– Ох, – сказала Лили. – А что там было неестественным?

– Не упомню. Сначала вызвали местных полицейских, и те заключили, что это несчастный случай, но на всякий случай передали дело в сыскной отдел и попросили, чтобы им занялся Сэм, поскольку знали, что ему хорошо знакомо это место. Сэм допросил нескольких работников госпиталя, но ничего нового не узнал и сказал мне, что думает, что те отмалчиваются, хотят все замять, если понимаете, о чем я.

– Интересно, зачем им это.

– Ну, Сэм сказал, что до него дошли слухи о дурных наклонностях этой персоны – той, что умерла. Так он и сказал – «дурные наклонности». И у того, кто ее убил – если ее действительно убили, – видимо, были на то причины: там творились вещи, о которых не говорят вслух.

Лили быстро возвращается в свое кресло и допивает портвейн. Она знает, что дрожит, и пытается скрыть это, плотно сжав ладонями колени. Джойс отходит от свадебного фотоснимка и садится напротив Лили.

– Вы в порядке, деточка? – спрашивает она. – Вы побледнели.

– Да, – отвечает Лили. – Так бывает, когда я вспоминаю жизнь в госпитале…

– Вас огорчают эти мысли. Я понимаю. Больше не будем об этом.

Лили молчит минуту, а потом спрашивает:

– А Сэм ищет убийцу?

– Нет. Кажется, нет. Он говорит, что нет никаких зацепок. Но он считает, что если это и вправду было убийство, то виновный сознается.

– Сознается?

– Так думает Сэм. Он говорит, что уверен в этом. Детей у Корама воспитывают в таком страхе перед Господом, что если это злодеяние совершил один из них, то груз его… чувство вины… со временем станут невыносимы, и убийца признается. И вот тогда Сэм поймет, каким был мотив. Он говорит, удивительно, насколько часто убийцы сознаются в содеянном. Мириться с собственными грехами – это то, что дается нам труднее всего, не так ли?

Лили сидит, уставившись на свои руки, и пытается сдерживать дрожь. Ей хочется сказать: «Я убила сестру Мод, я набила ей рот волосами. Меня бросили волкам на съедение в мешке, полном волос, и я решила, что такая смерть подойдет злодейке Мод, из-за которой я чуть не умерла еще раз – от позора. Но я убила не только для того, чтобы отомстить за случившееся со мной, но и чтобы защитить девочек, которые жили там после меня», но она знает, что если признание и вырвется наружу, то услышит его не Джойс Тренч.

Джойс берет начатую вышивку в пяльцах и принимается неторопливо водить иголкой.

– Ребрышки скоро дойдут, – говорит она. – А на потом у меня готовы томленые сливы, если вы такое любите. Сэм надеется, что успеет к десерту.

– О-о, – произносит Лили, – о-о…

Время летит. Сливы сладкие.

Приходит Сэм. Лицо его горит от мороза. Волосы его влажны.

Он вешает свое тяжелое полицейское пальто и садится за стол. Он приветствует Лили: «Мисс Мортимер» – и говорит, что рад ее видеть. Она чувствует, что краснеет, и не может сообразить, что ему ответить. Она смотрит на блюдо с оставшимися сливами и передает его ему, но он отмахивается. Он трет глаза. Из-за усталости он выглядит несчастным. Он говорит Джойс, что будет стакан портвейна, и, когда она встает, чтобы принести бутылку из гостиной, Сэм поднимает глаза и неотрывно смотрит на Лили, и она знает, что означает этот жгучий взгляд: это взгляд сраженного Альфредо, смотрящего на Виолетту, которую он потерял навсегда.