– Да. Надеюсь, вы простите меня, у меня нет никакого права сюда заявляться, но я… я так ужасно тосковала по ферме, и мне так хотелось обнять Нелли…

Сама того не ожидая, она разражается слезами. Быть может, дело в том, что она произнесла имя Нелли вслух? Ей хочется, чтобы слезы скорее перестали катиться из глаз, но после всего, что привело ее сюда, к этой двери, кажется, конца им не будет.

– Ох, – теряется Джесси Бак. – Ох…

Пока Лили ищет носовой платок в кармане пальто, Джесси притягивает к себе собаку и гладит ее по голове, словно та тоже нуждается в утешении. Не отпуская животное, он говорит:

– Может, зайдешь?

Оставив мешок и птичью клетку у двери, она идет за ним, и он ведет ее прямиком на кухню. Он выдвигает для нее стул из-за стола – того самого стола, за которым она когда-то сидела и вышивала вместе с Нелли, и Лили замечает, что он чист и натертая древесина почти побелела от времени. Она смотрит, как Джесси ставит почерневший чайник на огонь. Она сморкается и неловко извиняется перед Джесси Баком за свои слезы, и тот, стоя у плиты, поворачивается к ней и упирает руки в бока: мужчина, который озадачен, не знает, как себя вести и что говорить.

Лили утирает слезы, обводит взглядом кухню, почти не изменившуюся за одиннадцать лет, и с трудом произносит:

– Помнишь, как Пегги просовывала в окно свою большую голову и от нее пахло морковью?

– Да, – говорит Джесси. – Пегги была хорошая лошадь, но упрямая. Сейчас у нас шайрская кобыла по имени Салли. Она послушная.

– Твой папа все еще ездит на телеге в Свэйти в рыночные дни?

Джесси поворачивается к плите, чтобы следить за чайником. Он достает жестянку с чаем и старый синий фарфоровый чайник. И тихо говорит:

– Отец умер от удара несколько лет назад. Говорят, это легкая смерть.

– О-о. Умер? Он всегда был так добр ко мне. И всегда казался таким довольным жизнью в своем сарае, полном всякого старья…

– Да. Он был доволен жизнью. Думаю, он и меня этому научил – принимать свою участь. Он никогда не скрывал, что фермерство – тяжелый труд, изнурительная работа, но ему хотелось передать ее по наследству кому-то из нас. Братьям хотелось иного, но я был готов взять земли на себя. Я пашу с рассвета до заката, как пахал отец.

– То есть ты здесь один?

– В каком-то смысле да. Совсем один.

Лили теребит свой носовой платок. Она обводит кухню взглядом и высматривает вещи, которые держала здесь Нелли: белые фартуки на крючке, резиновые галоши для пасмурных дней, старый зонт – но не находит ни одной.

Будто услышав ее мысли, Джесси говорит:

– Нелли здесь. Трудиться ей больше не по силам, но она беззаботна как гусыня.

– Беззаботна как гусыня?