Меновая торговля была весьма важной составной частью книжной индустрии XVIII века. Какая бы то ни было оценка ее масштабов невозможна, поскольку у нас попросту нет соответствующих документов. Но, судя по архивам STN, можно предположить, что такая практика была широко распространена, особенно среди швейцарских и авиньонских типографов. Поскольку на обмен шла значительная доля печатной продукции, издатели со временем неизбежно превращались в оптовых торговцев. Они составляли объемистые описи, если судить по тем каталогам, которые рассылались почтой. А поскольку сеть взаимообмена была настолько обширной, зачастую выходило так, что несколько типографий предлагали одно и то же издание одной и той же книги, вне зависимости от того, сами они ее напечатали или нет. Если клиент заказывал книгу, которой не было у издателя, тот иногда заполучал ее посредством обмена по случаю. В результате сложился общий корпус литературных текстов, основанный на читательском спросе и поддерживавшийся издательскими домами, которые на постоянной основе торговали между собой. Торговые практики STN не слишком отличались от аналогичных практик Société typographique de Lausanne или Société typographique de Berne. Эти три фирмы время от времени вступали в альянсы и даже осуществляли совместные пиратские издания, деля между собой риски, расходы и прибыль. Их каталоги, которые выходили как минимум раз в год, очень походили друг на друга, и они не сбивали друг другу цены на рынке, поскольку каждый дом обладал собственной клиентской сетью среди розничных торговцев.

Между тем соперничество было настолько отчаянным, особенно в секторе пиратских перепечаток, что врагов у издателей могло быть больше, чем друзей, а при внезапном изменении ситуации на рынке союзники легко могли превратиться во врагов. Способов обмануть партнера было множество. Скажем, при обмене по листажу одна из сторон могла отправить другой листы, напечатанные на плохой бумаге стертым шрифтом и с большими интервалами между строк, так что производство этих книг не требовало больших затрат. Кто-то исключал из обменного списка те книги, которые продавались лучше всего, или утаивал находившуюся у него в печати книгу, чтобы самому воспользоваться спросом на нее до обмена. Livres philosophiques предполагали более серьезные риски и продавались по более высоким ценам, чем пиратские издания книг разрешенных или находившихся под не слишком строгим запретом. Так что и обменивали их по более высокому курсу: как правило, один лист livre philosophique шел за два листа обычной книги.

Базовых знаний в области меновой торговли Фаварже должен был набраться еще в те времена, когда осваивал ремесло на складах и в конторах STN в Нёвшателе. Однако STN не доверяло ему самостоятельно вести обменные операции до тех пор, пока он не стал искушенным торговым представителем, знавшим по собственному опыту, как ведут подобные дела другие издатели. Переговоры требовали специальных знаний и навыков: нужно было добыть информацию о книжных запасах какого-либо издателя, оценить рыночный потенциал тех книг, что он готов был предложить для обмена, понять, насколько он заслуживает доверия во всем, что касалось добросовестного исполнения взятых на себя обязательств (типограф всегда мог найти способ прицепиться к расценкам на доставку, попорченным листам, задержкам и так далее). Обмен предполагал такой объем профессиональной информированности, что осуществлялся, как правило, только на самом высоком уровне, через деловую корреспонденцию между директорами издательских домов. Поскольку члены совета директоров STN состояли в переписке с издателями со всех концов Европы, они видели общую картину предложения и спроса. Однако даже им не дано было предугадать, станет ли тот или иной издатель скрывать информацию о своих реальных книжных запасах, предназначенных для продажи, а не обмена; не планирует ли он продавать книги, полученные от STN по заниженным ценам, и тем самым снизить собственные продажи самим «Обществом»; не задержит ли он поставку своей части обмененных книг, чтобы первым выйти на рынок с изданиями, которыми намерены торговать оба дома. Для того чтобы остаться в выигрыше от таких сделок по обмену товаром, издатель нуждался в инсайдерской информации о том, что происходит в наиболее активных центрах книжной торговли, таких как Лион и Руан, где sociétés typographiques отчаянно конкурировали между собой, стремясь каждый удовлетворить спрос на дешевые пиратские издания французских книг. И никто не мог справиться с этой задачей лучше, чем торговый представитель, который мог ходить по городским книжным магазинам, собирая слухи и вынюхивая сведения о том, кто, что и как печатает.

Именно такого рода разведка и была одной из основных целей предпринятого Фаварже тур де Франс, но прежде чем ему доверили столь деликатную миссию, он, конечно, должен был набраться соответствующего опыта. Более короткая поездка, в которую он как представитель STN отправился в 1776 году, позволила ему овладеть основами ремесла, так что, пожалуй, имеет смысл прервать рассказ о его путешествии в 1778 году для того, чтобы посмотреть, как он учился обмену книг за два года до описываемых событий108. Первый важный урок он получил в августе 1776 года в Лозанне, где наладил добрые отношения с Жаном-Пьером Эбашем, крупным тамошним издателем и союзником STN. Эбаш по-дружески известил его о том, что лионский книготорговец по имени Жан-Мари Барре тайком печатает пиратское издание «Курса занятий для обучения принца Пармского» Кондильяка, великого компендиума просветительской мысли, который был опубликован в 1775 году в Париже с фальшивым пармским адресом в выходных данных. Если верить слухам – а информация пришла от итальянского книгопродавца к Жюлю-Анри Потту, еще одному из лозаннских издателей, а уже через Потта к Эбашу, – книга может иметь успех, но и ошибок в ней будет предостаточно, поскольку оригинальную рукопись в Италии конфисковала полиция. Фаварже сообщил эти сведения начальству и занес их в журнал, чтобы оказаться во всеоружии, когда позже, в Лионе, настанет время переговоров по обменным операциям с Барре. Тем временем до него дошел слух о потенциальном бестселлере, о «Разделе Польши» (Le Partage de la Pologne. Лондон, 1775), книге, написанной на актуальную в тот момент тему, которой был Первый раздел Польши в 1772 году. Авторство этого сочинения приписывалось (ошибочно) Фридриху Великому. Работу над перепечаткой этого издания якобы только что закончил лозаннский типограф Франсуа Грассе, пройдоха и склочник, который часто ссорился с STN. Когда Фаварже зашел к нему в первый раз и поинтересовался, что тот в последнее время выпустил в свет, Грассе ответил: «Ничего нового». Но после того как сведения об этом тайном переиздании все-таки просочились – вероятнее всего, через кого-то из работников или конторских клерков, поскольку Грассе постоянно конфликтовал с людьми, которых нанимал на работу, – Фаварже вернулся и потребовал обменять ему сто экземпляров. Отказ означал бы прямую конфронтацию с STN, и Грассе отправил в Нёвшатель запрошенную сотню экземпляров.

Окрыленный первым успехом, Фаварже отправился в Женеву и продолжил охоту уже на тамошних пиратов. Одним из первых ему подвернулся под руку младший брат Грассе, Габриэль, человек куда более приятный, но менее надежный в качестве делового партнера. Младший Грассе предложил livres philosophiques по откровенно заниженной цене: три листа к двум из запасов STN, причем предложение включало философско-порнографическую «Терезу-философа» (Thérèse philosophe109), которая как раз была у него в работе. Но было и еще более сильное искушение: он сказал Фаварже, что вскоре ему пришлют для печати три новых произведения Вольтера. Вольтер, обитавший совсем неподалеку, в Фернее, и впрямь часто передавал таким маргинальным издателям, как Грассе, маленькие анонимные памфлеты, которые сам называл своими petits pâtés, «маленькими пирожными», тогда как более основательные труды приберегал для другого женевского Габриэля, «ангела Гавриила» Крамера. Ничего конкретного об этих книгах Грассе говорить не хотел, не сообщил даже названий, но при мысли о том, что можно получить по обмену труды самого известного писателя Европы, у Фаварже потекли слюнки: «Они будут прекрасно продаваться». Кроме того, Фаварже передавал директорам STN новости о том, что готовят к продаже другие специалисты по livres philosophiques. Пьер Галле скоро выпустит еще две порнографические книги, а Жак-Бенжамен Терон того и гляди выбросит на рынок новое издание «Об уме» (De l’ Esprit), знаменитый антирелигиозный трактат Гельвеция110, вместе с еще одним откровенно атеистическим трактатом, написанным кем-то из окружения д’ Ольбаша, «Опыт о предрассудках» (Essai sur les préjugés). Никаких договоров по обменам на эти книги Фаварже заключать не стал. Вместо этого он, может быть, просто в силу обычной для начинающего профессионала неуверенности в собственной компетентности, передал всю найденную информацию начальству и предоставил им самим принимать решения.

Фаварже продолжал прощупывать почву относительно возможных обменных операций всюду, куда приезжал по дороге, особенно в Лионе – этот крайне значимый для книжного дела центр он также посетил в 1776 году. Впрочем, как было четко прописано в полученных им инструкциях, с лионцами он должен был держать ухо востро. Они постоянно враждовали между собой, пытались втравить в эту вражду швейцарские издательские дома и внезапно меняли союзников. Так что Фаварже стал вести себя осторожнее. Но он не мог себе позволить робость, и, к большому его облегчению, первая же серьезная схватка закончилась в его пользу. Вооружившись полученной от Эбаша информацией о том, что Барре тайком от всех печатает «Курс занятий» Кондильяка, он заявился к Барре в типографию и потребовал предоставить для обмена крупную партию нового издания. Будучи захвачен врасплох, Барре согласился обменять 250 экземпляров на те книги, которые предлагало STN. Но, к сожалению, когда Фаварже показал ему список книг, которые готово было предложить STN, Барре заметил отсутствие в нем издания, которое в Нёвшателе только что напечатали и о котором он знал от своих информантов: «Переписки папы Ганганелли» (Correspondance du pape Ganganell), бестселлера, позволявшего читателю получить представление о временах папы Климента XIV, который в 1773 году запретил орден иезуитов и умер год спустя. Его письма заворожили читающую публику во Франции, где запрет ордена вызвал яростную полемику. Исключая «Переписку» из перечня книг для меновой торговли, STN рассчитывало продать весь тираж за наличные и тем самым получить максимальную прибыль, однако Барре потребовал обменять ему сто экземпляров этого издания. Фаварже был пойман с поличным. Он утаил весьма привлекательный товар из каталога, и поймали его в тот самый момент, когда он загнал в угол Барре, уличив его в точно таком же поступке, – поэтому он не имел возможности отказаться от обмена. «Этот случай – чистое мучение для меня, – написал он в августе 1776 года начальству в Нёвшатель, – но он был в курсе того, что книгу мы напечатали, и я не мог этого отрицать». Однако это была взаимовыгодная сделка, а под конец в ней возник еще один поворот, который и вовсе превратил ее для STN в сделку по-настоящему выигрышную. Из деловой переписки с партнерами STN Фаварже знал, что Юбер-Мартен Казен, один из крупнейших реймсских книготорговцев, хотел купить большую партию Кондильяка и настаивал на том, чтобы она была переправлена из Нёвшателя в Лион, его тамошнему агенту – на страх и риск STN и безо всяких дополнительных расходов на доставку. Фаварже со всей возможной поспешностью послал Казену письмо и предложил те самые книги, которыми только что разжился у Барре, не упомянув о том, откуда они в Лионе появились. Таким образом, он не только совершил крайне прибыльную сделку, но еще и сэкономил для STN серьезную сумму, которую в противном случае пришлось бы потратить на перевозку книг через границу, да еще и продемонстрировал важному деловому партнеру способность своей фирмы к быстрому и беспроблемному исполнению заказов. Эта трехсторонняя сделка была достаточно типичной для меновой торговли, а для самого Фаварже она превратилась в настоящий маленький триумф: он отправил в головную контору копию своего письма к Казену, чтобы задуманная и осуществленная им комбинация не осталась незапротоколированной и чтобы засвидетельствовать свою расторопность в качестве торгового представителя уже в начале этого поприща.

Когда, два года спустя, Фаварже приехал в Авиньон, он уже обладал достаточным опытом, чтобы напрямую вести дела с самыми уважаемыми пиратами на книжном рынке времен Старого режима. Авиньон был настоящим пиратским раем. Французский по культуре и окруженный со всех сторон территорией Франции, он принадлежал папскому престолу. В XIV веке, во время тогдашних церковных смут, папы сделали его своей столицей; потом они вернулись в Рим и передоверили городские дела итальянскому вице-легату, который, как правило, на все предпочитал смотреть сквозь пальцы. Привилегии, которые распространялись на книги, напечатанные во Франции, в этом папском анклаве утрачивали силу, и авиньонские издатели могли перепечатывать их сколько душе угодно, а потом распродавать по всему французскому королевству по ценам куда более низким сравнительно с оригинальными изданиями. К 1769 году Авиньон мог похвастаться двадцатью двумя издательскими и типографскими фирмами и четырьмя десятками действующих типографий – цифры просто невероятные для города, в котором обитало 24 000 жителей111. По объему продаж здешние издатели вполне могли равняться с лучшими домами Лиона и Руана и составляли серьезную конкуренцию швейцарским пиратам. Впрочем, с последними они сотрудничали, если видели в этом выгоду для себя. Подобно швейцарцам, они старались минимизировать риски и расширяли свой ассортимент, предлагая крупные партии собственных книг для обмена на то, что печатали издательства-партнеры. Обмен с Швейцарией требовал времени и денег на доставку, однако перевозки вверх и вниз по Роне были относительно дешевы: 40–50 су за сотню фунтов от Лиона до Авиньона и 5 ливров (100 су) вверх по течению от Авиньона до Лиона112.

Впрочем, к тому моменту, как в Авиньон приехал Фаварже, ситуация изменилась: эдикты 1777 года грозили положить конец золотому веку авиньонского пиратства. В долговременной перспективе новые правила игры не обещали ничего хорошего, так что авиньонские издательства решили сделать ставку на последствия кратковременные: поставлять на французский рынок свои contrefaçons, проштамповав их так, как того требовали новые нормы. Для того чтобы сделать это, им было необходимо убедить французские власти в том, что они являются французскими, а не иностранными издательствами. Несмотря на то что в Папском дворце удобно обустроился легат со своей итальянской свитой, сам город не слишком отличался от других провинциальных центров Южной Франции. Местные жители говорили на провансальском языке и жили в основном за счет торговли и промышленного производства: помимо книг, здесь изготовляли шелковые ткани, и в этой сфере трудилось около 500 наемных работников. Элита говорила по-французски и активно участвовала в культурной жизни, сформировавшейся вокруг французских же институтов: университета, академии, театра, салонов, кафе и книжных магазинов. Собственно, и сам Авиньон уже успел стать частью Франции после того, как в 1768 году, желая оказать давление на папский двор в ходе конфликта вокруг эдикта Климента XIV о запрещении ордена иезуитов на территории королевства, Людовик XV аннексировал этот анклав. Смена суверена не слишком ощутимо сказалась на деятельности печатников и книгопродавцев: они продолжали зарабатывать на жизнь прежними методами, особенно после того, как в 1774 году Авиньон официально был восстановлен в статусе папского анклава. Но одним из последствий эдиктов 1777 года было основание новой палаты синдиков в соседнем Ниме. Когда, годом позже, Фаварже прибыл в Авиньон, она еще не функционировала, но в любое время могла начать конфискацию книг, которые в огромных количествах вывозились за пределы города. А если бы директор французского Управления книготорговли решил, что авиньонцы – иностранные подданные, они лишились бы даже той временной передышки перед неизбежными конфискациями, которую обещала возможность проштамповать свои книжные запасы. Конечно, авиньонские издатели всегда могли переключиться на контрабандную торговлю, как этим занимались их швейцарские коллеги, но в том случае, если французские власти вознамерились бы довести новую политику по борьбе с пиратскими изданиями до конца, пострадали бы все.

Такова была ситуация на тот момент, когда в 1778 году Фаварже отправился в обход по авиньонским книжным магазинам, понятия не имея, встретят ли его здесь как союзника или как врага – то есть как представителя конкурирующей пиратской фирмы. Первое впечатление было отнюдь не радостным. «Я так и не смог выяснить, что здесь печатают, – написал он в головную контору 8 августа, – потому что куда бы я ни пошел, за мной внимательно наблюдают». Самый авторитетный в городе книготорговец Жан Луи Шамбо разговаривал с ним «весьма иронично»; в других книжных магазинах его также встречали с прохладцей. Но к этому времени STN имело дело с авиньонцами далеко не первый год, а Фаварже приехал заключать сделки. Чтобы сориентироваться, он обратился за консультацией в фирму «Вдова Луи Буше и компания», которая торговала шелком и которую рекомендовал лионский банкир STN, «Д’ Арналь и компания». Как собратьям-протестантам, им можно было доверять вполне, и они действительно снабдили Фаварже откровенными характеристиками каждого из авиньонских книготорговцев. Вооружившись этим знанием, он нанес визиты двенадцати из них. Перечисляя в журнале их имена в сопровождении кратких пояснительных записок, он обозначал их в соответствии с теми привычными категориями, к которым всегда прибегал для того, чтобы оценить степень надежности и солидности потенциального партнера: «хороший», «посредственный» и «недостойный». «Недостойных» он попросту сбрасывал со счетов и описывал только тех, кто был потенциально пригоден для меновых операций113. Вот типичная заметка об одном из «посредственных» издательских домов:

Заметки, набросанные в журнале Фаварже, и более подробные отчеты, которые он отправлял своим работодателям в письмах, могут дать достаточно яркую калейдоскопическую картину книгоиздательского дела в Авиньоне в 1778 году, но для того, чтобы как следует разобраться в том, что там происходило, имеет смысл изучить хранящиеся в архиве STN и покрывающие период с 1771 по 1787 год досье на каждое тамошнее издательство. Самое интересное из них – досье на Жака Гарригана, преуспевающего печатника, одну из центральных фигур в здешнем книжном деле. Фаварже отнес Гарригана к категории «посредственных», но, скорее всего, недооценил, поскольку Гарриган принадлежал к известной семье местных типографов и книготорговцев; он был синдиком в здешней гильдии книготорговцев. Кроме того, в его корреспонденции, в отличие от писем других авиньонцев (например, Антуана Гишара), невозможно найти ни малейшего намека на какие бы то ни было финансовые затруднения.

Гарриган не состоял в деловых отношениях с STN до того, как в августе 1778 года в Авиньон приехал Фаварже. В ходе переговоров о возможном сотрудничестве они согласились на пробный обмен, который, в случае успеха, мог бы стать образцом для дальнейших сделок. Вместо того чтобы вести подсчеты исходя из листажа, они решили взять за основу оптовые цены, которые, кстати, в списке Гарригана разнились между собой весьма существенно. Все риски и расходы по доставке своего товара до южных предместий Лиона возьмет на себя «Общество», а Гарриган сделает то же самое в отношении своего товара, и для него конечным пунктом станет Вьен, к юго-востоку от Лиона. Гарриган предложил четыре справочных издания, напечатанных в его типографии: Dictionnaire de l’ Académie française, Le maître italien, Dictionnaire domestique и Mémoires du clergé. Взамен он хотел двадцать четыре товара из каталога STN, включая многотомные издания пьес (тридцать экземпляров «Полного собрания сочинений» (Oeuvres complètes) Алексиса Пирона и тридцать – «Сочинений» Мольера), протестантскую литературу (двадцать пять экземпляров «Псалмов Давида»), исторические книги и травелоги (двадцать пять Histoire de l’ Amérique116 Уильяма Робертсона и двадцать Voyage à l’ Isle de France117 Бернардена де Сен-Пьера), а также популярный медицинский компендиум «Советы народу о здоровье» (Avis au peuple sur sa santé)118 Самюэля-Огюста Тиссо. За STN оставалось право выбрать из предложенных им книг равное по стоимости количество экземпляров.

Предложением этим «Общество» не воспользовалось, но два года спустя, в сентябре 1780 года, Гарриган – или, вернее, его сын Жан-Мари, который вел всю корреспонденцию и подписывал письма «за моего отца», – предложил аналогичный обмен с заранее оговоренным условием, что каждая из сторон на свой страх и риск и за свои деньги будет доставлять товар Жаку Револю, лионскому агенту STN. Нёвшательское издательство согласилось на эти условия и отправило Револю книг на 891 ливр в обмен на изданный Гарриганом «Словарь Французской академии» (Dictionnaire de l’ Académie française119). На каждом из Dictionnaires стоял штамп, который означал, что, в полном соответствии с эдиктами 1777 года, книга прошла процедуру легализации в палате синдиков. Револь заподозрил, что штампы поддельные. Гарриган заверил STN, что они настоящие, а потому Револь попросту отослал книги на досмотр в лионскую палату, чтобы впоследствии переправить их в Нёвшатель. Однако тамошний инспектор изъял их по подозрению в подделке печати – а это обвинение было куда серьезнее, чем обвинение в пиратстве, и Револь не преминул тут же известить об этом «Общество»: «Если это правда, Гарриган окажется в большой беде. Если бы нечто подобное произошло с французским книготорговцем, тому следовало бы считать себя счастливчиком, если бы он отделался ссылкой на галеры». В конце концов штампы были признаны подлинными, и сделка была завершена. Это не помешало Револю по-прежнему числить Гарригана «непростым клиентом, да еще и склочником», но STN готово было и дальше вести с ним дела.

В июне 1781 года Гарриган предложил следующую сделку. Теперь он счел необходимым заранее оговорить сразу два условия: качество бумаги и печати должно быть не хуже, чем в прошлый раз (он не примет ни единого листа, напечатанного на серой бумаге), а какие бы то ни было задержки с поставками должны быть полностью исключены (иногда один из партнеров по обмену предпочитал придержать товар, чтобы иметь возможность сбыть те же книги другим клиентам, покуда спрос на них не упал). Нёвшательское издательство ответило согласием и запросило еще тридцать один экземпляр двухтомного «Словаря Французской академии», который из всех выпущенных Гарриганом книг продавался стабильнее всего. Он отправил эти экземпляры по специальной цене в 18 ливров за комплект – при том что стандартная оптовая цена составляла 24 ливра. Кроме того, STN заявило о готовности осуществить пробную закупку еще двух репринтных изданий, недавно вышедших в его типографии: «Карманного географического словаря» (Dictionnaire géographique portatif), справочника, написанного Жаном-Батистом Ладвока, известным также как Аббат Возьен, и расширенного издания детского учебника «Друг детей, для использования в сельских школах» (L’ Ami des enfants à l’ usage des écoles de la campagne) Фридриха Эберхарда фон Рохова120. Оба появились в каталоге STN, датированном следующим годом, и продавались неплохо.

Установив прочные торговые отношения с «Обществом» и проведя несколько удачных обменных операций, Гарриган начал выказывать интерес к приобретению запрещенных книг. В особенности его привлекал радикальный трактат Рейналя по всемирной истории «Философская и политическая история европейских установлений и торговли в обеих Индиях» (Histoire philosophique et politique des établissements et du commerce des Européens dans les deux Indes)121, только что приговоренный в Париже к публичному сожжению, а потому пользовавшийся ажиотажным спросом, а также две фривольные книги о жизни при дворе Людовика XV, «Частная жизнь Людовика XV» Бартельми-Франсуа-Жозефа Муфль д’ Анжервиля и «Английский шпион, или Тайная переписка между милордом Всёвижу и милордом Всёслышу» (L’ Espion anglais, ou correspondance secrète entre Milord All’ eye et Milord All’ ear) Матье-Франсуа Пиданса де Меробера122. А еще он упомянул, что торговал с Самюэлем Фошем, бывшим партнером STN, который теперь вел самостоятельное дело и наладил масштабную продажу livres philosophiques. Подобного рода литература, может быть, и не составляла большей части книжных запасов Гарригана, но ему явно хотелось ею обзавестись. В письме от 20 сентября 1782 года он спрашивал об откровенно порнографическом издании: «Сможете ли вы достать для меня Foutromanie123?» Вообще, складывается впечатление, что авиньонские издатели, выпуская в собственных типографиях пиратские перепечатки подцензурных книг, с готовностью меняли их на книги запрещенные – у своих швейцарских партнеров.

Обменные операции продолжались к обоюдной выгоде до середины 1783 года, если не считать одного-единственного инцидента в ноябре 1781-го. Револь заболел и не смог провести через лионскую палату партию товара, в которой были книги, предназначенные для обмена с Авиньоном. Партию могли конфисковать, но синдик, давний помощник STN, спас ее, отправив обратно в Нёвшатель. Однако вышедшая из‐за этого отсрочка показалась Гарригану нечистой игрой, и он тут же разразился гневным письмом: «Я с нетерпением жду от вас соответствующего распоряжения в адрес месье Револя, дабы он отправил мне этот тюк в соответствии с нашим соглашением; и если после соответствующей отсрочки не получу желаемого, я потребую от вас, господа, полную стоимость того, что сам вам отправил. За все то время, что мне приходилось заниматься обменами, я еще не сталкивался с подобной безответственностью. Я первым, со всем доверием, отправил вам свой товар. Не заставляйте меня сожалеть об этом».

Ключевым словом в этой возмущенной тираде было «доверие». Для того чтобы операция действительно имела смысл, каждая из сторон должна была отправить свою половину сразу после того, как заключалось соглашение. Если одна из сторон задерживала отправку, у нее появлялась возможность торговать оставшимися экземплярами тех книг, что были предложены на обмен, и воспользоваться первичным покупательским спросом прежде, чем другая сторона успеет выйти на рынок с точно таким же товаром. Оптовики, подобные Гарригану и STN, зачастую торговали в одних и тех же городах, и прежде всего в долине Роны и в Южной Франции. Местные рынки, пускай и не слишком многочисленные, были достаточно обширными для того, чтобы разные поставщики могли предлагать на них одни и те же книги, но пиратские издательства, каждое из которых пыталось первым донести до читателя дешевый репринт, отчаянно конкурировали здесь между собой. Время от времени они заключали союзы, но подобного рода консорциумы не имели смысла, если не были основаны на взаимном «доверии» как на ключевом аспекте всей книжной торговли.

После того как STN объяснило причины досадной случайности, имевшей место в Лионе, Гарриган вернулся к обменной деятельности и принял более сердечный тон. «Давайте же доверять друг другу и по возможности избегать задержек с поставками», – написал он 1 марта 1782 года. Последующая переписка дает представление о том, какие именно книги он хотел получить от «Общества» и какие готов был предложить в ответ. Благодаря ей перед нами вырисовываются контуры его собственного предприятия. Конечно же, Гарриган менялся книгами не только с «Обществом», но и с другими издательствами, и прежде всего с Самюэлем Фошем из Нёвшателя и с Жаном Абрамом Нуффером из Женевы, так что обменные операции с STN позволяют увидеть только часть общей картины124. Но даже частичная выборка дает представление относительно общих тенденций.

27 марта 1782 года Гарриган предложил двадцать пять экземпляров «Словаря Французской академии» из небольшой оставшейся партии (этот словарь он выпускал несколько раз, но спрос, судя по всему, по-прежнему сохранялся), сто экземпляров «Друга детей» и сотню – «Карманного географического словаря» Возьена, который скоро должен был выйти у него из печати, – в обмен на пятьдесят экземпляров выпущенного STN «Английского шпиона», шесть собраний сочинений Мольера и еще по шесть – Клода-Жозефа Дора и Алексиса Пирона. 6 мая он предложил сверх уже заявленного тридцать экземпляров «Трех веков французской литературы» (Les Trois siècles de la littérature française) Антуана Сабатье125 и запросил следующие издания STN: