного издательства, равную по цене. Если издатель печатал, скажем, тысячу экземпляров книги, он часто обменивал сотню из них или даже больше на другие издания, делая выбор по каталогам или по сведениям из деловой переписки. Таким образом он снижал коммерческие риски, так как его книга могла настолько плохо распродаваться, что расходы на бумагу и печать не окупались, или же ее сбыт могло подорвать пиратское издание, которое оказывалось на прилавках раньше. В то же время он вносил разнообразие в свой товар. Благодаря обменам он создавал запас livres d’ assortiment, то есть книг, которыми мог торговать как оптовый поставщик, в добавление к livres de fonds, то есть книгам, которые издал сам.

Авиньон. Гравюра из «Nouveau voyage pittoresque de la France». Париж. Остервальд. 1817 (BiCJ)

В сделках такого рода деньги из рук в руки не переходили – соображение немаловажное, если учесть, как непросто было порой получить наличные. Книгопечатник заносил эти приобретения в специальные comptes de changes в своих бухгалтерских книгах, помечая количество листов в каждом издании. Обмены обычно происходили из расчета листажа, хотя и здесь возникали свои проблемы, поскольку листы одного формата могли различаться по стоимости, в зависимости от качества бумаги и печати. Некоторые издатели предпочитали менять книги, исходя из их оптовой цены, но и тут были свои сложности, поскольку они порой расходились в оценке рыночной стоимости той или иной книги. Как уже было сказано в четвертой главе, STN установило стандартную оптовую цену в один су за лист практически для всех своих книг, так что стандартный томик in octavo объемом в двадцать листов (320 страниц) стоил клиенту 20 су, или 1 турский ливр. Таким образом, в своей рыночной политике оно было последовательным, велась ли торговля исходя из оптовых цен или из листажа, хотя «Общество» предпочитало второй вариант, поскольку его партнеры по сделкам часто пытались завышать цены на свой товар.