– Да. Расхаживает тут и там, как любопытная птица, на месте не сидит. Но, скажу честно, кое-что она потеряла.

– Что она потеряла?

– Часть воспоминаний. Но сама об этом не знает. И ее это, похоже, не тревожит. Иногда они возвращаются, и тогда она говорит: «Где я была, Джесси? Я куда-то уезжала?»

Лили молчит. Колли подходит и встает лапами ей на колени, она гладит собаку. А потом спрашивает:

– Нелли вспомнит, кто я?

Но прежде чем Джесси успевает ответить, они слышат шаркающие шаги у черного хода, и дверь с тихим скрипом открывается, и там Нелли. На голове у нее шаль. Лицо в морщинах, под глазами набрякли небольшие мешки, но крутые плечи ее не поникли – она держится так же прямо и, увидев Лили, улыбается и говорит:

– Доброго денечка вам, мисс. Или мне стоило сказать «утра», ибо нам известно о грядущем дне? Будет ли дождь? Придет ли письмо из Африки?

Лили встает.

– Нелли, – говорит она, – это я, Лили.

– Лили, вы сказали?

– Лили Мортимер. Я жила тут довольно долго, а потом вы отвезли меня обратно в Лондон, в Госпиталь для найденышей.

– О, – тушуется Нелли. – О чем это она, Джесси?

– Она говорит, что она – приемное дитя, которое мы звали «нашей девочкой», та, по кому ты так скучала, когда она уехала обратно.

Нелли переводит удивленный взгляд на Лили. В ее голубых глазах стоят слезы.

– Лили? – повторяет она. – Моя деточка?

– Да.

– О-о. О-о, я даже не знаю…

Джесси подходит к Нелли и кладет руку ей на плечо.

– Для тебя это, конечно, потрясение – увидеть выросшую Лили, да?

– Да. Я думаю, что лучше бы мне выйти на улицу и зайти еще раз, а? Я же цыплят кормила. Я могу еще раз их покормить – они будут не против, – а потом еще раз зайду домой – убедиться, что она и вправду здесь.