– Вы можете сберечь слова. Я знаю, о чем идет речь, и сама расскажу вам, как все произошло.

И она выпускает правду на волю. Укрывшись в объятиях Сэма, она рассказывает, как в первый день в Госпитале для найденышей сестра Мод отняла ее у Нелли Бак, и как потом прозвала ее «мисс Негодницей», и как порола и наказывала, и как позже украла у нее письмо от благодетельницы, и как после этого поняла, что Лили Мортимер у нее в руках и что она может поступать с нею, как ей хочется. И что «хотелось» ей унижать и стыдить ее, поэтому Лили проживала свои дни там в состоянии горького оцепенения.

Сэм молчит. Огонь почти потух, и Лили начинает зябнуть и радуется, что завернута в толстое пальто. Кажется, что пальто, которое согревает и скрывает ее, уже не предмет одежды, но место, безопасное и хорошо знакомое пространство, и ее признание случится здесь и только здесь, и когда все будет сказано, она почувствует, что колоссальный груз свалился с ее плеч, и спокойно встретит то, что ей уготовано. Но она должна рассказать историю своими словами. Это ее история, и она навсегда останется ее историей, и сейчас важно, чтобы Сэм это понял. Есть только ее правда. Она рассказывает, как пошла в госпиталь Корама за мешком и, будучи там, увидела, как сестра Мод сжимает своей рукой шею другой девочки, лет девяти-десяти, не старше, и подумала обо всех тех ушедших годах и жизнях, разрушенных гнусными поступками Мод.

– Я оглянулась по сторонам, – говорит она, – будто там мог найтись кто-нибудь, кто смог бы взять это на себя, покончить с сестрой Мод, но я знала, что такого человека нет. Было одиноко. Было страшно. Но я должна была это сделать. Мне казалось, что злодеяния Мод ничуть не лучше злодеяния моей собственной матери, оставившей меня волкам на съедение.

Сэм размыкает объятия и кладет свои сильные руки ей на плечи, и отстраняется, чтобы взглянуть в ее лицо. Она видит бессильную печаль в его глазах и понимает, почему он выглядел столь удрученным, когда пришел, – он понимал, что следующим утром ее посадят в тюрьму и все его томление по ней останется неутоленным до конца его жизни.

– Что ты наделала, Лили? – шепчет он.

– Мод спала. Я увидела ее седые волосы на подушке. Старики обычно добродушны, но она была другой. Ее волосы выглядели так же, как волосы в том мешке, поэтому я достала их, затолкала ей в рот и зажала его рукой. Она тут же открыла глаза. Думаю, мне хотелось, чтобы она знала, что это я ее убью. Потом она начала задыхаться, и этот звук был ужаснее всего, что я слышала в жизни. Это было невыносимо. Меня мутило от ужаса. Я должна была его заглушить. Поэтому я накрыла подушкой ее лицо и надавила. Руки у меня сильные благодаря тому, что я всю жизнь трудилась, поэтому мне удалось удерживать ее и не слабеть, и, думаю, прошло не больше пары минут, прежде чем ее тело обмякло и затихло.

Даже в сумраке комнаты Лили видит, как побледнел Сэм. Глаза его расширились и полны ужаса. Он отходит от нее и оседает в старое кресло, и вцепляется в его подлокотники, словно боится упасть. Придерживая пальто на плечах, Лили подходит к нему и опускается на колени рядом.

– Я всегда знала, – говорит она, – что со временем подобное все равно станет явным. Но для меня было важно, чтобы ты услышал правду из моих уст. Я поняла, что ты уже все знаешь и пришел, чтобы арестовать меня, но…

– Нет. Нет, Лили…

– Ты говорил, что хочешь что-то сказать, и по твоему горестному виду…

– Я пришел не за тем, чтобы тебя арестовать. Я не подозревал, что ты можешь быть виновна в таком преступлении. Я пришел, чтобы сказать другое: все мои мысли только о тебе. Я лежу рядом с женой и представляю, как обнимаю тебя, занимаюсь с тобой любовью. Я знаю, что это стыдно и неправильно, но я так чувствую. Я пришел, чтобы признаться. Нет, не так. Я пришел, чтобы взмолиться о любви.

– Ты не собирался меня арестовать?

– Мне даже мысли не приходило в голову, что смерть сестры Мод – твоих рук дело. Ты говорила мне, что больше никогда не возвращалась в госпиталь Корама.

Она неотрывно смотрит на него. Затем кладет голову ему на колено, и спустя миг его рука выпускает подлокотник кресла, и пальцы начинают ласково поглаживать ее волосы. Но когда она подается вперед, пальто соскальзывает с ее плеч, и она будто бы лишается приюта и остается беззащитной перед ледяными ужасами мира, и никто и ничто больше не сможет ей помочь.

Отчаявшись, она притягивает лицо Сэма к себе и целует его в губы, и Сэм отвечает на ее поцелуй и хватает ее, поднимает ее с пола и сажает на себя верхом, и ее осеняет, что, судя по тому, чем они вот-вот займутся, он решил разделить с ней ее бремя, стать ее сообщником. Но тут он словно вырывается из транса вожделения, обуздывает собственную похоть. Он отнимает свои губы и бережно, словно она легкая, как танцовщица, как охапка цветов, спускает ее со своих колен и встает. Она думает, что он собирается увести ее в кровать, но быстро понимает, что это не так, – он передумал, мир и его коснулся своей ледяной ладонью и сообщил ему, что любить ее нельзя – слишком высока цена.

Он берет ее ладонь, складывает ее в кулак и сжимает его своими сильными руками так, что ей больно. Она пытается отнять руку, но он ее не отпускает.

– Послушайте меня, Лили, – говорит он. – Я скажу это один лишь раз и потом уйду, иначе все пропало. Завтра рано утром отправляйтесь к Белль Чаровилл и сообщите ей, что больше не можете у нее работать. Ничего не рассказывайте ей о том, что произошло здесь сегодня ночью, ничего из того, что рассказали мне. Вы меня слушаете? Попросите у нее денег. Соберите все, что вам нужно, а потом покиньте это место и больше никогда сюда не возвращайтесь.

– Сэм…

– Я уже сказал вам, что повторять не буду, иначе передумаю. Я стану тем, в чьей шкуре провожу большую часть жизни, – суперинтендантом полиции. Понимаете? И тогда мне придется арестовать вас и отдать под суд за содеянное вами. Но в этот краткий миг… в этот момент помутнения… я не он; я просто одержимый, я влюбленный. Но это пройдет. Вскоре я снова стану тем, кто состоит на службе и чтит закон. Поэтому есть только один выход. Вы должны покинуть Лондон. Вы должны попрощаться с жизнью здесь.